Пигмалион
soxdjmsucxcwaq— Ма! Между прочим, я без него... Я не знала, кто я такая! Я росла тут с тобой, как в курятнике каком-то, серой мышкой занюханной, а он показал мне, что я могу, понимаешь? Я только с ним поняла, кто я...
— «Поняла, поняла... « Ты забываешь, что мать жизнь прожила! Он сука, гнида, чмо такое! Он...
— Что «он»? — заорал Дима, выбивая ногой дверь.
И Галя, и ее мама застыли, глядя на него, как на привидение.
— Что «он»? — повторил Дима. — Ну чего так смотрите? Блядь! — он сорвал маску и швырнул ее нафиг на пол.
— Во-первых, «здрасьте», — сказала Галина мама.
— Ма, — протестующе крикнула Галя, но мама перебила ее — Тихо. Вы к кому, молодой человек?
— Ззздрасьте, — выдавил из себя Дима. — Вы... вы все не так поняли.
— Ах, я не так поняла? Да ты вообще знаешь, что такое, когда умирают дети, а? Ты вообще хоть кого-нибудь в своей жизни воспитал, а? — начала Галина мама, наступая на него.
— Ма!... — кричала Галя, но та не обращала внимания: — Ты зачем моей Юле лохмы похерил, а? Чтоб не узнали, а? Тебе до моей Юли, как таракану до Милана, понял? Ты задохлик, блядь, ты и речку эту не пересцышь, откуда Юля малого спасла! — орала она Диме в лицо. Тот вдруг покачнулся:
— Не пересцу? — и вдруг рванул прочь.
— Рули-рули городами... Дииииим!... — раздалось одновременно. — Диииим, подождииии!... Ну подожди же, псих!... — кричала ему Галя.
Дима мчался к речке, слыша сзади топот Галиных ног и ее голос.
В голове его было темно, как в грозовой туче. Холодные молнии били ему прямо в печенки, и он ничего не мог с ними сделать.
Прямо в одежде, как был, он влетел в речку. Холод оглушил его, и было жутко, но молнии не давали опомниться, и он плыл вперед, в черноту, всасывающую его, и уже не слышал Галиного голоса, и не чувствовал ничего, кроме силы, тянущей под воду, и самой воды, которая была всюду — и снизу, и сверху, и в ушах, и во рту, и в носу, и уже нечем было дышать, и в глазах плясали цветные круги...
Он помнил, как к силе, тянущей на дно, прибавилась другая сила, рвущая с него тяжелые тряпки, помнил быстрые, лихорадочные руки, что-то делавшие с ним, и корягу, царапавшую голый бок, и скользкие валуны, на которые никак нельзя было забраться, хоть лихорадочные руки и тянули его кверху...
***
— Ээээээй! Ты живой? — спросил у него кто-то.
Он хотел что-то сказать, но вместо того зверски закашлялся.
Все те же руки усадили его, отлупили по спине, и мокрая стриженая голова сунулась к нему:
— Ну? Полегчало?
В волосах у головы сверкали цветные прядки, как перья у тропической птицы.
Чернота понемногу стала отходить, отпадать ватными клочками, и он оглянулся.
Вокруг были сосны, мох, небо и мокрая голая девушка.
— Где я?
— Где, где... На бороде! Слушай, ты что, всегда был такой псих? С тобой часто такое? Да тебя лечить надо!
— Лечить?... — пробормотал он. — А почему я голый? И ты?..
— Спроси лучше «почему я живой»? Потому что я уж не знаю какими когтями содрала с тебя одежду, в которой ты поперся в воду, и... А моя осталась там, на берегу. Некогда мне было купальник переодевать, понимаешь?
Он хлопал глазами, затем обхватил девушку и ткнулся ей в грудь.
— Ладно, ладно уж... — гладила она его. — А ты знаешь, что ты осуществил мою мечту? Сам того не зная. Я всегда мечтала попасть на этот берег. Сама бы я никогда не решилась. И еще я мечтала попасть сюда совсем-совсем без всего, вот как мы сейчас, и обязательно с любимым человеком. Прикинь: ближайший мост в шести километрах, и мы тут одни в лесу, голые, как Адам и Ева, и нечего надеть. Круто, да?
Она гладила его, и он сопел, чувствуя щекой горошину ее соска, и мучительно пытался вспомнить, кто же эта голая девушка с такими ласковыми руками, и как зовут его самого.
Романтика Случай Фантазии Традиционно