Овод

Если бы найти место, где можно спрятаться и уснуть! Крошечное место - хотя бы могилу! И, не успев подумать об этом, он видит себя у края открытой могилы. Смертью и тленом веет от нее. Но что за беда! Лишь бы выспаться.
"Могила моя!" - слышится голос Глэдис. Она откидывает истлевший саван, поднимает голову и глядит на него широко открытыми глазами.
Он падает на колени и с мольбой протягивает к ней руки:

"Глэдис! Глэдис! Сжалься надо мной! Позволь мне уснуть здесь. Я не прошу твой любви, я не коснусь тебя, не обмолвлюсь с тобой ни словом, только позволь мне лечь рядом и забыться сном! Любимая! Бессонница измучила меня. Я изнемогаю! Дневной свет сжигает мне душу, дневной шум испепеляет мозг. Глэдис! Позволь сойти к тебе в могилу и уснуть возле тебя!"
Он хочет закрыть себе глаза ее саваном, но она шепчет, отпрянув от него: "Это святотатство! Ведь ты священник!"

И он снова идет куда-то и выходит на залитый ярким светом скалистый морской берег, о который, не зная покоя, с жалобным стоном плещут волны.
"Море сжалится надо мной! - говорит он. - Ведь оно тоже смертельно устало, оно тоже не может забыться сном".
И тогда из пучины встает Артур и говорит; "Море мое!"
x x x
- Ваше преосвященство! Ваше преосвященство!
Монтанелли сразу проснулся. К нему стучались. Он встал и отворил слуге дверь, и тот увидел его измученное, искаженное страхом лицо.

- Ваше преосвященство, вы больны?
Монтанелли провел руками по лбу:
- Нет, я спал. Вы испугали меня.
- Простите. Рано утром мне послышалось, что вы ходите по комнате, и я подумал...
- Разве уже так поздно?
- Девять часов. Полковник приехал и желает вас видеть по важному делу. Он знает, что ваше преосвященство поднимается рано, и...
- Он внизу?.. Я сейчас спущусь к нему.
Монтанелли оделся и сошел вниз.
- Извините за бесцеремонность, ваше преосвященство... - начал полковник.

- Надеюсь, у вас ничего не случилось?
- Увы, ваше преосвященство! Риварес чуть-чуть не совершил побег.
- Ну что же, если побег не удался, значит, ничего серьезного не произошло. Как это было?

- Его нашли во дворе у железной двери. Когда патруль обходил двор в три часа утра, один из солдат споткнулся обо что-то. Принесли фонарь и увидели, что это Риварес. Он лежал без сознания поперек дороги. Подняли тревогу. Разбудили меня. Я отправился осмотреть его камеру и увидел, что решетка перепилена и с окна свешивается жгут, свитый из белья. Он спустился по нему и пробрался ползком по стене. Железная дверь, ведущая в подземный ход, оказалась отпертой. Это заставляет предполагать, что стража была подкуплена.

- Но почему же он лежал без сознания? Упал со стены и разбился?
- Я так и подумал сначала, но тюремный врач не находит никаких повреждений. Солдат, дежуривший вчера, говорит, что Риварес казался совсем больным, когда ему принесли ужин, и ничего не ел. Но это чистейший вздор! Больной человек не перепилил бы решетки и не мог бы пробраться ползком по стене. Это немыслимо!
- Он дал какие-нибудь показания?
- Он еще не пришел в себя, ваше преосвященство.
- До сих пор?

- Время от времени сознание возвращается к нему, он стонет и затем снова забывается.
- Это очень странно. И что говорит врач?
- Врач не знает, что и думать. Он не находит никаких признаков сердечной слабости, которой можно было бы объяснить состояние больного. Но как бы то ни было, ясно одно: припадок начался внезапно, когда Риварес был уже близок к цели. Лично я усматриваю в этом вмешательство милосердного провидения.
Монтанелли слегка нахмурился.

- Что вы собираетесь с ним делать? - спросил он.
- Этот вопрос будет решен в ближайшие дни. А пока что я получил хороший урок: кандалы сняли - и вот результаты...
- Надеюсь, - прервал его Монтанелли, - что больного-то вы не закуете? В таком состоянии вряд ли он сможет совершить новую попытку к бегству.

- Уж я позабочусь, чтобы этого не случилось, - пробормотал полковник, выходя от кардинала. - Пусть его преосвященство сентиментальничает сколько ему угодно, Риварес крепко закован, и здоров он или болен, а кандалы с него я не сниму.
x x x
- Но как это могло случиться? Потерять сознание в последнюю минуту, когда все было сделано, когда он подошел к двери... Это какая-то чудовищная нелепость!

- Единственное, что можно предположить, - сказал Мартини, - это то, что у Ривареса начался приступ его болезни. Он боролся с ней, пока хватило сил, а потом, уже спустившись во двор, потерял сознание.
Марконе яростно постучал трубкой, вытряхивая из нее пепел.
- А, да что там говорить! Все кончено, мы ничего больше не сможем для него сделать. Бедняга!
- Бедняга! - повторил Мартини вполголоса; он вдруг понял, что без Овода и ему самому мир будет казаться пустым и мрачным.

- А она что думает? - спросил контрабандист, посмотрев в другой конец комнаты, где Джемма сидела одна, сложив руки на коленях, глядя прямо перед собой невидящими глазами.
- Я не спрашивал. Она ничего не говорит с тех пор, как все узнала. Лучше ее не тревожить.
Джемма словно не замечала их, но они говорили вполголоса, как будто в комнате был покойник. Прошло несколько минут томительного молчания. Марконе встал и спрятал трубку в карман.
- Я приду вечером, - сказал он.
Но Мартини остановил его:

- Не уходите, мне надо поговорить с вами. - Он понизил голос и продолжал почти шепотом: - Так вы думаете, что надежды нет?
- Не знаю, какая может быть надежда... О второй попытке нечего и помышлять. Если даже он выздоровеет и сделает то, что от него требуется, все равно мы бессильны. Часовых сменили, подозревают их в соучастии, и Сверчку уже не удастся нам помочь.
- А вы не думаете, - спросил вдруг Мартини, - что, когда он будет здоров, мы сможем как-нибудь отвлечь внимание стражи?

- Отвлечь внимание стражи? Как же это?
- Мне пришла в голову вот какая мысль: в день Corpus Domini(*90), когда процессия будет проходить мимо крепости, я загорожу полковнику дорогу и выстрелю ему в лицо, все часовые бросятся ловить меня, а вы с товарищами в это время освободите Ривареса. Это даже еще и не план... просто у меня мелькнула такая мысль.

- Вряд ли это удастся, - медленно проговорил Марконе. - Надо, конечно, основательно все обдумать... но... - он помолчал и взглянул на Мартини, - но если это окажется возможным, вы... согласитесь выстрелить в полковника?
Мартини был человек сдержанный. Но сейчас он забыл о сдержанности. Его глаза встретились с глазами контрабандиста.
- Соглашусь ли я? - повторил он. - Посмотрите на нее!
Других объяснений не понадобилось. Этими словами было сказано все. Марконе повернулся и посмотрел на Джемму.

Она не шелохнулась с тех пор, как начался этот разговор. На лице ее не было ни сомнений, ни страха, ни даже страдания - на нем лежала тень смерти. Глаза контрабандиста наполнились слезами, когда он взглянул на нее.
- Торопись, Микеле, - сказал Марконе, открывая дверь на веранду. Вы оба, верно, совсем выбились из сил, а дел впереди еще много.
Микеле, а за ним Джино вошли в комнату.
- Я готов, - сказал Микеле. - Хочу только спросить синьору...
Он шагнул к Джемме, но Мартини удержал его за руку:

- Не надо. Ей лучше побыть одной.
- Оставьте ее в покое, - прибавил Марконе. - От наших утешений проку мало. Видит бог, всем нам тяжело. Но ей, бедняжке, хуже всех.
Глава V

Целую неделю Овод не мог оправиться от приступов мучительной болезни, и страдания его усиливались тем, что перепуганный и обозленный полковник велел не только надеть ему ручные и ножные кандалы, но и привязать его к койке ремнями. Ремни были затянуты так туго, что при каждом движении врезались в тело. Вплоть до вечера шестого дня Овод переносил все это стоически. Потом, забыв о гордости, он чуть не со слезами стал умолять тюремного врача дать ему опиум. Врач охотно согласился, но полковник, услышав о просьбе, строго воспретил "такое баловство":

- Откуда вы знаете, зачем ему понадобился опиум? Очень возможно, что он все это время только притворялся и теперь хочет усыпить часового или выкинуть еще какую-нибудь штуку. У него хватит хитрости на что угодно.
- Я дам ему небольшую дозу, часового этим не усыпишь, - ответил врач, едва сдерживая улыбку. - Ну, а притворства бояться нечего. Он может умереть в любую минуту.

- Как бы то ни было, а я не позволю дать ему опиум. Если человек хочет, чтобы с ним нежничали, пусть ведет себя соответственно. Он вполне заслужил самые суровые меры. Может быть, это послужит ему уроком и научит обращаться осторожно с оконными решетками.
- Закон, однако, запрещает пытки, - позволил себе заметить врач, а ваши "суровые меры" очень близки к ним.
- Насколько я знаю, закон ничего не говорит об опиуме! - отрезал полковник.

- Дело ваше. Надеюсь, однако, что вы позволите снять по крайней мере ремни. Они совершенно излишни и только увеличивают его страдания. Теперь нечего бояться, что Риварес убежит. Он не мог бы и шагу сделать, если б даже вы освободили его.
- Врачи, дорогой мой, могут ошибаться, как и все мы, смертные. Риварес привязан к койке и пусть так и остается.
- Но прикажите хотя бы отпустить ремни. Это варварство - затягивать их так туго.

- Они останутся, как есть. И я прошу вас прекратить эти разговоры. Если я так распорядился, значит, у меня были на то свои причины.
Таким образом, облегчение не наступило и в седьмую ночь. Солдат, стоявший у дверей камеры Овода, дрожал и крестился, слушая его душераздирающие стоны. Терпение изменило узнику.

В шесть часов утра, прежде чем уйти со своего поста, часовой осторожно открыл дверь и вошел в камеру. Он знал, что это серьезное нарушение дисциплины, и все же не мог уйти, не утешив страдальца дружеским словом.
Овод лежал не шевелясь, с закрытыми глазами и тяжело дышал. С минуту солдат стоял над ним, потом наклонился и спросил:
- Не могу ли я сделать что-нибудь для вас, сударь? Торопитесь, у меня всего одна минута.
Овод открыл глаза.
- Оставьте меня, - простонал он, - оставьте меня...

И, прежде чем часовой успел вернуться на свое место, Овод уже заснул.
Десять дней спустя полковник снова зашел во дворец, но ему сказали, что кардинал отправился к больному на Пьеве д'Оттаво и вернется только к вечеру.
Когда полковник садился за обед, вошел слуга и доложил:
- Его преосвященство желает говорить с вами.

Полковник посмотрел в зеркало: в порядке ли мундир, принял торжественный вид и вышел в приемную. Монтанелли сидел, задумчиво глядя в окно и постукивая пальцами по ручке кресла. Между бровей у него лежала тревожная складка.
- Мне сказали, что вы были у меня сегодня, - начал кардинал таким властным тоном, каким он никогда не говорил с простым народом. - И, вероятно, по тому же самому делу, о котором и я хочу поговорить с вами.
- Я приходил насчет Ривареса, ваше преосвященство.

- Я так и предполагал. Я много думал об этом последние дни. Но прежде чем приступить к делу, мне хотелось бы узнать, не скажете ли вы чего-нибудь нового.
Полковник смущенно дернул себя за усы.
- Я, собственно, приходил к вам за тем же самым, ваше преосвященство. Если вы все еще противитесь моему плану, я буду очень рад получить от вас совет, что делать, ибо, по чести, я не знаю, как мне быть.
- Разве есть новые осложнения?

- В следующий четверг, третьего июня, Corpus Domini, и вопрос так или иначе должен быть решен до этого дня.
- Да, в четверг Corpus Domini. Но почему вопрос должен быть решен до четверга?

- Мне очень неприятно, ваше преосвященство, что я как будто противлюсь вам, но я не хочу взять на себя ответственность за спокойствие города, если мы до тех пор не избавимся от Ривареса. В этот день, как вашему преосвященству известно, здесь собираются самые опасные элементы из горцев. Более чем вероятно, что будет сделана попытка взломать ворота крепости и освободить Ривареса. Это не удастся. Уж я позабочусь, чтобы не удалось, в крайнем случае отгоню их от ворот пулями. Но какая-то попытка в этом роде безусловно будет сделана. Народ в Романье дикий и если уж пустит в ход ножи...

- Надо постараться не доводить дело до резни. Я всегда считал, что со здешним народом очень легко ладить, надо только разумно с ним обходиться. Угрозы и насилие ни к чему не приведут, и романцы только отобьются от рук. Но почему вы думаете, что затевается новая попытка освободить Ривареса?

- Вчера и сегодня утром доверенные агенты сообщили мне, что в области циркулирует множество тревожных слухов. Что-то готовится - это несомненно. Но более точных сведений у нас нет. Если бы мы знали, в чем дело, легче было бы принять меры предосторожности. Что касается меня, то после побега Ривареса я предпочитаю действовать как можно осмотрительнее. С такой хитрой лисой надо быть начеку.

- В прошлый раз вы говорили, что Риварес тяжело болен и не может ни двигаться, ни говорить. Значит, он выздоравливает?
- Ему гораздо лучше, ваше преосвященство. Он был очень серьезно болен... если, конечно, не притворялся.
- У вас есть повод подозревать это?
- Видите ли, врач вполне убежден, что притворства тут не было, но болезнь его весьма таинственного характера. Так или иначе, он выздоравливает, и с ним стало еще труднее ладить.
- Что же он такое сделал?

- К счастью, он почти ничего не может сделать, - ответил полковник и улыбнулся, вспомнив про ремни. - Но его поведение - это что-то неописуемое. Вчера утром я зашел в камеру предложить ему несколько вопросов. Он слишком слаб еще, чтобы приходить ко мне. Да это и лучше - я не хочу, чтобы его видели, пока он окончательно не поправится. Это рискованно. Сейчас же сочинят какую-нибудь нелепую историю.
- Итак, вы хотели допросить его?
- Да, ваше преосвященство. Я надеялся, что он хоть немного поумнел.

Монтанелли посмотрел на своего собеседника таким взглядом, как будто изучал новую для себя и весьма неприятную зоологическую разновидность. Но, к счастью, полковник поправлял в это время портупею и, ничего не заметив, продолжал невозмутимым тоном:

- Не прибегая ни к каким чрезвычайным мерам, я все же был вынужден проявить некоторую строгость - ведь как-никак у нас военная тюрьма. Я полагал, что некоторые послабления могут оказаться теперь благотворными, и предложил ему значительно смягчить режим, если он согласится вести себя прилично. Но как вы думаете, ваше преосвященство, что он мне ответил? С минуту глядел на меня, точно волк, попавший в западню, а потом прошептал: "Полковник, я не могу встать и задушить вас, но зубы у меня довольно крепкие. Держите свое горло подальше". Он неукротим, как дикая кошка.

- Меня это нисколько не удивляет, - спокойно ответил Монтанелли. Теперь ответьте вот на какой вопрос: вы убеждены, что присутствие Ривареса в здешней тюрьме угрожает спокойствию области?
- Совершенно убежден, ваше преосвященство.
- Следовательно, для предотвращения кровопролития необходимо так или иначе избавиться от него перед праздником?
- Я могу лишь повторить, что, если он еще будет здесь в четверг, побоища не миновать, и, по всей вероятности, очень жестокого.

- Значит, если его здесь не будет, то минует и опасность?

- Тогда все сойдет гладко... в худшем случае, немного покричат и пошвыряют камнями. Если ваше преосвященство найдет способ избавиться от Ривареса, я отвечаю за порядок. В противном случае будут серьезные неприятности. Я убежден в том, что подготовляется новая попытка освободить его, и этого можно ожидать именно в четверг. А когда заговорщики узнают, что Ривареса уже нет в крепости, все их планы отпадут сами собой, и повода к беспорядкам не будет. Если же нам придется давать им отпор и в толпе пойдут в ход ножи, то город, по всей вероятности, будет сожжен до наступления ночи.

- В таком случае, почему вы не переведете Ривареса в Равенну?
- Видит бог, ваше преосвященство, я бы с радостью это сделал. Но тогда его, вероятно, попытаются освободить по дороге. У меня не хватит солдат отбить вооруженное нападение, а у всех горцев имеются ножи или кремневые ружья.
- Следовательно, вы продолжаете настаивать на военно-полевом суде и хотите получить мое согласие?

- Простите, ваше преосвященство: единственное, о чем я вас прошу, это помочь мне предотвратить беспорядки и кровопролитие. Охотно допускаю, что военно-полевые суды бывают иногда без нужды строги и только озлобляют народ, вместо того чтобы смирять его. Но в данном случае военный суд был бы мерой разумной и в конечном счете милосердной. Он предупредит бунт, который сам по себе будет для нас бедствием и, кроме того, может вызвать введение трибуналов, отмененных его святейшеством.

Полковник произнес свою короткую речь с большой торжественностью и ждал ответа кардинала. Ждать пришлось долго, и ответ поразил его своей неожиданностью:
- Полковник Феррари, вы верите в бога?
- Ваше преосвященство!
- Верите ли вы в бога? - повторил Монтанелли, вставая и глядя на него пристальным, испытующим взглядом.
Полковник тоже встал.
- Ваше преосвященство, я христианин, и мне никогда еще не отказывали в отпущении грехов.
Монтанелли поднял с груди крест:

- Так поклянитесь же крестом искупителя, умершего за вас, что вы сказали мне правду.
Полковник стоял навытяжку, растерянно глядя на кардинала, и думал: "Кто из нас двоих лишился рассудка - я или он?"
- Вы просите, - продолжал Монтанелли, - чтобы я дал свое согласие на смерть человека. Поцелуйте же крест, если совесть позволяет вам это сделать, и скажите мне еще раз, что нет иного средства предотвратить большое кровопролитие. И помните: если вы скажете неправду, то погубите свою бессмертную душу.

Несколько мгновений оба молчали, потом полковник наклонился и приложил крест к губам.
- Я убежден, что другого средства нет, - сказал он.
Монтанелли медленно отошел от него.
- Завтра вы получите ответ. Но сначала я должен повидать Ривареса и поговорить с ним наедине.
- Ваше преосвященство... разрешите мне сказать... вы пожалеете об этом. Вчера Риварес сам просил о встрече с вами, но я оставил это без внимания, потому что...

- Оставили без внимания? - повторил Монтанелли. - Человек обращается к вам в такой крайности, а вы оставляете его просьбу без внимания!

- Простите, ваше преосвященство, но мне не хотелось беспокоить вас. Я уже достаточно хорошо знаю Ривареса. Можно быть уверенным, что он желает просто-напросто нанести вам оскорбление. И позвольте уж мне сказать кстати, что подходить к нему близко без стражи нельзя. Он настолько опасен, что я счел необходимым применить к нему некоторые меры, довольно, впрочем, мягкие...

- Так вы действительно думаете, что небезопасно приближаться к больному невооруженному человеку, к которому вы вдобавок "применили некоторые довольно мягкие меры"?
Монтанелли говорил сдержанно, но полковник почувствовал в его тоне такое презрение, что кровь бросилась ему в лицо.
- Ваше преосвященство поступит, как сочтет нужным, - сухо сказал он. - Я хотел только избавить вас от необходимости выслушивать его ужасные богохульства.

- Что вы считаете большим несчастьем для христианина: слушать богохульства или покинуть ближнего в тяжелую для него минуту?
Полковник стоял, вытянувшись во весь рост; физиономия у него была совершенно деревянная. Он считал оскорбительным такое обращение с собой и проявлял свое недовольство подчеркнутой церемонностью.
- В котором часу ваше преосвященство желает посетить заключенного?
- Я пойду к нему сейчас.

- Как вашему преосвященству угодно. Не будете ли вы добры подождать здесь немного, пока я пошлю кого-нибудь в тюрьму сказать, чтобы его приготовили?
Полковник сразу спустился со своего пьедестала. Он не хотел, чтобы Монтанелли видел ремни.
- Благодарю вас, мне хочется застать его так, как он есть. Я иду прямо в крепость. До свидания, полковник. Завтра утром вы получите от меня ответ.
Глава VI

Овод услышал, как отпирают дверь, и равнодушно отвел взгляд в сторону. Он подумал, что это опять идет полковник - изводить его новым допросом. На узкой лестнице послышались шаги солдат; приклады их карабинов задевали о стену.
Потом кто-то произнес почтительным голосом:
- Ступеньки крутые, ваше преосвященство.
Овод судорожно рванулся, но ремни больно впились ему в тело, и он весь съежился, с трудом переводя дыхание.
В камеру вошел Монтанелли в сопровождении сержанта и трех часовых.

- Сейчас вам принесут стул, ваше преосвященство, - сказал сержант. - Я уже распорядился. Извините, ваше преосвященство: если бы мы вас ожидали, все было бы приготовлено.
- Не надо никаких приготовлений, сержант. Будьте добры, оставьте нас одних. Подождите внизу.
- Слушаю, ваше преосвященство... Вот и стул. Прикажете поставить около него?
Овод лежал с закрытыми глазами, но чувствовал на себе взгляд Монтанелли.
- Он, кажется, спит, ваше преосвященство, - сказал сержант.
Но Овод открыл глаза.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь