Политика всё

Тогда он ехал в Самару. А в этом славном городке лед и снежная буря. Душила его там эта буря, как девушку первая любовь. А он знай себе, застегивался, закутывался поплотнее и от улицы к улице, прорывался в тепло редакции. А потом насмешливо курил из окна, и пепел уносило бурей, как снежные хлопья..

Смотрю, как он работает в желтом свете моей настольной лампы. Пишет что-то, анализирует, считает, уютно щелкает клавиатурой. Расскажи мне, любимый, что же ты делал там, в Самаре? Долго не отвечает, потом загадочно: "Добывал денег". Спрашиваю из темноты, добыл ли? Добыл, отвечает. Добыл.

А потом он летел в Мурманск. На своих двоих драконьих. Штормило в небесах, слепило глаза дождем, рвало за крылья. В Мурманске полярные ночи, звенящий морозный воздух. Где-то далеко в Баренцевом море ведьма мешает свое зеленое варево, и над домами идет зеленый дым, без которого жителям уже не спится.

Скажи мне, родной, что там в Мурманске? Это так далеко, не помещается у меня в голове. Качает головой, мол, не важно. Политика, выборы, не интересно, мол. Да и зачем тебе. Прижимаюсь к его спине щекой, и вдруг вижу, как в нашем темном заснеженном московском дворе, рождается крошечное северное сияние и растет, тянется вверх, и озаряет всю Москву. Теперь огромное, светлое, оно вдруг вспыхивает всеми красками и улетает. Как будто и не было.

А он в Челябинске. Бесконечный мучительный поезд. В Челябинске спешил, выпрыгивал из такси. Грязный снег и брызги из под колес автобусов. Где уж там Уральские горы, лишь бы поскорее доскакать, допрыгать до офиса. До советского здания редакции, с оборванными жалюзи и стертым линолеумом. Пил там чай, кажется, из пакетиков. С лежалым сахаром.

Снимаю с него холодную куртку, грею руки в своих двоих. "Привет. Что там, в Челябинске? Расскажи, расскажи." Устало трет глаза под очками, пахнет долгими поездами и самолетами, а еще машинами и где-то между бровей пахнет ранними такси. "Да вот, по делам там, мелочи разные, разве важно". Уже не важно. Привет.

Он ехал в Сургут. Там был весенний ливень, а потом синее небо. В Сургуте порвались шнурки на ботинках. На обоих сразу. А потом заклинило кофту в молнию. И так хотелось выкинуть все вместе с застрявшим свитером вон. И прийти в редакцию голым, потому что хватит и весна. И вот, Сургут. Очень южный и теплый. А южный ли? Да все смешалось уже давно, да и какая разница.

Миша, любимый, иди ко мне. Я вот - чай. И вот я - шоколадку для тебя, белую. Замираю под рукой на моем плече. Расскажи мне про Сургут, пожалуйста? Что ты делал там? Там тепло или холодно? "Я не заметил" - отвечает, "выборы все, политика, тебе не интересно". Интересно! Но уже не слушает, целует мою руку в ладонь. Иди же ко мне!

Новокузнецк. Или Челябинск? Нет, все-таки Новокузнецк. Жара и прибитая пыль. Как будто по городу с силой бьют огненным молотом. И пока кузнец заносит кувалду, можно вдохнуть и бежать до редакции, до офиса. А в редакции уже не выдохнуть, пока не переделаешь кучу дел. Выдохнуть и снова вдохнуть только в поезде, через открытое окно тамбура. Ветер жадно рвет из рук сигарету и свистит и мчится, как сонная деревенская собака, рядом с колесами. Вот уже Москва.

"Котенок, ты тут как?" Просыпаюсь с его приездом, тянусь сонными руками. Обнять. И уволочь его к себе под одеяло, чтобы вместе. Спешит, прям с порога скидывает с себя одежду. Перекладываю голову ему на плечо и обнимаю ногами. Доброе утро. Расскажи мне про Новокузнецк? "Да политика, выборы все. Скукота". А ты знаешь, кого выберут президентом? "Ну конечно знаю, котенок". Улыбается и гладит меня по голове. А ты знаешь, почему тени у деревьев синие? "Знаю, знаю. Все знаю. Поспи еще немного. Я приехал, я тут".

P.S.

Он ехал в Рязань, и не было в Рязани пирогов. А был мокрый снег, превратившийся в слякоть. И воды до колена. С ушей и до колена. Выходил, выпрыгивал, выплывал из такси и вбегал в офис..

Глажу его по белобрысой голове, осторожно пальцами перебираю волосы. Хорошо, что отдыхает. Тихо, чтобы не услышал, говорю "мой мальчик". Потом громче. Что ты делал там в Рязани, Миша? Не отвечает, заснул, наверное. Ну пусть, пусть.