Почитаем

– Не думаю, что реветь здесь – хорошая идея, – заплаканный первокурсник-хаффлпаффец резко вскидывает голову, когда до его ушей доносится грубый, хрипловатый голос. 

Макушка тут же знакомится с гладкой поверхностью раковины, под которой хаффлпаффец прячется, и это вырывает из него очередной натужный болезненный всхлип – лицо стоящего неподалеку старшекурсника слизеринца искажается в гримасе отвращения и брезгливости. Хаффлпаффец тут же забывает о боли в макушке и сильнее вжимается в стену, почти полностью пряча голову за прижатыми к груди ногами – только огромные, полные страха глаза выглядывают из-за острых коленок. Глаза слизеринца сужаются, взгляд становится опасный, острый – он резко разворачивается и выходит из туалета. Хаффлпаффец выдыхает с облегчением.

***

Спустя пять минут хаффлпаффца в туалете находит староста, она квохчет над ним, бережно прижимает к себе и дает выплакаться, терпеливо выслушивая сбивчивый рассказ о Керроу и первом уроке маггловедения. Спустя какое-то время поднимается и, взяв хаффлпаффца за руку, улыбается ему так, будто ничего особенно не случилось, будто находить детей плачущими в туалете и успокаивать их – это нормальное, регулярное занятие для нее. Хаффлпаффцу хочется верить, что это и правда так, ведь не может же быть, что он – единственный плакса и размазня, правда? Ему слишком стыдно, слишком хочется верить – нет, не единственный.

Когда они выходят из туалета – хаффлпаффец осторожно оглядывается, взглядом выискивая темноволосую макушку, пугающий взгляд пустых глаз. Слизеринца нет поблизости. Хаффлпаффец опять смотрит вперед, смаргивая все еще стоящие в глазах слезы, и крепче сжимает руку своей старосты.

***

Спустя три дня любопытство побеждает – хаффлпаффец спрашивает у своей старосты, как она нашла его в туалете. Нужно же знать, что его может выдать, когда в следующий раз захочется убежать ото всех, правда? Хотя плакать в одиночестве не так уж приятно, но все же… 

Староста морщится, будто ее заставили выпить литр настоя лирного корня, и зло рассказывает, как ее перехватил слизеринец, который недовольно заявил, что в туалете какая-то малолетка орет, как не в себя, и у него от этого болит голова – пусть кто-нибудь угомонит уже. Она тут же испуганно закусывает губу, будто не ожидала от себя такого честно-жесткого ответа, но хаффлпаффец только кивает сосредоточенно и уходит в свою спальню.

***

Хаффлпаффец стоит в дверях Большого зала, прячась за другими учениками, и всматривается в стол слизеринцев, пока не находит знакомую черноволосую макушку. Печально знакомый слизеринец сидит у края стола и отстраненно колупается в своей овсянке, на его лице нет ни брезгливости, ни отвращения, а взгляд совсем не кажется пустым, скорее… грустным?

Сейчас слизеринец вовсе не кажется страшным, и, сосредоточенно нахмурившись, хаффлпаффец пытается вспомнить, действительно ли в тот день он был таким злым, каким запомнился… и не может.

***

Профессор Керроу – прямо по курсу, хаффлпаффец тут же чувствует, как у него начинают подрагивать коленки, но в пустынном коридоре без ответвлений некуда свернуть и даже негде спрятаться, поэтому он делает единственное, что приходит в голову. Бросается к первому студенту, которого видит, не разбирая, кто это.

Вцепившись в полы чужой мантии, хаффлпаффец чувствует, как начинает дрожать – студент, в которого он вцепился, поворачивается так, чтобы Керроу не мог заметить, что в коридоре они не одни. Когда преподаватель наконец исчезает из виду, хаффлпаффец чувствует, как его хватают за шкирку, и оказывается перед знакомыми пустыми – нет, _грустными_ – глазами. Слизеринец недовольно, раздраженно шипит что-то, почти брызжа слюной, и в первую минуту хаффлпаффец пугается до трясущихся коленок, но потом до него доходит. Вообще-то, слизеринец прикрыл его. Вообще-то, слизеринец не вытолкнул его прямо под ноги Керроу.

И это… ну, это все еще страшно. Но хаффлпаффец все же находит в себе силы вклиниться в монолог и выдавливает смущенное, выскальзывающее на грани обморока «спасибо». Слизеринец резко замолкает и растерянно хлопает глазами, а хаффлпаффец понимает, что в любой другой ситуации посмеялся бы над глупым выражением лица, но сейчас все еще слишком страшно для веселья. Он пользуется моментом и выхватывает свою мантию из ослабевшей хватки слизеринца, уносясь из коридора с такой скоростью, что только пятки сверкают.

***

Слизеринец находит в своей сумке слегка примятое пирожное, к которому прикреплена записка с криво нацарапанным: «Спасибо. Еще раз. Вот».

Сжав губы в тонкую линию, он сует записку в карман мантии, и после секундного раздумья от пирожного все же чинно откусывает. Получать более искреннюю – и испуганную, чего уж там – благодарность слизеринцу не доводилось, но это еще не повод улыбаться, правда же?

***

– Ты грустный.

Слизеринец резко оборачивается и сужает глаза, собирает уже прогнать эту надоедливую хаффлпаффскую мелочь, но ничего не успевает сделать, когда ему почти болезненно на полной скорости вжимаются носом куда-то в живот и стискивают в неловких объятиях. 

– Мама говорит, что грустных надо обнимать – тогда они перестают быть грустными, – тихое, приглушенное мантией бормотание едва удается разобрать, а уже спустя секунду хаффлпаффец вихрем уносится прямо по коридору. Слизеринец хмыкает и нарочито игнорирует тот факт, что хмык получается совсем не раздраженный.

***

– Лучше бы пошла, развлекла Драко, а то даже Кровавый барон выглядит живее, чем он, – слизеринская староста недовольно поджимает губы, и стоящий за спиной слизеринца хаффлпаффец сильнее стискивает ладонь своего друга-однокурсника, неосознанно выступая чуть вперед. Перепалка продолжается, староста и слизеринец обмениваются колкими, ядовитыми репликами – и в результате она гордо вскидывает голову, но все же разворачивается и уходит.

– Спасибо, – бормочет хаффлпаффец, испуганно сглатывая, и слизеринец мажет по нему и его другу ленивым, равнодушным взглядом: 

– У меня от криков голова болит. От криков визгливых малолеток – болит в два раза сильнее, – и, развернувшись, уходит.

Хаффлпаффец поворачивается к своему другу-однокурснику и неуверенно улыбается, думая о том, что можно попросить у мадам Помфри зелье от головной боли. Она не откажет.

***

– Я думал, что все слизеринцы плохие. Ну, как Керроу… Но это же не так, да? – большие карие глаза смотрят на слизеринца удивительно взрослым, серьезным взглядом, и ему от этого неуютно. Не должно у одиннадцатилеток быть таких взглядов. У одиннадцатилеток-хаффплаффцев – тем более, они же там все отбросы, которым не досталось места на других факультетах, разве нет?

– Так. Мы все плохие. И лучше глупой малолетке это запомнить, – он говорит это как можно жестче, грубее, так, чтобы не оставалось сомнений: они все на Слизерине – злобные твари. Но, проходя мимо хаффлпаффца, не выдерживает – мимолетно взъерошивает светловолосую макушку и слышит тихое хихиканье. Уютное. Детское. Правильное для одиннадцатилетки.

Поверит теперь этот упрямый ребенок в его слова?

Надо, чтобы поверил. Не то, чтобы слизеринца так уж волновало чье-то «надо».

***

– Ты был несносным типом, знаешь? Ходил весь из себя такой напыщенный, важный, зыркал злобно на всех. Прям экспонат для изучения исчадий ада.

– А ты ко мне все равно лип, надоедливая хаффлпаффская мелочь. И что значит «был»?

– Да, с «был» я промахнулся – ты и сейчас несносный.

– А ты – все еще надоедливая мелочь.

– Гад.

– Идиот.

– Напомнишь, почему я называю тебя своим лучшим другом?

– Я же только что сказал – потому что ты идиот.

– Обожаю наше взаимопонимание.

– О да.