Поющие в терновнике

Как только улажу тут все дела, напишу, когда меня ждать. А пока не забывай, что я хоть и по-своему, не по-людски, тебя люблю».
Она подписалась, против обыкновения, не размашисто, почти так же аккуратно подписывались когда-то обязательные послания домой под орлиным взором суровой монахини. Джастина сложила листки, сунула в конверт авиапочты, надписала адpec. И по дороге в театр, где вечером в последний раз играли «Макбета», отослала.

И сразу же начала готовиться к отъезду. Клайд, услышав такую новость, разогорчился до того, что закатил настоящую истерику, от которой Джастину бросило в дрожь, однако наутро круто переменил фронт и ворчливо, но добродушно сдался. Переуступить квартиру, которую она снимала близ Черинг-Кросс, оказалось проще простого – квартал модный, охотников сразу нашлось множество, телефон звонил каждые пять минут, и под конец Джастина просто переложила трубку с рычага на стол. Миссис Келли, которая прибирала квартирку с тех давних времен, когда Джастина только-только поселилась в Лондоне, грустно бродила среди хаоса ящиков и стружек, оплакивая свою судьбу, и украдкой опять клала трубку на рычаг в робкой надежде: вдруг позвонит кто-нибудь, кого Джастина слушается, и уговорит ее остаться.

И среди всей этой суматохи действительно позвонил некто, кого Джастина слушалась, но не затем, чтобы уговорить ее остаться; Лион даже не знал, что она уезжает. Он только попросил ее взять на себя обязанности хозяйки, он дает у себя в доме на Парк-лейн званый ужин.
– Какой дом на Парк-лейн? – изумилась Джастина.
– Видишь ли, Англия все деятельней участвует в Европейском экономическом сообществе. И я провожу здесь столько времени, что удобней обзавестись в Лондоне каким-то pied-a-terre
[27]

, вот я и снял дом на Парк-лейн, – объяснил Лион.
– Вот негодяй! Какого же черта ты секретничал? И давно у тебя этот дом?
– Около месяца.
– И ты мне в тот раз загадывал какие-то дурацкие загадки и ничего не сказал?! Черт тебя возьми совсем! – Она даже запиналась от злости.
– Я хотел тебе сказать, но уж очень забавно ты вообразила, что я все время летаю взад-вперед, слишком велик был соблазн еще немножко поводить тебя за нос. – В голосе Лиона слышался смех.

– Убить тебя мало! – сквозь зубы процедила Джастина, на глаза ее навернулись слезы.
– Нет-нет, herzchen! Пожалуйста, не сердись! Помоги мне принять гостей и осматривай мое новое жилище, сколько душе угодно.
– Ну конечно, самый подходящий случай – в сопровождении тысячи других гостей! Ты что, боишься остаться со мной вдвоем? Кого ты, собственно, опасаешься, себя или меня?

– Ты будешь не гостья, – ответил он на первую половину ее гневной речи. – Ты будешь хозяйка, это совсем не одно и то же. Так поможешь мне?
Тыльной стороной кисти Джастина утерла слезы.
– Ладно, – буркнула она в трубку.

Она никак не ждала, что будет так хорошо и весело: дом оказался просто прелесть, а сам Лион в наилучшем настроении, которым поневоле заразилась и Джастина. Она явилась в подобающем случаю, хотя, на его вкус, немного слишком ярком наряде, и в первую секунду он невольно поморщился, посмотрев на это ослепительно розовое шелковое платье, но тотчас взял ее под руку и до появления гостей провел по всему дому. И потом целый вечер был безупречен, на глазах у всех держался с ней так естественно, непринужденно, что она чувствовала себя и нужной, и желанной. Гости сплошь были важные персоны, ей даже не хотелось думать о том, какие политические решения должны принимать эти люди. Самые заурядные люди. Тем хуже.

– Это бы еще ничего, будь хоть в одном из них какая-то искра, что-то от значительной личности, – сказала Джастина Лиону, когда все разошлись; она рада была случаю побыть с ним вдвоем и только спрашивала себя, скоро ли он отправит ее восвояси. – Знаешь, как в Наполеоне или Черчилле. Если уж человек стал государственным деятелем, наверное, не вредно считать себя избранником судьбы. А ты веришь, что ты – избранник судьбы?
Лион поморщился.

– Хорошо бы немного обдуманней выбирать слова, когда задаешь вопросы немцу, Джастина. Нет, я не считаю себя избранником судьбы, и это очень плохо, когда политик такое о себе возомнит. Может быть, в редчайших случаях оно и верно, хотя я сильно в этом сомневаюсь, но в огромном большинстве такие люди навлекают и на себя, и на свою страну неисчислимые бедствия.
Джастине вовсе не хотелось с этим спорить. Важно было как-то завязать разговор, а перевести его не слишком резко на другое уже проще.

– А их жены довольно разношерстная компания, правда? – заметила она простодушно. – Почти все выглядели еще менее пристойно, чем я, хоть ты и не одобряешь ярко-розовые платья. Миссис Как-бишь-ее еще туда-сюда, а миссис Как-тебя – ничтожество, не отличить от обоев, но миссис Динозавриха просто мерзость. Непостижимо, как муж ее выносит? Нет, мужчины ужасно бездарно выбирают себе жен!

– Джастина! Когда ты научишься запоминать фамилии? Еще спасибо, что ты мне отказала, хороша бы вышла из тебя жена для политика. Я ведь слышал, как ты бормотала и мычала и не могла сообразить, кого как зовут. Кстати, очень многие мужья мерзких жен недурно преуспевают, а очень многие мужья прекраснейших жен отнюдь не преуспели. В конечном счете это не важно, все решают качества самого человека. Очень мало кто из них женится по чисто политическим соображениям.

По-прежнему он умеет поставить ее на место, и это все так же обидно; чтобы Лион не увидел ее лица, она, словно бы шутя, низко, на восточный лад, поклонилась ему, потом уселась на ковре.
– Не сиди на полу, Джастина!
Но она не встала, а вызывающе поджала ноги и прислонилась к стене возле камина, поглаживая кошку Наташу. Оказывается, после смерти кардинала Витторио Лион взял к себе его любимицу и, видно, очень к ней привязан, хотя она уже старая и довольно капризная.

– Говорила я тебе, что уезжаю насовсем в Дрохеду? – спросила вдруг Джастина.
Лион как раз открывал портсигар; крупные руки его не дрогнули, не приостановились, он спокойно достал сигарету.
– Ты прекрасно знаешь, что не говорила, – сказал он.
– Значит, теперь говорю.
– Давно ты это решила?
– Пять дней назад. Надеюсь уехать в конце этой недели. Чем скорей, тем лучше.
– Понятно.
– Это все, что ты можешь мне сказать?

– Что ж тут еще говорить? Ну, разумеется, я желаю тебе счастья и удачи, как бы ты ни поступала, – произнес он уж до того невозмутимо, что Джастина поморщилась.
– Ладно, и на том спасибо, – беспечно отозвалась она. – А разве ты не рад, что я больше не буду въедаться тебе в печенки?
– Ты вовсе не въедаешься мне в печенки, – был ответ.

Джастина оставила в покое Наташу, взяла кочергу и принялась свирепо ворошить перегоревшие поленья в камине; они с шорохом рухнули кучкой легких раскаленных угольев, мгновенным фейерверком взметнулись искры – и жар, пышущий от камина, разом спал.
– Наверное, в нас живет демон разрушения, всегда хочется переворошить огонь. Это лишь ускоряет конец. Но какой красивый конец, правда, Ливень?
Но Лиона, видно, не занимало, что происходит с огнем, когда его переворошат, он только спросил:

– Так, значит, уже в конце недели? Ты времени даром не теряешь.
– К чему откладывать?
– А как же сцена?
– Меня уже тошнит от сцены. Да мне там после леди Макбет и делать нечего.
– Ох, довольно ребячиться, Джастина! Когда ты несешь такой вздор, я готов тебя поколотить. Сказала бы просто, что театр больше тебя не привлекает и ты соскучилась по дому.
– Хорошо, хорошо,
хорошо

!!! Считай, как тебе угодно, черт подери! Просто я легкомысленна, как всегда. Извини за резкость! – Она вскочила. – Где мои туфли, черт бы их побрал? Куда девалось мое пальто?
Появился Фриц, подал туфли и пальто и отвез ее домой. Лион извинился, что не может сам ее проводить, у него еще много дел, но потом долго сидел с Наташей на коленях у разведенного заново огня и, судя по его лицу, поглощен был чем угодно, только не делами.

– Что ж, – сказала Мэгги матери, – надеюсь, мы поступили правильно.
Фиа, щурясь, посмотрела на нее и кивнула:
– Да, я уверена. С Джастиной беда в том, что она просто не способна сама принять такое решение, поэтому у нас не осталось выбора. Приходится решать за нее.
– Не слишком приятно разыгрывать роль Господа Бога. Я-то, думается, знаю, чего ей на самом деле надо, но даже если б я могла сказать ей это напрямик, она бы все равно увильнула от ответа.

– Гордость в крови у всех Клири, – слабо улыбнулась Фиа. – Вдруг вылезает в тех, от кого ничего такого и не ждешь.
– Брось, тут не одни Клири! Я всегда подозревала, что тут есть кое-что и от Армстронгов.
Но Фиа покачала головой:
– Нет. Почему бы я ни сделала то, что сделала, гордость тут была ни при чем. В старости тоже есть смысл, Мэгги. Она дает нам перед смертью передышку, чтобы мы успели сообразить, почему жили так, а не иначе.

– Если мы вначале не впадем в детство и не перестанем вообще что-либо соображать, – сухо заметила Мэгги. – Тебе это, правда, не грозит. И мне, надеюсь, тоже.
– Может быть, старческое слабоумие дается как милость тем, кто не в силах посмотреть в лицо своему прошлому. А тебе покуда рано ручаться, что ты не впадешь в детство. Подожди еще годиков двадцать, тогда видно будет.
– Еще двадцать лет! – с испугом повторила Мэгги. – Так страшно долго!

– Ну, это ведь было в твоей воле – сделать эти двадцать лет не столь одинокими, правда? – заметила Фиа, не отрываясь от вязанья.

– Да. Только овчинка выделки не стоила, мама. Правда? – сказала Мэгги с едва уловимой ноткой сомнения в голосе, постукивая головкой старинной вязальной спицы по письму Джастины. – Довольно я трепыхалась в нерешительности. С тех самых пор, как приезжал Лион, все тянула, надеялась – может, и не придется ничего делать, может, все решится без меня. Но он был прав. В конце концов это легло на меня.

– Ну, согласись, без меня тоже не обошлось, – возразила уязвленная Фиа. – Конечно, после того, как ты немножко обуздала свою гордость и рассказала мне, что происходит.
– Да, ты мне помогла, – мягко сказала Мэгги.
Тикали старинные часы; все так же проворно мелькали в двух парах рук черепаховые вязальные спицы.
– Скажи, мама, – спросила вдруг Мэгги, – почему тебя сломила именно смерть Дэна? Ни из-за Фрэнка, ни из-за папы и Стюарта так не было.

– Сломила? – Фиа опустила спицы; вязала она и теперь не хуже, чем во времена, когда видела превосходно. – О чем ты говоришь?
– Ну, это ведь тебя совсем убило.

– Меня и тогда каждый раз убивало, Мэгги. Но я была моложе, и у меня хватало сил лучше это скрывать. И разум был потверже. Вот как у тебя теперь. Но Ральф знал, что со мной сделалось, когда погибли папа и Стюарт. Ты была еще девчонкой и не понимала. – Она чуть улыбнулась. – Знаешь, Ральфом я восхищалась. Он был такой… необыкновенный. Совсем как Дэн.

– Да, правда. А я не знала, что ты это понимаешь, мама… то есть какие они оба по природе своей. Чудно. Ты для меня загадка, мама, темный лес. Столько в тебе всякого, чего я не знаю.

– Надо надеяться! – усмехнулась Фиа. Руки ее все еще праздно лежали на коленях. – Так вот, вернемся к главному – если ты сумеешь сейчас помочь Джастине, значит, твои беды тебя научили большему, чем мои – меня. Я не позаботилась о тебе, как советовал Ральф. Ни о чем не хотела думать, только вспоминать… А ведь у тебя и выбора все равно нет. Только воспоминания и остаются.

– Что ж, когда боль немного притупится, и воспоминания утешают. Разве не так? Двадцать шесть лет у меня был Дэн, и я приучила себя к мысли, что, наверное, все к лучшему, наверное, он избежал какого-нибудь совсем уже страшного испытания, такого, что и не вынес бы, сломился. Как Фрэнк, только от чего-то другого. Есть немало такого, что хуже смерти, мы с тобой обе это знаем.
– И ты совсем не ожесточилась? – спросила Фиа.
– Сначала – да, а потом ради них я себя переломила.

Фиа опять принялась за вязанье.

– Значит, после нас никого не останется, – тихо сказала она. – И не будет больше Дрохеды. Ну, напишут про нее несколько строчек в книгах по истории, и приедет в Джилли какой-нибудь серьезный молодой человек, станет разыскивать и расспрашивать всех, кто еще что-то помнит, и напишет о Дрохеде книжку. Последнее из громадных землевладений Нового Южного Уэльса. Но читатели никогда не поймут, что это было на самом деле, просто не смогут понять. Для этого надо было разделить ее судьбу.

– Да, – сказала Мэгги – она ни на минуту не переставала вязать, – для этого надо было разделить ее судьбу.

В дни, когда Джастина была вне себя от потрясения и горя, прощальное письмо к Лиону далось ей без особого труда и даже доставило какое-то жестокое удовольствие, ведь она тогда наносила ответный удар: я мучаюсь, так мучайся же и ты. Но на сей раз Лион поставил себя не в такое положение, чтобы можно было письменно дать ему отставку. Итак, не миновать ужина в их излюбленном ресторане. Он не пригласил ее к себе в дом на Парк-лейн, это ее огорчило, но не удивило. Ну разумеется, он даже прощаться намерен под благосклонным надзором верного Фрица. Уж конечно, он не намерен рисковать.

Впервые за все годы она постаралась одеться по его вкусу; видно, бесенку, что неизменно подстрекал ее щеголять в оранжевых оборках, пришлось, отругиваясь, убраться восвояси. Лион предпочитал строгий стиль, а потому Джастина надела длинное, до полу, платье шелкового трикотажа – темно-красное, матовое, с закрытым воротом и длинными узкими рукавами. К нему – широкое колье из витой золотой нити с гранатами и жемчужинами и такие же браслеты. Но что за несносные волосы! Никакого сладу с ними, и никак не угодишь Лиону. Подкраситься больше обычного, чтоб не так заметно было, какое у нее расстроенное лицо. Вот так. Сойдет, лишь бы он не стал слишком присматриваться.

Он как будто и не присматривался, во всяком случае, не спросил – устала она или, может быть, ей нездоровится, даже ни слова не сказал о том, какое нудное занятие – укладывать чемоданы. Совсем на него не похоже. Он был уж до того на себя не похож, что Джастине стало казаться – наступает конец света.

Она старалась, чтобы ужин проходил славно и весело, пускай потом в письмах будет о чем вспоминать, но Лион и не думал ей помочь. Если б можно было внушить себе, что просто он огорчен ее отъездом, тогда бы еще ничего. Но и это ей не удавалось. Явно не то у него настроение. Какой-то он отсутствующий, будто сидишь с плоскостным изображением, вырезанным из бумаги, и оно только и ждет, чтоб подул ветерок и унес его куда-нибудь от нее подальше. Точно Лион с ней уже простился и эта встреча совершенно лишняя.

– Ты получила ответ от матери? – вежливо осведомился он.
– Нет, да, по совести говоря, и не жду. Она, верно, от радости все слова растеряла.
– Хочешь, Фриц завтра отвезет тебя в аэропорт?
– Нет, спасибо, могу доехать и на такси, – нелюбезно ответила Джастина. – Не хочу тебя лишать его услуг.
– У меня завтра весь день разные заседания, так что, уверяю тебя, Фриц мне не понадобится.
– Я же сказала, возьму такси!
Лион поднял брови.

– Незачем повышать голос, Джастина. Поступай как хочешь, я спорить не стану.

Он больше не называл ее herzchen; в последнее время она все реже слышала это давно привычное ласковое слово, а сегодня Лион не произнес его ни разу. До чего унылый, гнетущий получился вечер! Хоть бы он скорее кончился! Джастина поймала себя на том, что смотрит на руки Лиона и пытается вспомнить их прикосновение – и не может. Зачем жизнь так запутана и так скверно устроена, зачем это нужно, чтобы случалось вот такое, как с Дэном?! Быть может, именно от мысли о Дэне ей стало совсем уж невыносимо тяжко, ни минуты больше не высидеть, и она оперлась ладонями на ручки кресла.

– Пойдем отсюда, если не возражаешь. У меня отчаянно разболелась голова.
На перекрестке у проулка Джастины Лион помог ей выйти из машины. Велел Фрицу объехать квартал и вернуться за ним и учтиво, как чужую, взял ее под руку. Под леденящей лондонской моросью они медленно шли по каменным плитам, шаги отдавались гулким эхом. Мрачные, одинокие шаги, точно на кладбище.
– Итак, мы прощаемся, Джастина, – сказал Лион.

– Во всяком случае, пока, – бодро откликнулась Джастина. – Это же не навек. Я изредка буду наезжать в Лондон, и, надеюсь, ты когда-нибудь выберешь время навестить нас в Дрохеде.
Он покачал головой:
– Нет, Джастина. Это прощание навсегда. Думаю, мы больше не нужны друг другу.
– То есть это я больше не нужна тебе. – Она выдавила из себя довольно правдоподобный смешок. – Ничего, Ливень! Можешь меня не щадить, я стерплю!

Он наклонился, поцеловал ее руку, выпрямился, посмотрел ей в глаза, улыбнулся и пошел прочь.

На коврике у двери ждало письмо от матери. Джастина нагнулась, подняла письмо, тут же кинула сумочку, пальто, сбросила туфли и прошла в гостиную. Тяжело села на какой-то ящик, закусила губу и минуту-другую задумчиво, с недоумением и жалостью разглядывала великолепную поясную фотографию Дэна, снятую на память о дне его посвящения в сан. Вдруг заметила, что пальцами босых ног безотчетно гладит свернутый ковер из шкур кенгуру, досадливо поморщилась, порывисто встала.

Пройтись на кухню – вот что ей сейчас требуется. И она прошла на кухню, достала банку растворимого кофе и сливки из холодильника. Наливала холодную воду из крана и вдруг замерла, широко раскрытыми глазами обвела кухню, будто видела ее впервые. Пятна и царапины на обоях, щеголеватый филодендрон в корзинке, подвешенной к потолку, стенные часы – черный котенок виляет маятником-хвостом и ворочает глазами, провожая беспечно убегающие минуты. На грифельной доске крупно выведено:

не забыть щетку для волос.

На столе – карандашный набросок, недели три назад она нарисовала Лиона. И пачка сигарет. Джастина закурила, поставила на огонь воду для кофе и заметила, что в кулаке все еще зажат смятый конверт – письмо матери. Можно и прочитать, пока греется вода. Подсела к кухонному столу, щелчком сбросила на пол карандашный портрет Лиона и поставила на него ноги. «Вот так-то. Лион Мёрлинг Хартгейм! Больно ты мне нужен, важная шишка, чиновничья душа, немецкая колбаса в кожаном пальто. Так, значит, я тебе уже без надобности, да? Ну и ты мне без надобности!»

«Дорогая моя Джастина, – писала Мэгги. – Несомненно, ты, по своему обыкновению, все решала сгоряча, но я надеюсь, что мое письмо дойдет вовремя. Если что-нибудь в моих последних письмах оказалось причиной такого скоропалительного решения, пожалуйста, извини. У меня и в мыслях не было подтолкнуть тебя на такое сумасбродство. Наверное, мне просто захотелось толики сочувствия, но я вечно забываю, что ты очень уязвима и только с виду толстокожая. Да, конечно, мне очень одиноко, до ужаса. Но ведь если ты и вернешься домой, этим ничего не поправить. Подумай немножко – и поймешь, что это правда. Чему поможет твой приезд? Не в твоей власти ни вернуть мне то, что я потеряла, ни возместить утрату. И потом, это ведь не только моя утрата, но и твоя, бабушкина, всех. Ты, кажется, вообразила, что в чем-то виновата? Сильно ошибаешься. Подозреваю, ты вздумала вернуться потому, что каешься и хочешь что-то такое искупить. Это все гордость и самонадеянность, Джастина. Дэн был не дитя малое, а взрослый человек. Не забудь, я-то его отпустила. Дай я себе волю, как ты, я бы до сих пор кляла себя за то, что позволила ему жить, как он хотел, пока не угодила бы в сумасшедший дом. Но я себя не кляну. Никто из нас не Господь Бог – правда, у меня было больше возможностей в этом убедиться, чем у тебя.

Возвращаясь домой, ты приносишь мне в жертву свою жизнь. Я
не желаю такой жертвы.

Никогда не желала. И сейчас ее не приму. Жизнь в Дрохеде не по тебе и всегда была не по тебе. Если ты еще не разобралась, где твое настоящее место, сядь-ка прямо сейчас и задумайся всерьез. Право, иногда ты ужасно туго соображаешь. Лион очень милый человек, но я что-то никогда ни в одном мужчине не встречала такого бескорыстия, какое тебе в нем мерещится. Ради Дэна он о тебе заботится, как бы не так! Пора стать взрослой, Джастина!

Родная моя, свет померк. Во всех нас погас некий свет. И ничем, ничем ты тут не можешь помочь, неужели сама не понимаешь? Не стану притворяться, будто я вполне счастлива, этим я только оскорбила бы тебя. Да и невозможно для человека полное счастье. Но если ты думаешь, что мы здесь с утра до ночи плачем и рыдаем, ты глубоко ошибаешься. В нашей жизни есть и радости, и едва ли не самая большая – что для тебя свет в нас еще горит. А свет Дэна погас навсегда. Пожалуйста, Джастина, милая, постарайся с этим примириться.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь