продолжение
Алла СкибаБагров растерянно перекатился с пяток на мыски. Ему и в голову не пришла мысль о том, что у незнакомца может быть другой… назовем это «жизненный опыт». Судил по себе – и забыл, что предпочтения у людей бывают разные. Теперь пришлось вскинуть взгляд и заново изучить очкарика. Все-таки пидор? Или нет? Ни по одежде, ни по поведению не скажешь…
– Ладно, – сказал парень. Линзы запотели, скрыв синеву его глаз, и Багров по этому поводу иррационально расстроился. – Давай рассмотрим варианты. Можно поставить когнитивную блокаду. Можно систематизировать воспоминания… зарисовать… записать…
Запнулся. Снял очки, вытащил из кармана белоснежный платок и начал протирать им стекла. Потом вздохнул и тяжело, явно через силу выдавил:
– Мы должны… должны попробовать.
– Кому должны? – спросил Багров. Глаза не поднимал. Только наблюдал за движениями чужих пальцев. – Брось. Тебе херово. Тошно от каждого слова, которое вылетает из моего рта. Откуда я это знаю? – он поднял руку со стаканом, оттопырил указательный палец и дотронулся до своего лба. Шапки не было. Черные, давно не стриженные патлы покрыл слой снега. – Я тоже это чувствую. Мне тоже тошно и больно. Да и с мужиком я ни разу…
Он запнулся.
«Вань… ну Вань! Ты не представляешь, как это. Когда ты не просто с какой-то бабой, а с ТОЙ САМОЙ!..»
ТОЙ САМОЙ не было.
Был ТОТ САМЫЙ. В черном пальто. С собранными в пучок, припорошенными снегом волосами. Так и не дождавшись, когда Багров закончит мысль, парень убрал платок в карман и водрузил очки на переносицу. Глянул спокойными, прохладными глазами.
– Понятно, – сказал он. – Дай-ка сюда стаканчик.
Взял стакан осторожно, кончиками пальцев – чтобы даже случайно не прикоснуться к руке Багрова. Покопался в кармане пальто, достал шариковую ручку и, подышав на неё, написал на картоне ряд цифр.
– Позвонишь, когда справишься со своим маленьким гетеросексуальным кризисом, – сказал он. И вернул Багрову стакан. – Нам есть что обсудить. Потому что ты прав: нам хреново рядом. Будь у меня возможность, я бы, наверное, выбрал вообще не встречаться… вот только мы уже встретились. Это – проблема.
Парень поднял лицо. Без улыбки посмотрел в низкое, белое небо. Лохматые снежинищи падали на его щеки и стаивали, превращаясь в капли воды.
– Но я не люблю бежать от проблем, – сказал он. – А ты?
* * *
Парня звали Артур.
Когда он создал чат и представился, Багрова полчаса рвало – так много сопряженных с именем воспоминаний обрушилось на его голову. Пришли обещанные судороги. Какое-то время Багров просидел на полу в туалете, больно щипая мышцы икр, прежде чем снова смог встать.
«Твоя очередь», – написал Артур.
Сообщение улетело с коротким «фьють».
«багров»
«А имя?»
«иван багров»
Артур молчал почти час. Потом ответил: «Приятно познакомиться, Иван Багров». И поставил смайлик. Багров фыркнул. Приятным знакомством тут и не пахло. Всё то время, что Артур молчал, он провел в обнимку с унитазом. И хорошо еще, если у него не отказали ноги…
Полежав и посмотрев в стену, Багров снова взял телефон.
«я тут подумал. нам херово когда мы узнаем больше друг о друге. так?»
«?»
«может нужно поступить по-другому?»
«Как?»
Багров уселся в постели. Задумчиво настучал большим пальцем:
«спроси у меня что-нибудь».
«У тебя очень знакомое лицо. Я мог тебя где-то видеть?»
Багров ухмыльнулся. Ага. В рекламе местного банка… и провайдера… и мебельного салона… А еще – в массовке той паршивой передачи, где все друг на друга кричат и выясняют, кто с кем спал.
«вряд ли», – написал он. – «просто я вылитый киану ривз. вот тебе и кажется что видел меня где-то»
«Что за чушь?» – спросил Артур. – «В каком месте ты Киану Ривз?»
«в любом. меня постоянно с ним сравнивают»
Какое-то время в чате царила гробовая тишина. Потом забегали три точечки: «печатает…»
«Ты рассказал, что тебя сравнивают с Киану Ривзом, а я ничего не почувствовал. Не понимаю».
Багров прижал мобильник ко лбу и заржал. С коротким «фьють-фьють-фьють» прилетела целая пачка сообщений:
«Это у тебя шутки такие?»
«Боже.»
«Ну конечно, ты шутишь. Никто тебя с Ривзом не сравнивает.»
«Получается, дискомфорт доставляют только реальные факты? На придуманные – ноль реакции?»
Отсмеявшись, Багров набрал:
«похоже на то. поиграем? какого цвета у тебя глаза?»
«Карие. Кем ты работаешь?»
«секретным агентом. сколько тебе лет?»
«Шестьдесят два. Но друзья говорят, что я неплохо сохранился.»
Багров всхлипнул. С коротким «фьють» прилетело очередное сообщение от Артура.
«Смешно тебе, дурила?»
Багров ответил так быстро, будто набирал текст не пальцем, а силой мысли:
«очень»
«Детский сад, трусы на лямках…»
«разве это не забавно?» – спросил Багров.
«Забавно.» – признал Артур после недолгой паузы. – «Но я говорил, что мы должны решить проблему, а не спрятаться от нее».
«а я не хочу решать проблему», – написал Багров. – «я хочу болтать о пустяках. хочу быть секретным агентом похожим на киану ривза. хочу узнать встречался ли раньше с парнями один 62-летний старичок. вдруг он сможет поделиться со мной этим бесценным жизненным опытом…»
«Я сказал шестьдесят два, а не восемьдесят!» – возмутился Артур. – «Тоже мне, старичка нашел!»
«всё это – гораздо лучше чем то что ждет нас в реальности», – написал Багров. И перестал улыбаться. – «когда я узнал твое имя у меня были судороги. ты правда думаешь что проблему решит когнитивная блокада? или блокнот для воспоминаний?»
Артур молчал почти час. Багров отложил мобильник и успел задремать. Услышав короткое «фьють», разлепил глаза и какое-то время хлопал ладонью по покрывалу в поисках телефона. На экране высветилось лаконичное:
«Не попробуем – не узнаем».
* * *
Алим предупреждал, что когнитивная блокада – это больно. Во-о-от такенной иглой! Между во-о-от такусенькими позвоночками!..
После трех дней общения с Артуром Багров мог твердо заявить: когнитивная блокада – это херня собачья. Укол в хребет – ничто в сравнении с болью, которую приносит волна непрошенных воспоминаний. Эти воспоминания накатывают, гоняя по телу мурашки и ставя дыбом волоски на руках. «Слайдов» становится больше, и больше, и больше… пока тебе не захочется проткнуть голову и стравить лишнюю информацию, как воздух из шарика.
Однажды Багров почти сделал это. Остановил руку с шилом буквально в сантиметре от уха – и какое-то время боролся с собой. Затем волна воспоминаний схлынула, и боль ненадолго ушла.
Сейчас, стоя рядом с Артуром в коридоре клиники, Багров уже и не помнил, каким был укол. Правда болезненным? Или Алим преувеличивал?
– Вот и все! – сказала Мария Павловна. Её перламутровые губы сложились в кокетливый бантик. – Это так мило! Вы – третья гомосексуальная пара в моей практике! Это, знаете ли, большая редкость…
Багров ощутил, как по телу разлилось странное онемение. Заметил, как Артур поднял руку и потрогал шею сзади – там, куда вводили иглу.
– Надеюсь, эта штука сработает, – проворчал Багров. И тоже поднял руку, тронув пальцами над воротником. – Если мы не сможем друг к другу прикасаться, в вашей коллекции так и останется две гомосексуальные пары вместо трех.
Мария Павловна замахала рукой.
– Блокада уже начала работать, – сказала она. – Да, сначала будет дискомфортно. Но поверьте – ваш мозг скоро адаптируется. Просто нужно потерпеть!
– А нам разве не нужно сдать анализы? – спросил Багров. – Проверить коэффициент аттрактивной связи? Каким он был «до», каким стал «после»?..
Мария Павловна сложила недовольную мину и глянула поверх очков.
– Вам, молодой человек, некуда потратить лишние деньги? – спросила она. – Тогда лучше купите своей второй половине презент. Какой смысл проверять коэффициент связи у пары с такой явной симптоматикой? Он у вас не меньше тысячи!
– А высокий коэффициент не помешает? Когнитивная блокада точно…
– Да, она точно сработает! Вы что, не доверяете врачу?!
Багров открыл рот, но Артур остановил его одним взглядом.
– Простите, – сказал он бесстрастно. – Мы доверяем. К тому же, дело уже сделано.
Багров заткнулся и поиграл желваками. Вслед за онемением по его телу растекалась свежая, бодрящая злость. Уже на выходе из кабинета он вдруг оглянулся и спросил:
– Доктор, ну-ка объясните. Вы сказали, что мы предназначены друг другу судьбой. Тогда почему кажется, что судьба нас наказывает?
Артур перехватил его взгляд. Улыбнулся уголком рта, и в груди уже знакомо кольнуло.
– Разве нам, – продолжил Багров, стараясь не отвлекаться на чужие губы, – с нашим конским коэффициентом не должно быть проще, чем остальным? Почему другие кайфуют, а мы – мучаемся?
Мария Павловна приспустила по носу очки. Глянула поверх линз, сложив губы в трубочку.
– Судьба – жестокая дама, – сказала она. – Потому чем сильнее любовь, тем больше боли она приносит.
Багров покосился на свою «вторую половину». «Чем сильнее любовь»? Какая любовь? Нет никакой любви! Они же только-только…
Дослушав пафосный спич о судьбе, Артур хмыкнул. Его косая ухмылочка превратилась в мягкую, спокойную улыбку, и Багров так засмотрелся, что потерял мысль.
* * *
Из помещения клиники, озаренного теплым светом ламп, они вырвались в ослепительную белизну дня. Небо синело. Сугробы серебрились; порывы ветра то и дело смахивали с них верхний слой снежинок. Багров натянул на лицо шарф и сунул руки в карманы. Какое-то время смотрел в пустоту.
– Не боишься, что пожалеешь об этом? – спросил он.
Артур глянул из-под темных ресниц. На солнце глаза его стали пронзительно синими.
– Вдруг мы будем терпеть боль, тошноту и судороги, – пробормотал Багров, – будем раскладывать в башке эти дурацкие воспоминания… а когда закончим – окажется, что оно того не стоило? Что я – мудак, ты – зануда, и никакая мы не идеальная пара?
Артур достал из кармана кожаные перчатки и принялся натягивать их, расправляя складочки на каждом пальце.
– Статистика говорит обратное. В других мирах мы…
– В других мирах – не мы! – отрезал Багров. – В других мирах – люди, которые на нас похожи. С другой судьбой. Другим воспитанием. Другим… всем! К тому же, в других мирах мы не всегда были идеальной парой. Лично я помню парочку реальностей, в которых пырнул тебя заточкой.
– А я помню мир, в котором ты был вором, – проворчал Артур. – А я – городским стражником, которому пришлось в наказание отрубить тебе руку. Слушай, это уже ненормально. Как насчет того, чтобы перестать путаться с криминалом?
Багров хмыкнул. Это воспоминание в нем еще не проклюнулось, но у него не было причин не доверять Артуру. Похоже, там, где он не врал людям с экранов о беспроцентных кредитах, приходилось врать им в трактире, чтобы обвести вокруг пальца и срезать кошелек.
– Так, ну-ка не сбивай меня с мысли! – сказал он твердо. И уставился на облетающие с сугробов снежинки. – Сам видишь: счастливых отношений нам никто не гарантирует. Где-то судьба сводила нас, чтобы я пырнул тебя заточкой. Или погиб под колесами твоей машины. Или…
– Багров, ну какой же ты пессимист, – пробормотал Артур. И потер руки, скрипя черной кожей перчаток.
Багров спустился с крыльца и обернулся. Задумчиво посмотрел снизу вверх.
– Не попробуем – не узнаем. Помнишь? – спросил Артур. И улыбнулся, глядя сквозь запотевшие очки. – К тебе или ко мне?
* * *
Стены в его квартире были увешаны картинами. Никаких вычурных резных багетов и масляных полотен – только простые рамки и чернильная графика.
Артур не соврал. Он действительно умел рисовать.
– Это очень красиво, – сказал Багров. Сунув руки в карманы штанов, подошел к следующей картине и принялся её разглядывать.
Артур разделся и повесил пальто на плечики. Снежная корка на воротнике растрескалась. Рыхлые комья облетели на пол, за считанные секунды превратившись в талую воду.
– Прости, но комплименты принимаю только от тех, кто разбирается в искусстве, – сказал Артур. – Большинство не отличит имп-арт от графики уровня «палка-палка-огуречик». Хоть детский рисунок им покажи, хоть Рутерсварда – из вежливости похвалят и забудут.
Багров обернулся. Посмотрел на Артура из-под длинной, занавесившей глаза челки, и упрямо, без улыбки повторил:
– Это очень красиво.
Несколько секунд Артур молчал. Потом уголки его губ дрогнули и приподнялись.
– Дурила…
Его спальня была отделанной деревом, теплой и темной, как крепко заваренный чай.
Его плечи были белыми, как сахар.
Артур расстегнул рубаху. Снял строгие (стрелочка к стрелочке) штаны, оставшись в черных боксерах. Багров не стал спрашивать, зачем он это делает, и просто стянул свитер через голову.
Под одеждой не было ничего, чего они бы не видели. Сейчас, после когнитивной блокады, воспоминания накатывали приятными теплыми волнами, а не крушащим всё на своем пути цунами. В этих воспоминаниях Багров видел его: Артура в черных трусах. Артура в растянутой майке. Артура голого, с приподнявшимся членом и темными волосами на лобке, смеющегося, жадного, впивающегося в губы Багрова таким поцелуем, что аж дух захватывало.
В тех мирах Багров не терзался вопросом, какая у него ориентация, и хочет ли он пробовать с мужиком. Конечно же, он хотел. Как он мог не хотеть?
Артур был его бойфрендом.
Его палачом.
Его жертвой.
Они любили друг друга.
Хотели друг друга.
Ненавидели друг друга так страстно, что были готовы прирезать во сне.
Они держались за руки, от смущения заливаясь румянцем и боясь, что увидят прохожие.
Они трахались, воплями и стуком постели ухитряясь разбудить соседей.
Они не спали, потому что у их приемной дочери была температура, да и сам Багров, похоже, уже начинал заболевать…
Мельтешение «слайдов» уже почти не мешало. А может, это блокада помогла? Какое-то время они с Артуром не решались друг к другу притронуться – слишком неприятным было воспоминание из пекарни. Они лежали на постели валетом, подложив руки под щеку, и Багров изучал форму пальцев на белых, идеально сметанных стопах.
– Я попробую? – спросил Артур.
И, протянув руку, дотронулся до лодыжки Багрова.
Накатила дурнота. Артур кричит; его рот распахнут, а глаза выпучены. Артур смеется; его рубашка – насквозь мокрая, потому что они попали под дождь. Артур стонет; резинка сдернута, и его волосы нимбом окружают голову. Трава под его спиной безнадежно измята. Багров двигается, упираясь руками в землю, и над ними шелестит листва бесконечно огромного дерева, ствол которого – масляно-черный и гладкий, словно покрыт не корой, но латексом. Ветви дерева тянутся вширь, как гигантские когтистые руки. Целую секунду Багрову кажется, что дерево их подслушивает; но потом Артур сжимает бедрами его бока, и становится неважно…
…неважно…
…неважно…
– Живой? – спросил Артур. И, убрав руку, быстро уселся в постели.
– Вроде да, – пробормотал Багров. Тоже сел, ощущая, как голова идет кругом. Что ж… на этот раз его хотя бы не вывернуло.
– Странные ощущения, – сказал Артур. – Мне не больно… вроде бы… – он опустил глаза. – …но подташнивает.
Багров протянул руку. Не прикасаясь, провел подушечками рядом с чужой щекой – так близко, что почувствовал пальцами тепло кожи.
– Врач сказала, что придется потерпеть, – сказал он. – Значит, будет хреново.
В этот раз Артур не назвал его пессимистом. Похоже, и сам так считал. Но глянул упрямо, сверкнув синими глазами, наклонил голову и прижался щекой к его ладони.
Накатило.
Потащило.
Захлестнуло обрывками чужой памяти. Рассвет над морем – яблочно-розовый, восхитительный. Дворники – черные, лихо сметающие воду с лобовухи. Горячий пустой город, полный разрушенных домов, разбитых стекол и грохота…
Не дожидаясь, когда станет хуже, Багров подался вперед и поцеловал Артура в губы.
Миллион миллионов миров схлопнулись. Артур жил. Артур умирал. Целовал руки Багрова. Топтал каблуком его вещи. Плясал с ним до упаду и до сбитых ног. Артур бесился, Артур фыркал, Артур, Артур, Артур…
Внутри все дрожало, и Багров не сразу понял, что это – не от страха. Это от желания засмеяться; и обхватить его руками; и стиснуть в объятиях. Толкнуться языком в его рот – жадно и влажно, откровенно до безумия, как целуются тестостеронные подростки.
Багров не помнил, как оторвался от губ Артура. Помнил только, как вел ладонью по его щеке. Как синие глаза лихорадочно блестели…
…и как из его левой ноздри стекала капля крови.
– Артур?
Потом Багрова накрыло.
Рассвет над морем – яблочно-розовый, восхитительный. Но любоваться им не выходит. Артур сидит на берегу и воет, дергая за одежду утонувшего ребенка. У него двое… Было двое. Багров принял их, как родных. Теперь остался один, и Багрову не хватает дыхания, не хватает сил, не хватает ума, чтобы объять чужое горе.
Дворники – черные, тонкие, лихо сметающие воду с лобовухи. Багров выкручивает руль, пытаясь увильнуть от вылетевшего на встречку дебила. В грудь Артура, сидящего на пассажирском сидении, впивается ремень безопасности, и маленький минивэн разматывает по придорожным столбам.
Горячий пустой город, полный разрушенных домов, разбитых стекол и грохота. У Артура – серые от ужаса глаза, серая от пыли кожа, серые от седины волосы. Он тянет Багрова за руку, и от напряжения, от животного желания жить у того внутри что-то лопается – и кровь потоком льется из носа по губам и подбородку.
…кровь льется по губам и подбородку. Багров утирает её, отыскивая мобильник в разбросанных по полу вещах. Разблокировать экран получается с третьего раза. Неотложка – это сто два? Или сто три? В голове мутится; Артур трясется на постели, пуская носом кровавые пузыри, и Багров решает пробовать все варианты.
* * *
В коридоре у палаты было темно и тихо. Багров сидел на полу, обняв себя за колени.
– Там вон лавка есть, – сказал Алим. Убедившись, что Багров его не слышит, просто присел рядом. Сунул бутылку с водой. Багров мотнул башкой, отказываясь.
– Багров! – крикнула миленькая полная медсестра. – Кто из Вас Иван Багров? Виктор Васильевич вызывает…
У врача было длинное, утомительно интеллигентное лицо. Шевелюру он уложил ото лба, и только одна прядь легла бунтарским завитком, как у голливудского актера.
– Вы очень… выдающаяся пара, – сказал Виктор Васильевич. Багров заметил заминку. – Ваш коэффициент связи…
– Нам уже говорили, – пробормотал Багров. – Может, тысяча… может, больше…
– «Может»? – Виктор Васильевич улыбнулся. У него были усталые, глубоко запавшие глаза. Даже улыбка их не оживила. – Иван, вы меня поймите. Я не против баловства с когнитивной блокадой… но мозгом хоть иногда нужно думать! У нас на ваш коэффициент измерительной шкалы не хватило. Там не меньше миллиона. С такими показателями любая блокада – как мертвому припарка. Кто вам вообще её посоветовал?
Какое-то время Багров молча смотрел в стену. Потом перевел взгляд на врача.
– Кузнецова. Друг сказал, что она – лучший аттрактолог в…
Виктор Васильевич поджал губы. Взгляд его стал укоряющим.
– Нужно не друзей слушать, а отзывы на сайтах читать, – сказал он сухо. – Тогда бы знали, что у Кузнецовой за репутация. Она, небось, даже коэффициент не проверяла – сразу поволокла делать блокаду…
Багров молчал. Внутри него всё было – отмершее. Отшелушенное. Только воспоминания облетали, как чешуйки с иссушенной кожи. Закат над морем… утонувший ребенок… дворники…
– Боюсь, Иван Сергеевич, мне вас порадовать нечем. С таким уровнем когнитивной нагрузки жить вместе не получится. Вам нужно разъехаться… ну, хотя бы километров на четыреста. Это ослабит симптоматику. Боли пройдут, самочувствие наладится. Разумеется, никакого общения в соцсетях и…
Багров поднял глаза.
– В смысле – разъехаться? – спросил он. – Мне говорили, что это, типа… как гравитация. Как высоко камушек ни забрось, его все равно к земле притянет…
– И кто вам такое сказал? – уточнил врач. – Дайте угадаю – опять Кузнецова?
– Нет! – почти выкрикнул Багров. Стиснул кулаки, впившись ногтями в колени. – Мне это сказал…
Голос Алима прозвучал в голове так отчетливо, словно он прямо сейчас стоял у Багрова над ухом.
«Мария Павловна говорит… вот блин! Она бы лучше объяснила… Но раз от неё ты сбежал, то придется мне. Этот парень, Вань – твоя вторая половинка. Психотический аттрактор, к которому тебя всегда будет притягивать…»
Багров прижал ко рту кулак, ощущая, как всё внутри дрожит. Застучали зубы.
– Как же это… – пробормотал он. – Получается… мы не можем?..
– Мне жаль, – сказал Виктор Васильевич. И захлопнул медкарту.
Когда он уже покидал кабинет, Багров обернулся, оперся локтем на спинку стула и крикнул:
– А записи?!
Виктор Васильевич застыл в дверях. Оглянулся, приподнял брови.
– Записи… – пробормотал Багров. – В интернете болтают, что можно систематизировать другие жизни… разобрать воспоминания, структурировать, записать… или зарисовать… Тогда они в голове улягутся – и станет легче. Это правда?
Врач медленно кивнул. Голливудский завиток перечеркнул его лоб.
– Правда, – сказал он. – Только не думаю, что с таким высоким коэффициентом у вас хватит терпения на…
Ничего, кроме слова «правда», Багров уже не услышал.
* * *
– Артур!
Черное твидовое пальто.
Запотевшие от дыхания очки.
Огромный, до нелепого раздутый чемодан.
Народу на вокзале было – не протолкнуться. Чтобы люди не шныряли между ними, Багров постарался подойти ближе, но Артур попятился. Пластиковые колесики чемодана застучали по перрону.
– Не надо, – попросил он.
– Не уезжай, – сказал Багров. – Разве не ты говорил, что нет смысла прятаться от проблемы?
– Тогда я не знал, каких масштабов эта проблема, – тихо сказал Артур. – И не думал, что она может меня убить.
Багров провел кулаком по губам. Посмотрел отчаянно.
– Виктор Васильевич сказал…
– Раньше ты верил Алиму, – перебил его Артур. – Теперь – Виктору Васильевичу… Брось, Вань. Хватит. Мы попытались. У нас не вышло…
– Но записи!
– Мы прожили вместе больше миллиона жизней. Ты что, все их собираешься вспоминать и записывать?
– Если понадобится, – резко сказал Багров, – то да. Хоть миллион, хоть миллион миллионов!
Губы Артура дрогнули в слабом подобии улыбки.
– Дурила…
– Не уезжай, – умоляюще сказал Багров. И вдруг грохнулся на колени. Снежная каша брызнула во все стороны. Прохожие шарахнулись. Артур охнул, отпустив чемодан. Взгляд его заметался из стороны в сторону.
– Багров, – прошипел он, – Багров, не дури! Что за дешевая драма? Мы не в фильме, и ты всё еще не Киану Ривз!
– Не уезжай!
– Ты же сам говорил – вдруг мы пожалеем? Ну вот! Ты был прав!
– Не уезжай, – сказал Багров. И дернул кадыком, пропихивая застрявший в горле комок. – Я пожалею, только если отпущу тебя. Если останусь тут с этой гребаной работой, с этой гребаной рекламой… с качалкой и кастингами. Ну уж нет. Только не после того, что я видел в этих долбанных приходах. Я буду вспоминать! Буду писать! Если потребуется – напишу хоть целую библиотеку. Но ты тоже должен…
– Нет.
– Артур, пожалуйста…
– Нет! – он сделал ещё шаг. И решительно поднял чемодан. – Мы прожили вместе миллион жизней. Это – целая вечность! Тебе мало?
Неужели ты считаешь, – подумал Багров, – что с тобой мне хватит всего лишь одной вечности?
И глупо, широко улыбнулся.
* * *
Боль не проходила. Багров так привык к ней, что почти не замечал. Она тянулась следом, как шлейф едва ощутимого аромата, а стоило дотронуться до обложки блокнота – вгрызалась в кости лица, в виски, в глаза.
Чувствуя свою вину из-за Марии Павловны, Алим приходил вечерами и помогал разбирать записи. Они создали картотеку. Вели отсчет миров; путались, потом распутывались, потом снова путались… Всё потому, что некоторые реальности были чертовски похожи.
Багров не помнил, сколько месяцев прошло. Работа, качалка, блокноты; работа, качалка, блокноты… пекарня. Он все-таки туда вернулся. Постоянный шлейф боли притупил чувство стыда.
Работа, качалка, блокноты.
Работа, качалка, блокноты…
А потом, когда жизнь стала совсем уж однообразной, телефон издал короткое «фьють». Это Алим, – подумал Багров. Взял мобильник в руку и зажег экран.
Сообщение было от Артура. Багров открыл фотографию, растянул её двумя пальцами и какое-то время разглядывал. Сизое покрывало. Охапка изрисованных, исчерканных ручкой листов. Сверху – рисунок, изображающий странное дерево. Ствол его – черный и гладкий, словно латекс. Ветви тянутся вширь, как когтистые лапы…
Багров потушил экран, прижал мобильник ко лбу и тихо засмеялся.