Per fidem et verbum

Невероятно тяжело в падшем мире стремиться к возвышенному. Проповедовать какие-либо ценности помимо шкурнических и сексуальных — это танец по разъярённому вулкану, когда вокруг брызжет лава и пытается поджечь. Хотя вулкан — слишком романтично, современный мир — не внушающее благоговение извержение крови Геи, а мусоросжигательный завод, без разбору расщепляющий на атомы всё, что смеет светиться божественной искрой.

Человек, обладающий принципами, становится мишенью. «Свобода», излюбленный истукан последователей духа времени, является таковой лишь в защиту зла. Свобода — это культ, это фетиш, это аксиома. Свобода заменила Спасение. Пытаясь осмыслить необъяснимую привлекательность коммунизма и фашизма в эпоху смерти Традиции, Эрих Фромм писал в «Бегстве от свободы» о том, что, дав человеку независимость, свобода одновременно обрекла его на бессилие, тревогу и изоляцию. Фромм одновременно прав и неправ: модернистское толкование древнего понятия «свобода» действительно окунула человека в пустоту вселенского ужаса, которую он пытается заглушить потребительством или идеологическими симулякрами; но это не является свободой. 

Свобода — это возможность человека стремиться к истине и добру. Свобода достигает своего зенита, когда она направлена на Бога, как высшее воплощение истины и добра. Она позволяет человеку выбирать — приближаться ли к истине, или удаляться от неё и впадать в грех, то есть, в рабство зла. Свобода без ответственности мгновенно вырождается в неволю — в клетку из инстинктов и произвола. Свобода призвана облагораживать человека, возвышать его над животными, которые не имеют возможности преодолеть свои инстинкты и прихоти. 

В наше время, свобода стала признаком вырождения, но не возвышения. Благонравие и достоинство — когда-то необходимые условия для истинной свободы — превратились в препятствия на пути к «свободе» дьявольского «non serviam».

Разложение поведения дошло до всеобщего состояния; вульгарность, невежливость, хамство и профанация, которые всегда воспринимались как конечный уровень социального разложения, стали маркерами «освобождённой» личности, свободной от предрассудков вроде манер, грамматики, опрятного внешнего вида и культуры речи. 

Кончина идеала мужчины и женщины стала очередным гвоздём в гроб свободы. Идеал стоицизма — мужчина, показывающий, что он заслуживает права и обязанности свободного гражданина. Он обязан иметь полный контроль над своими эмоциями и страстями и преподносить себя с аурой Власти, трезво и с gravitas. Нынче, стоическая серьёзность и умение владеть собой считаются признаком замкнутой, закомплексованной и авторитарной личности; над ней смеются и её патологизируют. Стоическому мужчине ставят диагноз подавленных страстей, мизогинии и опасности; общество находит свой идеал эмоциональной жизни в неистовстве играющих детей и чрезмерной эмоциональности женщин. Мужчины слишком много говорят о своих чувствах и действительно ведут себя как женщины и дети. 

Но камни вопиют, наблюдая за тем, что «свобода» сделала с женщиной! Женщину — идеал красоты и изящности, источник любви и спокойствия, превратили в чучело, набитое грязью, одетое в лохмотья проститутки и запертое в клетку из неосуществимых мужских амбиций и грехопадения. Что же заставило женщин забыть образ сердечной и скромной фигуры, которая была повсеместной ещё в прошлом веке?.. Чем ближе мужчина к мужскому идеалу, а женщина — к женскому, тем лучше они. Идеалом женственности является Дева Мария. Наша пречистая Королева является примером для всех за своё великое «да» Богу. Мария могла отказаться от приглашения Бога, переданного ей архангелом Гавриилом; она могла отказаться от бремени внебрачной беременности и наблюдением за смертью своего сына. Но она не была забитой и слабой женщиной; она активно приняла решение служить Богу, поплатившись многим за это. «Тогда Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему». Подчинение преблагой Девы позволило Христу победить дьявола. Мы поклоняемся образу Богородицы, потому что лишь подчинение Богу позволяет существовать истине и добру. 

Женские добродетели находятся под осадой, они атакуются со всех сторон. Феминистки желают для себя «свободу» совершать самые низкие и мерзкие поступки, но при этом также быть свободными от чувства стыда, вины и оценки со стороны приличных людей. Отказ от блуда считается неестественным и даже вредным, поскольку он угнетает женское либидо и этим отнимает у неё оружие в борьбе с мужчинами. Современное общество заставляет женщин соревноваться с мужчинами ради «свободы», и награждает эту борьбу самым настоящим рабством — рабством зла. Женские virtutes — целомудрие, нежность, кротость — представляются цепями, сдерживающими женщин в ненужной борьбе с мужским полом. Но никакой борьбы нет. Борьба полов — это состояние варварства, когда мужчины — не мужчины, а женщины — не женщины. 

Когда либеральное общество пытается привить женщинам чисто мужские качества силы, храбрости и лидерства, они забывают, что эти качества никогда не были смыслом в себе. Мужчина-герой жертвует собой ради Долга — на войне или дома. Когда феминистки взламывают эти черты, они их извращают. Они заставляют женщин стремиться к тому, чего они не могут достичь, и они продолжают бродить по бесконечно длинному тёмному коридору.

Всё это сопровождается хором из лжи, ругани, риторических галлюцинаций, клеветы и манипуляции, всё под защитой «свободы слова» и фальшивой науки из замкнутых систем. 

Человек, смеющий сказать слова в защиту святой искры истинной свободы, будет мгновенно истерзан толпой бесов и зверей, испугавшихся лишиться золотых оков распутства. Со всех сторон в него полетят ядовитые снаряды — от обманутых и разгнёванных в своём невежестве женщин, от плохих мужчин, наслаждающихся положением вещей, даже от бывших соратников, пока он не будет являть собой подобие святого Себастьяна, напичканного стрелами. 

Но он выживет.