Постсоветская формационная мультивселенная

Развитие информационных технологий превратило мир в царство бунта. Кто-то бунтует против глобализма, кто-то бунтует против реакционных антиглобалистов. В пост-Советии, например, одни люди бунтуют против необольшевизма и требуют окончательного демонтажа рудиментов строя, другие — против десоветизации и за возвращение кадавру отсечённых членов. Всё бы да хорошо, но, к сожалению, эта ноомахия ведётся совершенно без понимания социальной и политической парадигмы. А она вовсе не так проста.

Сто лет назад не шибко одарённые разумом большевики гениально задумали «перескочить» период капитализма, и сразу же из феодально-аграрного этапа, из которого Россия едва-едва начала выбираться, запустить строительство коммунизма. Однако они вряд ли представляли, к каким психосоциальным и психополитическим коллизиям это приведёт.

Возьмём рядового жителя пост-советской России, или, например, Украины, это, в сущности, не важно. Его «рядовость» в данном случае означает, что, скорее всего, он является носителем стандартных «мелкобуржуазных» ценностей вроде личной выгоды за счёт других, социальной безответственности, «жить в кайф», «отпуск в Турции», соединённых с политической индиффирентностью «лишь бы не трогали» (о политических взглядах мы заметим далее). Уровень развития этих установок может быть разный, масштабы потребностей могут отличаться, но модель будет сохраняться. Эта модель является стандартной для общества потребления — то есть, для общества развитого капитализма. Именно на этой фазе происходит атомизация, отчуждение людей от других, замыкание на личном благосостоянии как высшей цели жизни. Здесь уже присутствует парадокс, ибо на постсоветском пространстве не существует ни одного государства, где существовал бы капитализм.

Дело вот в чём: для функционирования капитализма должно существовать реальное равенство людей перед законом, отсутствие, хотя бы в базовых институтах, коррупции, и, логично, настоящий, а не игрушечный суд. То есть, в обществе должен царить какой-никакой правопорядок. Не случайно капитализм в Европе начал набирать обороты с развитием концепции Rechtsstaat, правового государства.

Если хорошо знать историю, то можно вспомнить, отчего лопнул воздушным шариком абсолютизм. Абсолютизм, по сути своей, это и есть коррупция — в её наиболее завершённой форме. Чиновники при абсолютизме не связаны ничем, пока не находятся у правителя в опале, а законы соблюдаются лишь иногда, зачастую формально, и служат способом самооправдания для тех функционеров, у которых ещё присутствует совесть. 

Исторически абсолютизм есть централизация феодального строя с последующим поражением государственного аппарата коррупцией, как самоцелью, для устранения всех преград волюнтаризму правителя. Собственно, как бы мы не любили Францию, но «государство — это я» это и есть высшая форма коррупции. Ветхий Завет, например, завещал государству всего лишо две функции: оборона и правосудие, а над государем был провозглашён высший Закон, которому он был обязан подчиняться.

Здесь отступим: в политической сущности своей феодализм представляет собой в первую очередь свободу. Цитируя Эрнста Юнгера, можно вспомнить: «наша [германская] свобода всюду открывается там, где есть сознание того, что она является ленным владением». Феодализм был для феодалов обществом свободы, ограниченной свободой другого феодала. В этой модели отношений феодализм очень похож на либерализм, где свобода индивида ограничена свободой других индивидов. Разница лишь в том, что политическая и правовая субъектность присутствует не у всех членов такой системы, а те, кто являются субъектами, имеют также субординацию, которая является корреспондирующей правам и свободам обязанностью.

Вернёмся на этап абсолютизма. Когда он состоялся и завершился в Европе, мы примерно знаем. Не в один и тот же момент — это важно. В России же, как принято считать, собственно абсолютизма не было, а была особая версия — «самодержавие». Допустим, пусть так. Тем не менее, централизация, особенно после земельной и иных реформ, была. Судя по запискам многих деятелей той эпохи, с коррупцией в Российской Империи тоже было всё в порядке (к сожалению). И действительно: к 1905 году самодержавие дало слабину из-за накалившегося противоречия экономических и политических факторов, хотя и не лопнуло, в силу как раз своей меньшей наглости по сравнению с европейскими коллегами. 

После 1905 года в России полным ходом начали развиваться капиталистические отношения, которые были прерваны войной, а затем прижаты к ногтю большевиками, хотя и не свёрнуты.

И здесь начинается самое интересное. Во-первых, большевики, установив диктатуру, которая вскорости стала диктатом одного человека, направили Россию на путь настоящего абсолютизма — пусть и внешне другой формы. Советское «право», «законность» было чистой воды симулякрами, за которыми стояла гигантских масштабов коррупция, иногда с политическими мотивами. 

Во-вторых, несмотря на абсолютистскую модель власти, в СССР не были уничтожены капиталистические отношения как явление, несмотря на неистовую убеждённость рядовых коммунистов в строительстве нового мира. Просто вместо свободной конкуренции, движения на рынке труда и капитала, наступила эпоха крайнего государственного монополизма, чей экономический примат подкреплялся винтовками и штыками. Люди были обязаны участвовать во вполне капиталистическом производстве, только получали значительно меньше, чем могли бы получать при частном капитализме. Тот, кто отказывался — их судьбы мы знаем.

Когда же СССР рухнул, казалось бы, нормальным, либеральным капиталистическим отношениям больше не осталось преград. Капитализм действительно начал стремительно развиваться... но не тут-то было, ведь наличие абсолютно коррумпированных властных практик никуда не исчезло. 

В таких случаях всегда нужно обращаться для исследования непосредственно к органам, которые являются стражами граждан в нормальном государстве, и цепными псами режима в плохих державах. Так, органы внутренних дел, суды, прокуратура после якобы свершившегося падения советского строя, в сущности своей не претерпели полного обновления кадрового, функционерного состава. Строго говоря, таковой был бы весьма затруднителен в короткий период времени, когда абсолютно всё общество так или иначе имеет извращённое правосознание.

Так, капитализм и абсолютизм вступили в открытую конфронтацию. Абсолютизм, разумеется, победил, просто потому, что его позиции в поведенческих установках госслужащих значительно превосходили капиталистическо-либеральные. Тем не менее, суверен понял, что больше он выиграет, если позволит капиталистическим отношениям жить под своим сапогом, снимая вершки с их плодов. Примерно, как в период НЭП при большевиках.

Однако во многом из-за эры информации, пропаганды западных государств, к диалектике двух взаимоисключающих вещей подключилась еще одна — это стремление к перераспределению, характерное для наиболее развитых капиталистических сообществ, которое проявляется в частном виде в борьбе за права меньшинств, введение БОД, усиления государства в экономике.

По сути, мы имеем три модели общественных практик, которые присущи трём разным фазам развития общества, которые идут строго друг за другом и исключают друга друга. В особенности дико выглядит сочетание абсолютизма и социал-демократии как вещей, которые в принципе являются полными анахронизмами относительно друг друга, примерно как римский легионер и космонавт. 

В реальности это проявляется в поистине причудливых формах. Так, тот самый рядовой гражданин, например, о котором мы говорили вначале — он обычно носитель мелкобуржуазной, примитивно-капиталистической идеологии, однако, тем не менее, обычно он относится к наиболее патриотичным слоям населения, истово поддерживающим абсолютизм власти, что абсурдно. При всём этом, желая иметь возможность приобретать товары из вездесущей рекламы общества потребления, этот рядовой гражданин обычно ещё и ностальгирует по СССР, где была «социалка», «надёжность», «стабильность». Не зря, собственно, Маркс подчеркивал амбивалентность и расщепляющую противоречивость именно мелкой буржуазии, которая вынуждена оппортунистски балансировать между двумя антагонистами.

На фоне этой мультивселенной можно сделать вот какие выводы. Исходя из того, что постсоветское пространство не довело до логического конца даже прекапиталистический период развития, дискурс о правах человека, ЛГБТ, трансгуманизме, и иных вещах, характерных для посткапиталистических обществ — абсолютно нерелевантен, абсурден, и вреден. Вреден не только потому, что мы так считаем, будучи ультраправыми клерикальными обскурантистами — в первую очередь из-за того, что он вносит сумятицу в политические и, соответственно, экономические процессы. Современные борцы за социальную справедливость в России, по сути, пытаются создать промежуточный патрон, хотя ещё не изобретён порох. А новые «правые» реакционеры вроде «альт-райт», которые борются с этими инопланетянами — являются инопланетянами из другой галактики, которые совсем не могут быть понятны рядовому человеку, ибо говорят языком неактуального времени.

Что же можно с этим беспорядком сделать? Демонтаж строя путём его сметения разъярёнными массами для экспансии капитализма — физически невозможно. Смена властного корпуса путём выборов — абсурд, сами понимаете, ибо суверен не дурак, и усиленно занимается прививкой населению особого, волшебного взгляда на происходящее. Это, опять же, абсолютистский тип — самолегитимация через оболванивание. Подобное тем более неприемлемо (может, кто не знает) с консервативной точки зрения, которая в первую очередь ценит свободу человека.

На ум приходит лишь подлинно индивидуалистский метод, прозаически звучащий как «начинай с себя». То есть, модель, которую используют, например, веганы для теоретического обоснования и подтверждения эффективности своих практик: дескать, если один человек не покупает мясо, которое мог бы купить, он сокращает объёмы производства, тем самым уменьшая количество убитых животных, вследствие падения спроса через индивидуальное не-приобретение.

Стоит признать, что в постсоветском обществе существует огромный спрос на коррупцию. Это жутко и дико, но это так, и, соответственно, спрос рождает предложение, которое, разрастаясь, неминуемо рождает волну спроса. Посему коррупция подобна чуме, и конца ей не видно, кто бы чего не говорил.

Таким образом, единственным действенным вариантом, который доступен каждому индивиду — это уменьшение спроса на коррупцию. Это значит, конечно, пожертвование многим, в особенности личным благополучием, посему духа хватит на это далеко не у многих. Здесь обязаны подключиться институты вроде Церкви, образовательных учреждений, гражданских организаций, которые должны доносить до людей идею полной неприемлемости коррупции и возможности борьбы с ней личным вкладом.

Сим, возможно, победим.