Портрет

— Катрин... — прошептал он, пылко целуя ножки.

— Сударь... я... вся в вашей власти... — отвечала она дрогнувшим голосом, сверкая влажными глазами. — Вы губите меня... Но я сама страстно желаю этого...

Бабочки, не зная истинной силы огня, бросаются на прекрасный цветок пламени в неутолимой жажде познать его красоту. Так и юная княгиня всем своим существом пожелала ощутить то неизведанное, что происходит в момент соединения мужчины и женщины. Она боролась со своим желанием, но всё-таки, сломленная пылким напором красавца-художника, уступила.

Морель подхватил её на руки, приник губами к её устам. Его язык раздвинул трепещущие губки и проник в её ротик, соединился с её язычком, оплетая его, подчиняя себе. Теряя остатки своих сомнений, княгиня застонала и ответила на его поцелуй. Он целовал так, словно хотел насытиться её свежими, нетронутыми губами. У Екатерины кружилась голова, она вдруг поняла, что готова отдать всё за эти его поцелуи.

Пеньюар полетел прочь. Её обнажённое прекрасное тело лежало на руках Мореля. Он опустил её на широкую кровать, сам тоже обнажённый навис над нею. Встретившись с его восхищённым взглядом, княгиня заалела щёчками, выдохнула его имя:

— Жан...

— Моя богиня... — улыбнулся он и положил руку на одну из её пирамидок, осторожно сжал, скользнул своими восхитительными нервными пальцами по вершинке, вокруг напрягшегося бриллиантика.

Екатерина застонала громче и выгнулась навстречу ласковым рукам. О, как ей захотелось, чтобы они дотронулись до неё везде, чтобы властно сжимали, скользили, поглаживали. И он понял это её желание. Сжал второй холмик. Потом губами всосал бриллиантики, аккуратно пощекотал их кончиком языка, втянул вершинки до медальончиков. Застонал сам от их нежного трепета.

Его ладони задвигались по её стану, словно ваяли эти несравненные формы, все их плавные, точёные изгибы. Сильные пальцы впились в упругие половинки попки, притянули ...

её к нему, заставляя ощутить его напряжённый, рвущийся низ.

И вдруг он вновь уложил её, раздвинув ножки, ласково провёл ладонью между бёдрами. Там было влажно, пламя всё сильнее охватывало маленькую тайну юной княгини. Ладонь опустилась на пушистый холмик, скользнула ниже, к самому сокровенному.

— Жан... — прошептала она, испуганно глядя расширившимися глазами.

Попыталась сжать ножки. Но он, улыбаясь и ничего не говоря, не позволил этого. И сразу его лицо опустилось между её бёдрами. Губы стали осыпать горячими, обжигающими поцелуями то её сокровенное местечко. Неожиданно он раздвинул язычком набухающие створочки раковины и проник внутрь их.

О, эти его ласки не шли ни в какое сравнение с тем, что она сама делала с собой, одинокими ночами лёжа в пустой постели. Закрыв глаза, Екатерина полностью уплывала на волнах невиданного наслаждения. Она зарылась пальчиками в его волосы, будто пыталась сильнее прижать его лицо к своему сокровищу. И сама стала посасывать свой пальчик на другой руке. Губы Мореля стали играть крошечной жемчужиной, сокрытой в раковине. И тут княгиня закричала, выгибаясь, забилась в сладком экстазе, из раковины выплеснулся горячий сок.

Придя в себя через некоторое время, растерянно спросила:

— Жан, что это было?

— Вы испытали наслаждение, Катрин, — улыбнулся он и, вновь склонившись к её сокровищу, до капли собрал сок губами.

— Ммм, это амброзия! — с восхищением протянул он и поцеловал её горящие губки.

Екатерина обняла его шею, прижалась к нему, прошептала, заливая сиянием своих глаз:

— Милый Жан, пожалуйста, любите меня...

— Катрин, моя богиня! — губы художника опять запорхали по её разгорячённому личику.

Неожиданно он опрокинул её на спину, чуть согнув в коленях, высоко задрал и раздвинул точёные ножки. Осторожно продвинул между створочками раковины свою напрягшуюся до изнеможения плоть. Глядя в её затуманенные зовущие глаза, упёрся в хрупкую преграду и пронзил её одним настойчивым движением. Княгиня вскрикнула, вцепилась пальчиками в шёлк простыни, превозмогая боль, до крови прикусила нижнюю губку. И там, между её ножками тоже всё обагрилось кровью.

Она вдруг ощутила его часть внутри себя. Это были странные, непередаваемые ощущения. Словно какой-то толстый стержень пронзал её самое сокровенное место. И чем дольше и быстрее он двигался в ней, тем больше она желала впускать его внутрь своей горящей, истекающей пламенем раковины. Боль сменилась небывалым удовольствием. Она громко стонала от наслаждения и стала двигаться навстречу ему, стараясь сжаться внутри, удержать его в себе.

Внезапно она почувствовала удар пламени, он обжёг её лоно, заставил закричать, выгибаясь, теснее соединиться с ним. Художник издал рычащий возглас и упал рядом с ней. Мгновения они лежали и смотрели друг на друга полубезумными глазами. Вдруг он поцеловал её между ножками, испачкав губы в остатках её крови, перемешанной с его лавой. А потом нежно поцеловал в алые губки.

— Почувствуйте, наш вкус, моя богиня, — прошептал с чарующей улыбкой.

Она томно застонала, прижимаясь к нему.

Морель ушёл от неё на рассвете.

— Катрин, я умру, если вы не позволите ещё встретиться с вами, — пылко сказал он, пожирая её глазами.

— Я... я тоже хочу этого, — опуская глаза, призналась она. — Но... я... замужем...

— Какое нам дело до вашего мужа?! Разве он сможет дать вам то, что даю я? — настаивал он, сжимая её своими сильными руками.

От его объятий она взлетала к небесам, окончательно теряя остатки воли.

— Хорошо... Мы увидимся... — сдалась она. — А теперь — ступайте, скоро проснуться слуги...

— У меня есть просьба, — вдруг сказал он. — Подарите мне какую-нибудь вашу безделушку... Чтобы в часы разлуки я мог любоваться ей и представлять ваш нежный образ...

Княгиня без слов отдала ему перстенёк, подаренный ей когда-то отцом.

На следующий день она едва дождалась, чтобы позировать ему для портрета. Как только служанка ушла, оставив их одних, Морель бросился к ней, обнял и осыпал поцелуями. Его пыл буквально сводил её с ума.

— Ах, милый Жан, что вы делаете со мной? — засмеялась она со слезами в прекрасных глазах.

— Катрин, моя богиня! — то и дело восклицал он.

Его губы вновь встретились с её полуоткрытым ротиком.

Наконец, поправив платье и растрепавшуюся причёску, она села в кресло, а он встал у мольберта. Но через несколько минут всё с тем же горящим взором тихо сказал:

— Катрин, я не могу так... Я не могу взирать на вас и не сметь коснуться хотя бы вашей дивной ручки... Я желаю вновь обладать вами...

— Хорошо... — она покраснела и с милой улыбкой подняла на него свой влажный взор. — После полудня... в саду, в моей розовой беседке...

С этого дня они стали встречаться регулярно.