Правильный ответ

Анатолий Вассерман

Комбинаторика никогда не заменит чистого знания. Поэтому человек, глубоко разбирающийся в вопросе, всегда будет выигрывать у самого виртуозного комбинатора: профессионал способен дать более быстрый и точный ответ — в отличие от менеджера, который специализируется на принятии решений.

С момента появления игры «Что? Где? Когда?» в 1975 году ее создатель Владимир Яковлевич Колманович (по первой жене — Ворошилов) не раз публично сожалел о том, что стал называть ее участников знатоками. Ведь вся культура вопросов в этой игре предполагает не знания, а понимание: ответ представляет собой выстроенные рассуждения, опирающиеся на общеизвестные факты и закономерности. Причем редактор особо сложного вопроса зачастую прилагает к нему схему рассуждения, способную вывести знатоков на ответ. В противном случае ему могут напомнить ехидную аббревиатуру, когда-то пущенную в оборот игровой тусовки Борисом Оскаровичем Бурдой: ЧЗВЧГКНЯ — «чистое знание вопросом «Что? Где? Когда?» не является». Конечно, сами рассуждения бывают очень сложными. Однако опытные игроки уже по ходу оглашения вопроса примеряют к нему типовые схемы размышления, а потому ответ зачастую готов уже по завершении его прочтения. Со стороны даже может показаться, что он был известен заранее, однако на самом деле, как принято говорить в нашем спорте, его «вычислили».

Аналогичным образом строятся вопросы и в другой программе — детище того же «деда» (как его по сей день называют по всему свету члены многих тысяч команд созданной самими игроками при его активном участии спортивной версии «ЧГК», где все команды, участвующие в турнире, соревнуются не с авторами вопросов, а между собой: отвечают на одни и те же вопросы: сильнее те, у кого больше правильных ответов). В «Брейн-ринге» (1990 — 2000 г.г.) две команды соревновались в том, кто даст ответ быстрее. Понятно, что вопросы в основном были проще, чем в «ЧГК», — чтобы команды могли ответить за считанные секунды. Однако сама их структура — с зацепками для рассуждений — сохранилась.

Американская телеигра Jeopardy! («Рискни!») и ее клоны по всему миру представляют собой апофеоз чистого знания: там спрашивают о малоизвестных (часто неинтересных) фактах, в основном не имеющих практического значения и не связанных ни с повседневной деятельностью, ни с серьезными науками и искусствами. Например: как называется полустанок на пересечении давно закрытой железной дороги в одном из полусотни США с автодорогой, находящейся не в федеральном ведении, а в ведении администрации государства? Однако российский клон Jeopardy! — «Своя игра» — производят люди с огромным опытом «ЧГК» и «БР». Поэтому вопросы в «СИ», при всей своей простоте (на размышление дается не более пяти секунд), также содержат зацепки для рассуждений — пусть и почти очевидных.

«ЧГК», «БР» и «СИ» не зря называют интеллектуальными играми. Их участники знают гораздо меньше, чем это представляется со стороны, — зато думают гораздо больше, чем может показаться. «Дед» не зря сожалел о неточном названии.

Тем не менее объем знаний интеллектуальных игроков заметно выше среднего — и в целом, и в каждой конкретной возрастной категории. (В спортивном движении, отпочковавшемся от телепередач, самым юным участникам общих — не специально школьных или студенческих — турниров лет 15, а старейшим — уже за 80.) Причем это заметно не только в игре, но и в повседневном общении: практически каждый игрок владеет сведениями из десятков областей деятельности если не на уровне профессионалов соответствующего направления, то по меньшей мере на уровне серьезно обучающегося. И, как правило, чем больше знаний, тем лучше турнирные результаты.

Причина понятна. Чем больше знаешь, тем больше вероятность того, что найдется опора для размышлений, близкая к области вопроса. А значит, ход рассуждений потребует меньше времени. Оставшиеся секунды можно использовать для дополнительных проверок предполагаемого ответа. Знания — это сырье для ума. И хотя ум запасом знаний не заменить — без них ему будет сложнее работать.

Область применения

Управленческие решения, как правило, принимаются при меньшем дефиците времени: на ответ дается не пять секунд, как в «СИ», и даже не минута, как в «ЧГК», а часы, дни, а то и месяцы. Зато и вопрос, «адресованный» руководителю, не имеет ни заранее известного (авторского) ответа, ни продуманных схем его поиска. Неведомо даже, существует ли вообще ответ, укладывающийся в рамки технически, экономически и политически допустимого. Поэтому серьезный управленец работает в условиях цейтнота — столь жесткого, что на его фоне режим интеллектуальных игр кажется легкой, приятной разминкой.

В таких обстоятельствах никакие справочники и поисковики не заменят знаний, накопленных заранее. Поэтому при прочих равных условиях руководитель, годами работающий в одной отрасли или даже на одном предприятии, будет несравненно эффективнее того, кого нынче принято именовать эффективным менеджером, — обладателя блаженной уверенности в том, что рецепты, приобретенные вместе с дипломом Master of Business Administration, заменят знание специфики конкретного производства.

Даже если знание не подсказывает верного решения — оно отсекает целый букет неверных, экономя силы и время, уходящие в противном случае на проверку вариантов. Незнание же открывает путь к далеким заблуждениям. К примеру, один из основателей современной трактовки либерализма — веры в благотворность неограниченной свободы личности безо всякой оглядки на общество — Людвиг Хайнрих Артурович Эдлер (то есть «благородный» — в Германии обозначение дворянского рода, титулованного без земельных владений) фон Мизес, который умер за два года до появления «ЧГК», отрицал выгодность вертикальной интеграции — сосредоточения в едином владении звеньев технологической цепочки. Его доводы при обосновании позиции, противоречащей обширной практике, доказывают, что он отродясь не ведал, какие усилия необходимо предпринимать для организации взаимодействия всех звеньев производства, и даже не допускал, что производство не рождается само собою, без затрат сил и времени, а потому нуждается в стабильности хотя бы на время окупаемости затрат.

В позднесоветские времена руководители хозяйства, как правило, продвигались по служебной лестнице в пределах одного предприятия или хотя бы отрасли, постепенно набирая и профильное образование, и соответствующий технический опыт. Однако карьера нынешних эффективных менеджеров напоминает тогдашних партийных аппаратчиков, считавших не только возможными, но и должными метания с завода в театр, из вуза в ГАИ…

В советской истории был даже период, когда руководители меняли отрасли чаще, чем костюмы. Так, при организации колхозов — коллективных хозяйств (так называли артели — предприятия, принадлежащие всем их работникам на равных правах, в сельском хозяйстве) — коммунистическая партия направила на село 25 тысяч рядовых рабочих с крупных промышленных предприятий. Как раз таким двадцатипятитычником является один из главных героев романа Михаила Александровича Шолохова «Поднятая целина» — председатель колхоза Давыдов. В то время крестьяне почти не обладали навыком совместной работы в единой технологической цепочке — разве что дома да церкви ставили обыденно (то есть за один день) всем селом. Рабочие на своем опыте понимали ценность согласованных действий по единому плану — и передавали крестьянам это нелегкое искусство. А в остальном не стеснялись учиться у крестьян (что также показано в романе).

Двадцатипятитысячники — частный случай комиссаров. Сам термин возник в ходе Великой французской революции, но это понятие несравненно старше. Во все эпохи любая революционная страна сталкивается с проблемой унаследованных специалистов: все, кто хоть что-то знает и умеет, воспитаны в прежнем обществе, с детства впитали его систему приоритетов и «на автопилоте» выбирают варианты решений сообразно этой системе. В незапамятные времена выработано противоядие: специалист ищет варианты, а политический надзиратель проверяет, не противоречит ли выбор системе приоритетов нового общества. Следующее поколение специалистов воспитано уже в новой системе, и необходимость в комиссарах отпадает. Однако сами комиссары прислушиваются к специалистам старой школы не только для обретения будущей профессии: обычно в условиях революции так далеко не заглядывают. Главное — что знания, накапливаемые в ходе взаимодействия, ускоряют оценку решений, позволяя связке специалиста и комиссара действовать эффективнее. «Красных директоров» было много — но легендами стали лишь те, кто умел и любил учиться особенностям своей отрасли, а не только заклинаниям эффективных менеджеров.