Пожарный

Майкл чуть заметно кивнул и позвал:
– Мисс Кэрол! Идемте петь с нами. Поможете нам петь для отца Стори?
– Нет, – ответила Кэрол. – Я должна быть с отцом. Я нужна ему. Он должен знать, что я с ним.
– Он будет знать, – сказал Майкл. – Мы будем петь вместе и позовем его в Свет. Если хотите, чтобы он знал, что вы рядом, так и сделайте. Если вы позовете его в Свет, он будет знать, что вы рядом, и не будет чувствовать страха и боли. Там нет боли. Это единственное, что мы можем сейчас сделать для него.

Кэрол била нервная дрожь. Видимо, она была не в себе.
– Да. Да, Майкл, наверное, ты прав. Наверное…
Отец Стори позвал их голосом ласковым, но напряженным, словно он до этого слишком много говорил и сорвал горло:
– Ах, Кэрол! Когда ты поешь, я так тебя люблю, что сердце разрывается. – Он засмеялся саркастическим смехом – совсем не похожим на смех Тома Стори. – Твоя последняя песня разбила мое сердце, как окно! И это хорошо! Ведь через грязное стекло плохо видно.

Кэрол застыла, глядя на него; на лице появилось выражение боли и удивления, словно кто-то ударил ее ножом.
Дон Льюистон, подложив ладонь под голову отца Стори, прижимал белый ватный тампон к ране. Свернутая фланелевая рубашка Майкла лежала на подушке, фланель уже пропиталась кровью.
Глаза отца Стори были широко раскрыты, но смотрели в разные стороны – один вниз и влево, другой уставился на мыски ботинок. Отец Стори ухмыльнулся с некоторым лукавством.

– Тысяча молитв каждую минуту по всей Земле – и что говорит в ответ Бог? Ничего! Потому что тишина никогда не лжет. Тишина – решающее преимущество Бога. Тишина – чистейшая гармония. Каждый должен попробовать. Положи в рот камешек, чтобы не врать. Положи камешек на язык, чтобы не сплетничать. Похорони лжецов и нечестивцев под камнями – пусть перестанут говорить. Тяжелыми камнями, аллилуйя. – Он сделал еще глоток воздуха и прошептал: – Дьявол явился. Я видел его сегодня. Он явился из дыма. А потом моя голова треснула и теперь полна камней. Тяжелых камней, аминь! Берегись, Кэрол! Лагерем правит дьявол, а не ты. И он не один. Многие служат ему.

Кэрол уставилась на отца, пораженная ужасом. Отец Стори облизнул губы.
– И его привел я. Я называл слабость добротой, я лгал вместо того, чтобы положить камень в рот. Я сделал худшее, что может сделать отец. У меня была любимица. Мне так жаль, Кэрол. Пожалуйста, прости меня. Я всегда больше любил Сару. Так что правильно и справедливо, что теперь я отправляюсь к ней. Дай мне еще камень. Тяжелый камень. Я все сказал, аминь.
Он длинно и сонно выдохнул и замолчал.
Харпер посмотрела в глаза Кэрол.

– Он не понимает, что говорит. У него субдуральная гематома. И он бредит – из-за высокого внутричерепного давления.
Кэрол посмотрела на нее неузнавающим взглядом, как будто они с Харпер никогда не встречались.

– Это не бред. Это откровение! Он делает то, что делал всегда. Указывает нам путь. – Кэрол, не глядя, потянулась и вцепилась в руку Майкла, сплетя его пальцы со своими. – Мы будем петь. Будем петь и звать его в Свет. Мы дадим ему столько света, чтобы хватило найти дорогу к нам. А если он не сможет вернуться… если он должен уйти… – У Кэрол перехватило горло. Она кашлянула, плечи содрогнулись. – Если он должен уйти, наши песни будут вести и утешать его.

– Да, – сказала Харпер. – Прекрасная мысль. Ступайте и пойте для него. Ему нужна ваша сила. И пойте для меня, потому что мне тоже нужна ваша сила. Я попытаюсь помочь ему, но мне страшно. И вы очень поможете мне самой, возвысив голоса для нас обоих.
Кэрол еще раз восхищенно посмотрела на Харпер, потом привстала на цыпочки и поцеловала в щеку. Наверное, в последний раз она проявила доброту к Харпер. Потом скользнула за занавеску и ушла, уведя остальных.

Дон Льюистон тоже собрался уходить и спустил рукава, чтобы застегнуть манжеты.
– Но не вы, Дон, – сказала Харпер. – Останьтесь. Вы мне нужны.
Она обошла койку, сменив Дона Льюистона у подушки отца Стори. Осторожно, двумя ладонями приподняла его голову. Седые волосы пропитались кровью. Харпер нащупала место за правым ухом, куда его ударили, – теплую мокрую шишку; и вторую, повыше – туда, видимо, пришелся второй удар.
– Как это случилось? – спросила она.

– Не знаю, – сказал Дон. – Я не всю историю слышал. Мики принес его в лагерь – нашел полумертвым в лесу. Думаю, это один из чертовых уголовников. Хотя точно не знаю. Бен с ними работает.
Работает с ними? Что это значит? Не важно. Сейчас не важно.
– А отец Стори ничего не рассказал о том, что случилось?
– Ничего связного. Говорит – это наказание. Это ему за то, что защищал нечестивых.
– Это внутричерепное давление. Он сам не понимает, что говорит.
– Ясно дело.

Она проверила зрачки отца Стори, понюхала губы, без удивления ощутив запах рвоты. Она подумала о том, что предстоит сделать, и сама почувствовала тошноту. Не от возникшей в воображении картины самой операции – давно прошли времена, когда ее мутило от вида крови, – а от мысли, что она может ошибиться.
В приемном покое слышались голоса – дозорные распевались, стараясь попасть в тональность.
– Нужно лезвие – сбрить здесь волосы, – сказала Харпер.

– Есть, мэм. Добуду, – ответил Дон и шагнул к выходу.
– Дон!
– Да, мэм?
– Вы можете раздобыть дрель? Может, в столярной мастерской? Лучше всего электрическую, но вряд ли вы найдете хоть одну с зарядом. Сойдет и ручная.
Дон перевел взгляд с нее на Тома Стори, на его седые волосы, покрытые красной пеной, и обратно.
– Господи Иисусе. Что-нибудь еще?
– Кипяток, чтобы хоть как-то стерилизовать сверло. Спасибо.

Дон не ответил, и Харпер повернулась, чтобы сказать, что это все и он может идти, но Дона в палате уже не было.
В соседней комнате начали петь.
15
Прохладным, влажным кухонным полотенцем Харпер обтерла удивительно похожее на волчью морду лицо отца Стори, снимая сажу и кровь длинными полосами. Из левого глаза то и дело выкатывалась капля крови и текла к уху. Харпер приходилось каждый раз ее вытирать.

Отец Стори словно внимательно прислушивался к голосам в соседней комнате. Там пели ту же песню, что слышала Харпер, когда впервые появилась в лагере. Люди пели, что они одной крови и у них одна жизнь. Харпер была уверена, что сама не пойдет в Свет – сейчас ей нельзя было ускользать в ослепительное сияние, где все лучше и проще. Нужно оставаться здесь, с умирающим. Но ей очень хотелось, чтобы отец Стори унесся туда, это было бы так кстати – взамен анестетиков и плазмы, которых у нее не было.

Впрочем, его драконья чешуя оставалась холодной – черные завитки и вязь на дряблой коже.
– Бог – хорошая сказка, – сказал он вдруг. – Она мне нравится – а еще нравится про Питера Полено и Венди. Мы читали ее вместе, Сара, когда ты была маленькой.
Перед мысленным взором Харпер возникло чистое, милое лицо в огне. Она взяла Тома за руку.
– Я не Сара, отец Стори, – сказала Харпер. – Я ваш друг, медсестра Уиллоуз.

– Хорошо. Сестра Уиллоуз, у меня к вам серьезный вздор на медицинскую тему. Боюсь, кто-то играет на нас, как на гавайской гитаре. Кто-то придумал новые слова на старые мелодии. А теперь необходимо действовать. Запасы тают.
Она ответила:
– Сначала починим вашу голову. Тогда и займемся воровкой.
– Я не пущу воровку в рот, чтобы она украла мои мозги, – сказал он. – И камни на вкус лучше. Кажется, я стукнулся обо что-то головой и отбил свою тень. Вы пришьете ее или она улетела?

– Мне бы только нитку с иголкой, и станете как новенький.
– Мне хотя бы мозг готовенький, – отозвался он. – А то совсем фиговенько. Знаете, а моя маленькая Сара тоже была та еще воровка. Она обокрала меня – обокрала всех нас. Даже Пожарного. Бедный Джон Руквуд. Он пытался не убить ее. Похоже, он и вас сейчас пытается не убить. Он, наверное, вас любит – вот незадача. Из огня да в… Пожарного.

– Конечно, он не хотел убить ее, отец Стори. Он ее и не убивал. Я слышала, что его даже не было на острове, когда Сара…

– А! Нет. Конечно, нет. Он был просто зрителем. И Ник тоже. Не вините мальчика. Они оба стали невольными пособниками. А она всегда была довольно способненькая. Не получила от одного, взяла у другого. Знаю, что Джон винит себя, но напрасно. Он испепелен за преступление, которого не совершал. Невеста сгорела, публика ревела. Не то чтобы они были женаты. Они так и не поженились. Все пожарные обручены с золой, в конце концов. Слыхали старую дразнилку? «Джон и Сара на дереве сидят и Г-О-Р-Я-Т». – Он замолчал, а потом левый глаз уставился куда-то за плечо Харпер. – Вот она! Моя тень! Быстро! Пришивайте.

Она оглянулась. Темный силуэт появился на зеленой занавеске между палатой и приемным покоем. Вошел Дон Льюистон, неся в одной руке стальное ведро, а в другой – бумажный пакет.
– Уж в такую удачу ни хрена не верил, – сказал Дон. – Нашел-таки, на хрен, электродрель, да с хорошими батарейками. Один парень приехал в лагерь на этой неделе – вот у него в пикапе нашлось. Сверло я прямо в кипяток сунул.
– А бритва? Ножницы?
– Принес, мэм.
– Хорошо. Идите сюда. Отец Стори! Том!
Том Стори сказал:

– Скучали Уилл… оуз?
– Том, я просто хочу чуть-чуть вас постричь. Потерпите.
– Портер пить? Я не любитель пива, но хлебнул бы.
Фо рту перехохло
.
Дон Льюистон спросил:
– Вы… чего-нибудь понимаете?
– Дон, я и вас нечасто понимаю. Поднимите ему голову.
В соседней комнате песня завершилась последним гармоничным аккордом. Кэрол что-то пробормотала своей маленькой внимательной пастве. Они теперь проникли глубоко в Свет – даже зеленая занавеска в дверях светилась цветом лайма.

Дон держал голову отца Стори заскорузлыми пальцами, пока Харпер состригала клочья кровавых волос с того места за ухом, куда его ударили. Кожа под волосами оказалась черно-лиловой, как баклажан.
В приемном покое снова запели. Битлы. Солнце встает, долгая одинокая зима закончилась.
Отец Стори оцепенел и заколотил пятками.
– У него эпилептический припадок, – сказала Харпер.
– Он своим же языком подавится, – ахнул Дон Льюистон.
– Это анатомически невозможно.
– Мы его теряем.

Харпер про себя согласилась. Если это не агония, то уже близко. Пена стекала из угла рта. Левая рука вцепилась в простыню, отпустила, вцепилась снова. Правая не двигалась. Харпер взяла Тома за запястье, проверила неровный торопливый пульс.
Песня в соседней комнате поднялась до высокой идеальной ноты, и отец Стори внезапно распахнул глаза – радужки превратились в кольца золотого света.

Он уже не стоял дугой, выгнув спину и упираясь в постель только головой и пятками, а расслабился и улегся на простыню. Пульс начал успокаиваться. Бледно-красные закорючки на его драконьей чешуе запульсировали, побледнели, запульсировали снова.
Он даже почти улыбнулся – уголки губ чуть приподнялись, и веки плотно закрылись.
– Отключился, – сказал Дон. – Боженьки… помогло. Они пением спасли его от худшего.
– Думаю, да. Вставьте сверло, Дон, пожалуйста.
– Мы что – сами?..

– У него осталось совсем мало сил. Если не сейчас, второго шанса не будет.
Она сбрила остатки волос с головы отца Стори, чтобы открыть поврежденную кожу. Главное теперь – не думать. Не стоит представлять, как она убивает его или делает ненароком лоботомию – рука соскальзывает, сверло ныряет вглубь, выбрасывая ошметки мозга.

Дон сунул руку в почти кипящую воду, не выказывая никаких признаков боли, – Харпер подумала, что его руки не чувствительнее пары матерчатых перчаток, – и, достав сверло, стряхнул с него капли. Вставил сверло в новенькую электродрель и нажал кнопку. Дрель жужжала совсем как электрический венчик для взбивания яиц.
Дон взглянул на почерневший синяк на голове отца Стори и сглотнул.

– Вы ведь не станете просить меня… – начал он, потом спохватился и снова сглотнул. – Рыбы-то я вдоволь наубивал, напотрошил, но… человека…
Томми
… вряд ли я…
– Нет. Не стану. Лучше я сама, мистер Льюистон.
– И то. Вы же делали это прежде…
На вопрос было не очень похоже, так что Харпер решила, что и ответа не требуется. Она протянула руку за дрелью. Сверло дымилось.

– Держите его голову. Не давайте ей шевелиться, пока я оперирую, мистер Льюистон, – сказала Харпер командным тоном – и сама не узнала свой голос.
– Да, мэм.
Он обхватил пальцами голову отца Стори, приподняв ее с подушки.
Харпер осмотрела дрель, нашла колесико управления мощностью и повернула его на максимум. Нажала на кнопку – попробовать. И испугалась: сверло расплылось хромовым пятном, вибрация отдалась по всей руке.
– Жалко, что свет у нас тут хреновый, – сказал Дон.

– Жалко, что доктор тоже хреновый, – отозвалась Харпер, нагнулась и приставила жало сверла к черепу отца Стори, в двух дюймах от правого уха, где был самый ужасный синяк.
Нажала на кнопку.

Сверло мигом сжевало тонкий слой кожи, превратив ее в склизкие овсяные хлопья. Кость задымилась и заныла под сверлом. Харпер давила медленно, постепенно. Пот заливал ей лицо, но Дон был занят, удерживая голову Тома, и нельзя было попросить его вытереть лоб. Капелька пота повисла на ресницах; когда Харпер моргнула, глаз защипало.
Кровь текла из отверстия в черепе по канавкам сверла. Харпер некстати представила, как ребенок сосет красный «кул-эйд» через забавную соломинку.

Не открывая глаз, отец Стори произнес:
– Так лучше, Харпер. Спасибо.
Потом замолк и больше не разговаривал – два месяца.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь