Письмо Владимира Даля своей сестре Паулине

Письмо, написанное Далем сестре спустя два месяца после кончины его первой жены Юлии,

хотя и глубоко проникнуто горем, все-таки поражает мужественным, трезвым отношением к этому горю. Он пишет словно не о себе, характеризуя свое состояние как болезнь, против которой нет никаких лекарств, кроме времени и терпения.

"Тяжело, сестрица, и не знаю, как быть, как привыкать. Люди, у которых горе вырывается наружу, которые могут рассчитываться в подобных случаях наружными знаками отчаяния, у которых всякая беда бьет в кость и в ноги - скоро отдыхают и забывают; тело изнемогает, временно, под бременем удара, душа рвется и бьется, и засыпает вместе с телом. Сон этот дарует новую крепость и силу, новые обстоятельства и отношения развлекают мысли и душу - и горе забыто.

Не так бывает у людей, которые не умеют заставить плоть, тело поработать вместо и насчет духа, у которых внешняя, наружная жизнь как-то всегда и при всех обстоятельствах довольно ровна и однообразна - здесь дух должен рассчитываться за духовное, и ему подставы нет.

Знаю, что миллионам суждено испытать то же, что и мне; что миллионам определено нечто более тяжкое - верую в Творца и в посмертную жизнь, понимаю суетность, бренность, ничтожество каждодневной жизни, этого вековечного муравейника, переношу смиренно все и готов перенести еще более, не сломит меня никакое земное горе, не лишит меня - так я твердо уверен и надеюсь - рассудка; но если природа, создатель, вложила в меня потребность, нераздельную с сущностью моею, и если лишает меня в то же время навсегда средства утолить потребность эту, любить, донельзя любить жену - тогда не могу не сознаться, что это выходит сказка о Тантале в лицах. Терпеть могу; сносить, молчать - но не могу дать себе ни покою ни услады - не могу даже понудить себя к бесчувствию, равнодушию, к этой преждевременной смерти духа; первой потребности, без которой нет спокойствия ни одной минуты в течение целых суток - нет; болей, молись и жди - что будет, то будет.

Живу опять на кочевке, где так хорошо, так хорошо, что не расстался бы век - горы, леса - новый вид на каждых ста шагах - и все это упорно и насильственно напоминает мне только, как бы она радовалась всему этому и утешалась; а без нее и тут скучно, грустно насмерть. Впрочем, я думаю, никто этого не видит; я по наружности почти тот же человек, что и был; немножко более прячусь от людей, и то только иногда.

Зачем я все это тебе пишу? Мне, может быть, от этого будет на время полегче, но тебе будет тяжеле и лучше бы мне молчать.

В.А. (Перовский), вероятно, поедет зимою в С.П-б; если прикажет, то конечно и я с ним; но по своей воле не хочется, очень не хочется. Что я там буду делать? Сотни новых лиц, огромное знакомство, которое всегда было мне в тягость, а теперь и подавно. Развеяться, кажется, не могу. Надобно дать с год место покою и одиночеству, чтобы я переработал все это сам, от себя и в себе, иначе не будет легче.

Прощай, любезная сестра, кланяйся своим. В.Даль".