"Праздник, который всегда с тобой", Эрнест Хемингуэй
Вам, чтецам
Эта книга посвящена воспоминаниям моей памяти и моего сердца. Пусть даже одну повредили, а другого не существует.
***
Насколько хороша книга, судит пишущий ее по тому, насколько хорош материал, от которого он отказался.
***
Я увидел тебя, красотка, думал я, и теперь ты моя, кого бы ты ни ждала, и пусть я больше никогда тебя не увижу, ты принадлежишь мне, и Париж принадлежит мне, а я принадлежу этому блокноту и этому карандашу.
***
Не волнуйся. Ты мог писать раньше и теперь напишешь. Надо только написать одну правдивую фразу. Напиши самую правдивую, какую можешь.
***
Однако в те годы весна всегда в конце концов наступала; а все-таки страшно было, что этого может и не случиться.
***
Когда весна наступала, даже неверная весна, оставался один вопрос: где быть счастливее. Единственное, что могло испортить день, — люди, и если ты мог избежать условленных встреч, каждый день был безграничен. Счастье ограничивали как раз люди — кроме тех немногих, которые сами не хуже весны.
***
Я знал уже, что, если с чем-то расстаешься, плохим или хорошим, остается пустота. После плохого пустота заполняется сама собой. После хорошего ты заполнишь ее, только найдя что-то лучшее.
***
Но Париж был очень старый город, а мы — молоды, и все было не просто — ни бедность, ни свалившиеся деньги, ни лунный свет, ни различие между правильным и неправильным, ни дыхание той, что лежала с тобой в лунном свете.
***
Дружба с выдающейся женщиной мало обещает в будущем молодому человеку, хотя может быть приятной, пока чересчур не окрепнет, — и еще меньше обещает дружба с честолюбивой писательницей.
***
Набрести на целый новый мир литературы, располагая временем для чтения в таком городе, как Париж, где можно было хорошо жить и работать, даже если ты беден, — это как будто тебе досталось целое сокровище.
***
Наконец я вынул термометр и поднес к настольной лампе.
"Сколько?"
"Тридцать семь и шесть десятых."
"А какая нормальная?"
"Это нормальная."
"Вы уверены?"
"Уверен."
"Померьте у себя. Я хочу убедиться."
Я стряхнул термометр, расстегнул на себе пижаму, поставил его под мышку и стал следить за временем. Потом посмотрел на термометр.
"Сколько?"
Я продолжал смотреть.
"Ровно столько же."
"Как вы себя чувствуете?"
"Прекрасно," сказал я. Я пытался вспомнить, действительно ли тридцать семь и шесть — норма. Это не имело значения, потому что термометр невозмутимо показывал тридцать.
***
Мой принцип был не пить после ужина, не пить перед тем, как сяду писать, и не пить во время работы.
***
"Я одно понял."
"Что?"
"Что надо путешествовать только с тем, кого любишь."
"Замечательно."
"Да. И мы едем в Испанию."
***
Черно-синие блокноты, два карандаша, точилка, мраморная столешница, запах cafè crème, запах утренней влажной уборки и удача — вот и все, что тебе было нужно.
***
"Люди подумают, что мы сумасшедшие."
"Бедные, несчастные люди. Это будет такая радость, Тэти."
***
Люди всегда вмешивались в твою жизнь, ради твоего же блага, и в конце концов я понял, что хотят они на самом деле, чтобы ты полностью вписался в их стандарты, не отличался от них и участвовал в разгуле, самом глупом и скучном, как у коммивояжеров на их съезде.
***
Наша радость — любить — была простой и в то же время время таинственной, сложной, как простая математическая формула, которая может означать и полное счастье, и конец света.
***
Лгут почти все, и дело не во лжи.
***
У всех были свои кафе, где они работали, или читали, или получали почту, — и туда никого не приглашали. Были у них и другие кафе, где они встречались с любовницами, и почти у всех еще были нейтральные кафе, куда могли позвать и тебя, чтобы познакомить со своей любовницей, и были обычные, удобные, дешевые заведения, куда любой мог прийти и поужинать на нейтральной территории.
***
В писательстве тоже есть много секретов. Ничто никогда не пропадает — не важно, кажется ли так в этот момент, — и то, что не вошло, непременно проявится и придаст силу тому, что вошло.
***
Если есть два человека, любящих друг друга, счастливых, веселых, и один из них или оба создают что-то по-настоящему хорошее, люди тянутся к ним, как перелетные птицы слетаются ночью к яркому маяку.
***
В самом деле любить двух женщин одновременно, по-настоящему любить — это самое страшное и разрушительное, что может приключиться с мужчиной, когда незамужняя решила выйти замуж.
***
Когда я снова увидел жену, стоящую у путей, и поезд остановился рядом со штабелем бревен на станции, я пожалел, что не умер до того, как полюбил еще кого-то, кроме нее.
***
Раскаяние не отпускало меня ни днем, ни ночью, пока моя жена не вышла замуж за человека, который был лучше меня и всегда будет лучше, и пока я не понял, что она счастлива.
***
"То есть я не отмечен печатью смерти?"
"Нет. Вы отмечены печатью жизни."
"Ничего, дайте только срок."
***
Нет, подумал я. Не забуду написать. Для этого я родился, этим занимался и хочу заниматься дальше. А что говорили о них, о романах и рассказах и о том, кто их написал, — да, пожалуйста.
***
Теперь никто не поднимается в гору на лыжах, и чуть ли не все ломают ноги, но, может быть, все-таки легче сломать ногу, чем разбить сердце, хотя говорят, что теперь все ломается и разбивается, и иногда зажившее место становится еще крепче. Про это не знаю, но таким был Париж, когда мы были очень бедны и очень счастливы.
Ваш покорный слуга сейчас сам находится в Париже, и если вы хотите вкусить немного осени города великих писателей и художников, милости просим в Instagram, там очень красиво: https://www.instagram.com/markofmars/