Продолжение

Слова единственной подруги, приглашенной на скромные посиделки в честь дня рождения, не способствовали поднятию настроения. 

– Скольких ты в прошлом году отвадила? Ванька Цыган – раз! Полумичман из Волнорезовки – два! – Наташка прищурила глаза, делая вид, что вспоминает всех, кто бежал от Варьки как от чумы. – Ни один так и не посватался по-человечески, а местные мужики тебя вообще побаиваются… Что-то тут не так… Да у тебя с самого детства взгляд тяжелый, помню, как дразнил тебя Колька Игнаткин из-за старого велосипеда, а ты как глянула на него, так он со своей новой «Камы» тут же и чебурахнулся. А Серега Котов? Помнишь, он тебя змеюкой обозвал, а через пару дней его гадюка за ногу цапнула, да так, что еле до райцентра довезли… – Наташка глубокомысленно замолчала, уставившись на подругу через бокал с янтарной наливкой. 

– Надо с тебя снять проклятие! – голос Наташки прозвучал трубно и как будто потусторонне. – Точно тебе говорю, кто-то тебя изурочил, потому и приносишь всем неудачу, да и самой не радостно!– не унималась новоявленная вещунья. Варя ничего не отвечала, припоминая своих незадачливых женихов. 

Евгений Иванович, приезжий шабашник, «морской волк» по прозвищу Мичман (как потом случайно выяснилось, всю жизнь стороживший портовый склад) появился в деревне прошлым летом, мыкался с дачи на дачу в поисках заработка и сразу же заприметил Варвару. «А что, девка видная, да и дом неплохой, опять же хозяйство: хрюшки да гуси», – рассуждал он, чувствуя себя городским ловеласом. Ну, и попросился у Вари в летней кухне пожить, пока ягоды, грибы и рыбалка. Варя ему не отказала, была приветлива и даже иногда подкармливала квартиранта по доброте душевной. Тут-то Мичмана и понесло, уже почуял себя хозяином, что ни вечер, то на чай без приглашения заходить стал, да еще и трубкой дымить, несмотря на просьбы Варвары табаком в доме не баловаться. 

– Ты, Варвара, от меня не отворачивайся. Я, знаешь, какой по натуре, я – морской волк, я ж семь морей на кораблях прошел, а моряк без трубки, что комар без жала, одно название, – пускал густые клубы дыма Мичман. – А второе, без чего настоящий моряк не может, это – вот, они, родимые, – подкручивая пышные усы, заявлял Мичман. – Где ты еще такого мужика найдешь, чай, не девочка, женихи в очереди не стоят… 

И так он этими разговорами и дымом достал, что однажды, закашлявшись и распахивая окно, Варя в сердцах выдала: «Пропади они пропадом, усы твои». Тут неожиданно из трубки Мичмана рвануло пламя, опалив ему ровно половину усов. Вереща от испуга и боли, Мичман кинулся на улицу и больше не вернулся, прижившись у самой языкастой в деревне бабки. Бабка Тощилиха быстро разнесла новость по поселку, дескать, опять Варька на человека порчу навела. Порча не порча, но усы у Мичмана с обожженной стороны расти перестали, и народ остроумно окрестил его Полумичманом, а Варю – ведьмой, окончательно. 

Ближе к осени к Варе стал наведываться Ванька Цыган. Был он местным, но давно уже жил в городе, по слухам, крутясь около торгашей и барыг, перепродающих иконы и золото, а потому в сглаз не верил и ничего не боялся. Варя сразу хотела дать ему от ворот поворот, но очень уж он был красив и обходителен. Прижитый мамкой от заезжего цыгана, а потому обладающий шикарными иссиня-черными кудрями, белоснежной улыбкой и влажными, ласковыми глазами, Ванька умел обезоруживать комплиментами и страстными взглядами. Невдомек было Варе, что он то дело своими «ласковыми» глазами шарит, выискивая, что и где плохо лежит. Улучив момент, Ванька вытащил из ящика трюмо прабабкино обручальное кольцо, переданное Варе по наследству. Кольцо было широкое и тяжелое, из старого желтого золота, и стоило приличных денег. Сунув его в карман брюк, Цыган, как ни в чем ни бывало, допил чай, рассказал Варе пару анекдотов и ушел, обещая зайти завтра. Однако в его планах было успеть на электричку до города, чтобы сдать кольцо как можно быстрее. Едва дойдя до материнского дома, Ванька сунул руку в карман и вскрикнул от неожиданности: кольцо само наскочило на безымянный палец, передавив его с невыносимой болью. С ругательствами и причитаниями он ворвался к матери, и до утра она как только не пыталась освободить своего незадачливого сына от проклятого кольца! Не помогло ни мыло, ни нитка — палец с каждой минутой становился все больше и потом и вовсе стал зловеще синеть. 

Утром боль стала такой невыносимой, что Ванька бросился к Варе, переполошив всю округу своими криками. 

– Забери свое кольцо, ведьма! Денег возьми, только забери его обратно! – плакал он, ползая у Вариного крыльца под ропот деревенских, обступивших Варварин двор. 

– Ну, хватит, развелось женихов, одна тоска от вас и пустые хлопоты! Кто еще хоть раз мой порог переступит, топор в ход пущу. А ты, Ванька, воровать завязывай, а то в следующий раз на шее капкан захлопнется, – грозно сказала Варвара и кинула через порог тяжелый топор. Народ охнул и расступился. 

В этот самый момент Ванькин палец перестал болеть и стал нормальным, а кольцо соскочило с него, откатившись к Вариному порогу. После этого случая местные мужики стали бояться даже смотреть в Варину сторону, а бабы надолго прикусили злые языки. 

Проводив захмелевшую подругу, Варя быстро убрала со стола и села у окошка. На душе было тяжко. 

– Может быть и правда, я проклята? Может, судьбой и не положено мне пары. А что, если погадать? Сегодня же Купальница, как раз подходящее время гадать на суженого… – Варя решительно встала и подошла к древнему трюмо. Там в большом ящике лежали пожелтевшие мамины тетради – в одной из них были описаны старинные гадания. Подойдя к трюмо, она ненароком глянула в зеркало: на нее смотрела статная молодая женщина, ее крепкое тело было стройным и сильным, а разгоряченное от волнения лицо разрумянилось. Смешение сибирских кровей дало прекрасный результат: черты лица с чистой матовой кожей были правильными, волосы мягко искрились медью, а в серо-зеленых глазах таились мелкие золотые крапинки. Как ни смотри, не было никакого изъяна в ее бабьей красоте! Но счастья она не приносила, видно, действительно, кто-то в неурочный час зыркнул на Варю из-под насупленных бровей и сказал недоброе слово. 

Варя налила себе горячего травяного чая и села читать мамин манускрипт. Слова гадания были мягкими и округлыми, давались пониманию легко, но читать вслух Варя не стала, чтобы не спугнуть магию. 

Как только до полуночи осталась четверть часа, Варя зажгла большую свечу, взяла круглое зеркало на деревянной подставке и поставила его на трюмо так, чтобы отражения комнаты множились и уходили в бесконечность. За две минуты до полуночи она выключила свет, ощутив легкий озноб от страха перед предстоящим действом. 

– Как девочка, ей-богу, – Варя прикусила язык, понимая, что вспоминать Бога всуе, да еще и при таких греховных обстоятельствах, явно не следовало. Ходики начали бить полночь, и с каждым ударом Варя волновалась все больше. Время настало. Варя, едва шевеля губами, начала читать слова гадания, не мигая, как и было велено, вглядываясь в тоннель из отраженных комнат. Пламя свечи дрожало, становилось все тоньше, и в его мерцающем свете стали угадываться неясные очертания фигуры, которая становилась все четче и ближе, ближе, ближе…

Варя сидела, не в силах пошевельнуться от накатившего на нее ужаса. Прошло, наверное, минут пять, все вокруг было тихо, Варя зажгла свечу, не решаясь идти через всю комнату к выключателю, и обомлела. На трюмо, покачивая короткими ножонками, сидел крохотный мужичок. 

– Хозяйка называется! Развела пылищу. Насморк второй год не проходит, даже настойка на мышиных хвостах не помогает. – Мужичок попытался деланно чихнуть, но в этот раз у него получилось не очень натурально. 

Странное дело, но присмотревшись к нему и услышав его речь, Варя ощутила спокойствие, и ее суеверный страх куда-то испарился. Глухое ворчание казалось очень знакомым и каким-то родным. Появилось чувство, что она вернулась в детство, за дверью мать стряпает блины и вот-вот позовет трехлетнюю Варю снять пробу с только что взбитых сливок… 

– Узнала? – мужичок встал на трюмо во весь рост и заглянул Варе в глаза, – небось, совсем не помнишь. Домовой я твой, хозяин тутошний… 

И тут Варя – смутно – то ли действительно припомнила, то ли придумала, что помнит – и чудного мужичка, и его бороду в своих ручонках, и как плакала, бывало, от какого-то детского горя, а он приходил, говорил разное, смешил и баюкал, погружая в чистые и безмятежные сны. 

– Ну, что Варвара, видно, пришло мне время открыться. Обещал я матери твоей охранять тебя, да вон оно как вышло, что распугал всех женихов. Хотя, сама посуди, разве стоящие это люди-то… 

– Так это все Вы? А я уж и сама верить начала, что ведьма… – Варя горько рассмеялась. 

– Ну, до ведьмы тебе далеко, хотя задатки есть… Мамка твоя знанием владела, это да. Потому и ушла так рано – нельзя быть Ведуньей и семью иметь… Она как тебя родила, так силу, считай, и потеряла, а потом и сама угасать стала. Вот и тебе решить надобно, станешь ведать или бабье счастье выберешь. Думай, девочка, как скажешь, так и будет. 

– Нет, не хочу я быть Ведуньей! Хочу быть простой женщиной, и чтобы все у меня было, как у всех… – без раздумий выпалила Варя, уставшая от злой молвы. 

– Ну, будь по-твоему. Только надо последнее колдовство исполнить, чары снимающее. А для того прямо сейчас выйди на улицу, набрав ведро воды, поставь его на лунную дорожку, и пусть вода напитается лунной силой. Как пройдет четверть часа, вылей воду на себя, тут все и забудут мои шалости, перестанут считать тебя ведьмой. И это… больше я в твою жизнь вмешиваться не стану, но за домом присматривать буду по-прежнему, так что ты это, не запускай хозяйство! Ну, давай, иди чары снимай… – сказал Домовой и растворился в воздухе. 

Набрав в ведро воды, Варя вышла в огород, спускающийся прямо к реке. Было около часа ночи, и огромная луна щедро расплескивала свет на дорожку между кустами облепихи. Дав воде настояться, Варя, оглянувшись по сторонам, сняла одежду и, не дыша, вылила на себя ведро ледяной воды… 

Свет луны никак не давал Даниле уснуть, тревожил и маял сердце. 

– Да что такое, наваждение какое-то, – пробормотал Данила и решил пройтись к реке, проверить садки. 

Спускаясь по тропинке, он споткнулся о доску, выпавшую из соседского забора, и, замешкавшись, случайно глянул в сторону ближнего огорода: там, во всем сиянии своей зрелой красоты, озаренная волшебством лунного света, стояла Варвара… 

– Матушки Святы… – едва вымолвил Данила и зажмурился, ослепленный видением. Когда через мгновение он открыл глаза, луна уже спряталась за набежавшее облако, а Варвара исчезла.

Так и не дойдя до реки, Данила вернулся домой и уснул крепким сном, в котором на равных царили луна и Варвара. Соседка и раньше ему частенько являлась в видениях, но как подступиться к ней, Данила не знал, считая, что для сближения нужен хоть какой-то повод. 

Рано поутру, умывшись и позавтракав, Данила собрал инструменты и вышел на крыльцо. 

– Ты кудой-то собрался, сынок? – удивленно спросила мать. 

– Да пойду у соседки забор починю, а то всю тропинку завалило… – равнодушно-деловым тоном ответил Данила. 

– Это у Вари, что ли? – спросила мать и хитро глянула на сына. – И то верно, живет девка одна, помочь некому. До обеда управишься? 

– Не знаю, мам… Как получится… – ответил Данила и вышел за калитку. 

– Получится, получится, – засмеялась старушка и вошла в дом. – Ишь, надумал, телепень, а то все глазами ест, а сказать не может… 

– Хозяйка, топора не будет? Забор тебе поправить хочу, – окликнул Данила Варю. Та, засмущавшись, вынесла топор, и они вдвоем стали поднимать почерневшие от времени доски. Над рекой были слышны их непринужденный разговор и смех, а время текло незаметно, смещая солнце к закату. 

– Помогла луна, однако, – ухмыляясь в бороду и зевая, прошептал Домовой, выглядывая из-за угла дома. – Ну, все, теперь можно и отоспаться… 

Автор: Мария Моторина