пост

Подперев лицо рукой, так, что только одному его глазу приходится нести вахту у неприступного бастиона эдвиновой аморальности и нихуянеделания, Марти восседает за принцевым столом, погруженным в неестественный порядок, крошечное царство серебряных чернильниц, девственно незапятнанных листов бумаги с королевскими вензелями, на которых давно пора бы появиться благодарственной речи его величества, если бы его величество перестало бы пиздеть без умолку и обмазываться всем, что ямайцы положили в королевский бокал. К несчастью, Марти прекрасно знал: Эдвин перестает пиздеть только, когда хочет поблевать, а проблевавшись, снова принимается за пиздежь. Так что губернатору Ямайки повезет, если при встрече с ним Эд откроет рот и из него выпадут слова.

Отчасти Мартин мог это контролировать. Не давать Эду в руки опасные предметы: от которых тот будет бухой и не в себе и с глазами навыкате, как будто подхватил чумку,или. Мартин думает: или мертвым, и моргает одним глазом, тем, что не спрятан в горячей потной ладони. 

И еще он думает, что вот поэтому теперь он дал бы Эдвину все, что угодно. Он метал бы в него ножи, если бы Эд захотел встать к гостиничной стене в одних трусах, крича, что-то про Вильгельма Телля, как уже было где-то посреди европейского саммита, кажется, в Бельгии. Все ножи Марти ушли в стену в метре от раскидистого ананаса на голове короля, с тех пор, Эд считал своего помощника никудышным стрелком. 

Это тоже могло бы измениться.

Мартин перевел взгляд с засранных попугаем чернокожих женщин с картины на ноющего Эдвина, и представляет, что тот уже сочинил. К примеру, "наоми кэмпбелл классно сосет, спасибо за внимание", или "с тяжелым сердцем приношу соболезнования всему народу Ямайки: вы отстой", или "отъебитесь,отъебитесь,отъебитесь". Мартин думает, позволил бы он сейчас сыграть королю в русскую рулетку с тем жутким португальцем, который ставил на кон весь свой притон, а Эда удалось вытащить оттуда только хихиканьем несовершеннолетних шлюх, которых Мартин в панике собирал по округе, засовывая за пазуху сутенерам такие суммы, на которые можно было бы снять и Наоми Кэмпбелл. Если она действительно классно сосет. Если бы она была жива.

Мартин закрывает оба глаза, мгновенно испытывая вину. Где-то глубоко, глубоко внутри, он знает ответы на все эти тупые вопросы. Телефон в кармане вибрирует и спустя минуту, снова. Марти отвечает Диане зажмурившись: все в порядке. Приоткрывает глаз, проверяя ошибки, с облегчением нажимает "отправить" и дергает себя за волосы, что есть сил, преодолевая желание запустить телефоном в попугая, или просто в окно, или хотя бы включить режим полета, но вместо этого, просто игнорируя следующие пять вибраций, уходящих куда-то в ягодицу, и потея еще сильнее.

Марти хочется кричать на свой телефон, как Эдвин кричал на попугая, результат получился бы примерно одинаковый: Диана начала бы бесноваться и гадить Марти на голову, только от этого дерьма он никогда бы не отмылся. Эдвин считает, его сестру беспокоит миссия. Эдвин считает, что Марти нужно прекратить строчить кирпичами из тощей ирландской задницы всякий раз, когда его сестра беспокоится. Эдвин не беспокоится вовсе. А Мартину было бы намного проще, в целом проще, если бы все, что от него было нужно этим двум - чтобы король всегда был сыт, одет, умеренно пьян, слегка накачан, счастлив и рад. Если бы этого было достаточно.

-Только одну, - он наставляет на Эда указательный палец и суровый "папашин" взгляд, затеряв брови где-то высоко под челкой. - Для вдохновения. 

Теперь Марти сидит на горе эдвиновой одежды у королевского ложа, скрестив ноги, и ровняет белые дорожки на серебряном подносе, сплошь в сладких подтеках "пинаколады". Три дорожки. Потому что три - это королевское один. Но не шесть и уж точно черт возьми, у меня больше нет, Эд, правда нет, не восемь. Потому что ответ на все эти тупые вопросы - нет.