Человек за дверью

— Не зашло. — сказал Семёнов и откупорил бутылку темного.

Темное зашло — будто по горлу в бархатных штанишках скатился свежерожденнный младенец Иисус — и настроение, как бы сказал писатель Гришковец, тут же пошло улучшаться. Квартальные отчёты — о эта боль бухгалтера средней руки — клубились по левую руку ворохом невыполненных обязательств. Но уже не пугали роковой незавершенностью. 

С отчетами Зотов обещал подсобить. Но полагаться на слово человека, который приставил к тебе частного детектива — и все потому, что заподозрил жену в измене, а ты последний кто написал Ксении Павловне смс: "твоя вагина пахнет восточными специями и чуть слышно — пачули" — такой же отчаянный шаг, как и надежда, что цветок непорочного зачатия, эта нимфа, соцветие мартовских роз, ответит на сообщение отправленное по пьяни в ночи.

"Ты вообще на что рассчитывал?" — усмехнулся внутренний адвокат.

Семёнов пожал плечами. Хорошо хоть не написал "пизда" — исправил перед самой отправкой, понимая, что Ксения Павловна явно не относится к той категории резвых особ — он снимал их в ночном клубе "Петергоффъ", а они и не возражали совсем — коих слово "пизда" приводило в состояние течи.

Отчёты лежали перед ним, на столе. А за дверью, то и дело сморкаясь, толкался частный детектив. 

"Пригласить его что ли выпить"?

Семёнов подошёл к двери и заглянул в глазок. Там, в темноте коридора, в недрах зассанной лестничной клетки, действительно сидел детектив. Почему детектив? Всё же предельно просто: квадратный подбородок, лоб кирпичом. И болезненно добрые глаза. Казалось, незваный гость вот-вот расплачется — то ли от осознания ничтожности собственной работы, то ли — в пароксизме накатившего сочувствия к "клиенту" за дверью. Наверняка что-нибудь такое накопал и теперь ждёт, когда он, Семёнов, налакается пива, рухнет в кровать, а тот, на лестнице, вышибет дверь и встав над душой, скажет с грустной ухмылкой на лице:

— Ну что ж, пройдёмте, господин огурчик.

Семёнов выматерился и откупорил новую бутылку. Нет, он не сочувствовал прозябающему в моче детективу. В конце-концов, тот получал от Зотова в час примерно столько же, сколько сам Семёнов зарабатывал за год бухгалтерской жизни.

Нет, надо было всё-таки написать "пизда". Как-то слишком уж мягко получилось. Ксения Павловна, понятное дело, покрылась бы, прочитав, маслянистым румянцем, но вместе с ним тело бы наверняка отозвалось на Семёновскую вульгарность эдакой шальной искрой возбуждения. Точно бы отозвалось. 

А теперь ничего кроме проблем с отчетами, да скучающего незнакомца под дверью.

Да, аристократка. Да, наверняка выключает свет. Но ведь в каждой пуританской душе скрыта щепотка перца. А что теперь?

— Сиди и лакай свой "Портер", — зло сказал внутреннтй адвокат. И внешний бухгалтер Семёнов, чтобы заглушить навязчивый голос, сделал новый глоток.

В дверь позвонили.

— Наверное поссать захотел, — сказал Семенов и пошел открывать.

Он по натуре был человеком сердобольным. Нет, ну правда, не отливать же культурному человеку на лестничной клетке.

"А куда они обычно, кстати, отливают? В шахту лифта или мне прямо под дверь"? — некстати вспыхнувшая мысль отвлекла Семёнова от происходящей по ту сторону стены мизансцены.

А там, на лестничной клетке, судя по звукам, происходила борьба. Кто-то сопел, кто-то громко смеялся. Стараясь не шуметь Семёнов — человек осторожный — снова выглянул в глазок. 

И увидел примерно такое: детектив, а в груди торчит нож. Зрелище банальное — на лестничной клетке то и дело кого-нибудь убивают. Но чтобы сейчас, в такой неподходящий момент. 

Вот и думай теперь всю ночь о шекспировской драматургии.

А он ведь уже успел вскипятить чай и даже протереть сиденье унитаза — ну не станешь же приглашать в дом незнакомца, игнорируя правила гигиенического этикета.

Чайник быстро остыл.

— Нет, ну какая, к городовому "пизда"! — воскликнул Семёнов, склонившись над остывающим телом. — Это у Завьялихи с пятого пизда. А у Акиндинишны — так вообще пиздятина, морщинистая, с гнильцой, в кровоподтеках сгинувшего коммунизма.

"Но ведь где-то и у нее, Акиндинишны, есть душа", — справедливо заметил внутренний адвокат.

— А это ещё тут причем? — огрызнулся Семенов и вернулся к теме беседы. — Ксения Павловна... Она ведь ещё ребенок совсем. Чиста и светла. У нее и не пизда вовсе. Так цветущий бутон.

"Мандон" — передразнил внутренний адвокат. — И как же следовало написать?"

Рука нащупала в кармане брюк убиенного детектива что-то твердое, продолговатое, по форме и пластичности напоминающее мобильный.

А написать следовало, конечно, вот так.

"Уважаемая мадемуазель Версай".

Адвокат похвалил: "А что, хорошее начало".

Мобильный как мобильный. Семёнов распахнул раскладушку и стал изучать список входящих и исходящих звонков.

"Ты продолжай-продолжай".

Семёнов кивнул и вызвал в воображении лист. С оттиском и золотым фамильным гербом.

"Четвертого числа сего дня имел честь вожделеть вас. По памяти, если так можно сказать".

Внутренний адвокат оживился: "Хорошо, сукин сын, продолжай!"

— Погоди ты. — сказал Семенов и прикрыл с чувством глаза.

Они познакомились на приеме по случаю иннагрурации больницы, которую взяточник Зотов открыл, чтобы замолить былые грехи. Депутат шестого созыва под пристальным вниманием камер перерезал шёлковую ленту ножницами, непомерно большими для его лягушачьих рук. А Ксения Павловна, явно смущаясь, стояла чуть в стороне. И волосы ее — шелковые как медовый нектар — реяли на морозном ветру.

Семёнов посмотрел в телефон. Звонки в офис Зотову каждый час — тут все понятно: детекив докладывался. Звонки домой. Звонки друзьям. Так-так, а вот это уже интересно.

"Нет, ну а дальше-то что?!" — адвокат требовал закончить письмо.

"Смею предположить, что вы решительно отвергнете мое предложение разделить в уединении вечер, дабы я мог лицезреть все, что вы, Ксения Павловна, обычно прячете в складка неуместных кружев. Нет, я бы не хотел заявить, что вы одеваетесь, игнорируя веяния парижских недель. А лишь имел место сказать, что без оных чертовски хороши вы и ваша..."

"Пизда!" — тут закричал адвокат.

Семёнов с грустью вздохнул.

— Душа. — закончил предложение он. — Вы и ваша душа.

И про себя закончил:

"И подобно цветку источаете пьянящий в ночи аромат".

Семёнов снова заглянул в телефон. Последний звонок адресовался таинственному абоненту с именем К. И ведь номер знакомый. Перебирая дрожащими пальцами один звонок за другим, Семёнов увидел, что таинственный К. — без сомнения Ксения Павловна — значился в звонках детектива за последние сутки тридцать шесть раз.

"И как только я смею примкнуть своими устами к вашим нижним устам..." — тут он сделал в воображаемом письме паузу — дыхание от волнения сперло, а там, внизу, стало, нестерпимо, тепло. — "Я, моя достопочтенная К., исполню вам такую музыку рта, какую не исполнял на вашем телесном орга́не ни один еще виртуоз".

Семёнов сглотнул, обуреваемый восторгом к песне своего мастерства. Строки ложились на воображаемый лист ровно, без всяких заскоков. Так, словно бы он репетировал речь задолго до встречи с судьбой.

Даже внутренний адвокат — и тот сделал одобрительный жест.

"И тогда из вашего тела польются, наконец, гармоничные ноты, а не мелодии полуночных слез. Устами вашими — как верхними, так и нижними — ибо важен для мироздания и звук журчащей воды — запоёт вселенная мать. А вы сами, моя любимая К., заполнитесь чувствами, подобными тем, что пережила целомудренная дева Мария, ставшая непорочной матерью по вине Моисея-проказника, который её услаждал".

А что если посмотреть смс? Чуть отстранившись от лежащего на полу детектива — бедняга совсем остыл — Семёнов, щёлкая клавишами, перешёл в меню сообщений. И нашел в ворохе полуночных отчётов целое полотно посланий, адресованных таинственной К.

Детектив ей писал:

"Я тебя вожделею".

Таинственная К. отвечала:

"Наберитесь терпения, мой резвый, похотливый мустанг".

Они так долго общались.

Сто пять sms.

"Так-так", — сказал адвокат.

Семенов, то ли неожиданно разгневавшись, то ли от накативших иных чувств, в сердцах отбросил телефон. Раскладушка брякнула об пол и схлопнулась, заполнила темноту, предсмертным свечением. Теперь уже Семёнов не думал, что вонзивший в детектива нож, так уж сильно согрешил. Свершивший сие деяние, если подумать, избавил мир от лицемера, коим безымянный детектив несомненно и был. Избравшись на роль отследить супружескую неверность, он сам — диавол — склонил этот очаровательный цветок, эту беспечность, эту девственную непорочность, ко греху. И теперь — вне всяких сомнений, орга́н Ксении Семеновны (равно как и сам детородный тоннель) был безнадежно испорчен. Расстроен внезапным вторжением голосящей об измене трубы. Запятнан, опороченный, выхлопами чужих нечистот.

Семёнов вскочил, вжав ногти в ладони. Желание обладать не сорванным ещё доселе цветком сменилось иным — ехать немедленно по известному Семёнову адресу и требовать объяснений под взглядом безликой луны. А там — после того как дитя порока сознается публично во всем, решительно заявить при свидетельстве достопочтенных господ, что он, Семёнов, разрывает с ней всякую связь. Отныне и навсегда. 

"Но ведь у тебя, Семёнов, тут на лестнице, труп" — сказал внутренний адвокат, вечно препирающийся с внешним бухгалтером.

— И поделом ему. — огрызнулся Семёнов, переступая через раскинутое на лестнице тело.

Вернувшись в квартиру, Семёнов, оделся наспех — тут уж не до красоты, сердце требовало реванша. И вылетел, перескакивая три ступеньки, на лютый мороз. 

А там подскользнулся и умер.

"Допрыгался? — предсмертно усмехнулся внутренний адвокат. — А я ведь говорил, что страсть к этой падшей женщине до добра не доведет. Ай-ай-ай, господин Семёнов!".

— А ведь и правда. — удивился бухгалтер и, так и не закончив отчёты, закрыл глаза теперь уже навсегда.

А на грудь ему падали снежинки.