Отрывок из книги С. Довлатова "Наши"
Познакомились мы в шестьдесят третьем году. Это случилось так.
У меня была комната с отдельным входом. Окна выходили на помойку. Чуть
ли не каждый вечер у меня собирались друзья.
Однажды я проснулся среди ночи. Увидел грязную посуду на столе и
опрокинутое кресло. С тоской подумал о вчерашнем. Помню, трижды бегали за
водкой. Кто-то высказался следующим образом:
"Пошли в Елисеевский! Туда - метров триста и обратно - примерно столько
же..."
Я стал думать о завтраке в неубранной комнате.
Вдруг чувствую - я не один. На диване между холодильником и радиолой
кто-то спит. Слышатся шорохи и вздохи. Я спросил:
- Вы кто?
- Допустим, Лена, - ответил неожиданно спокойный женский голос.
Я задумался. Имя Лена встречается не так уж часто. Среди наших знакомых
преобладали Тамары и Ларисы. Я спросил:
- Каков ваш статус, Лена? Проще говоря, каков ваш социум эр актум?
Наступила пауза. Затем спокойный женский голос произнес:
- Меня забыл Гуревич...
Гуревич был моим знакомым по книжному рынку. Года два спустя его
посадили.
- Как это забыл?
- Гуревич напился и вызвал такси...
Я стал что-то припоминать.
- На вас было коричневое платье?
- В общем, да. Зеленое. Его порвал Гуревич. А спала я в чьей-то
гимнастерке.
- Это моя армейская гимнастерка. Так сказать - реликвия. Будете уходить
- снимите.
- Здесь какой-то орден...
- Это, - говорю, - спортивный значок.
- Такой колючий... Спать не дал мне...
- Его, - говорю, - можно понять...
Наконец-то я вспомнил эту женщину. Худая, бледная, с монгольскими
глазами.
К этому времени рассвело.
- Отвернитесь, - попросила Лена.
Я накрыл физиономию газетой. Тотчас же изменилась акустика. Барышня
проследовала к двери. Судя по звуку - надев мои вельветовые шлепанцы.
Я выбрался из-под одеяла. День начинался странным и таинственным
образом.
Затем неловкая толчея в передней. Полотенце вокруг моих не очень тонких
бедер. Военная гимнастерка, не достигающая ее колен...
Мы не без труда разминулись. Я направился в душ. После душа в моей
жизни наступает относительная ясность.
Выхожу через три минуты - кофе на столе, печенье, джем. Почему-то
заливная рыба...
К этому времени Лена оделась. Античная прореха у ворота - след
необузданной чувственности Фимы Гуревича - была ей к лицу.
- Действительно, - говорю, - зеленое...
Мы завтракали, беседуя о разных пустяках. Все было мило, легко и даже
приятно. С какой-то поправкой на общее безумие...
Лена собрала вещи, надела туфли и говорит:
- Я пошла.
- Спасибо за приятное утро.
Вдруг слышу:
- Буду около шести.
- Хорошо, - говорю...
Мне вспоминается такая история. Шли мы с приятелем из бани.
Останавливает нас милиционер. Мы насторожились, спрашиваем:
- В чем дело?
А он говорит:
- Вы не помните, когда были изданы "Четки" Ахматовой?
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году. Издательство "Гиперборей",
Санкт-Петербург.
- Спасибо. Можете идти.
- Куда? - спрашиваем.
- Куда хотите. - отвечает. - Вы свободны...
Меня поразила тогда смесь обыденности и безумия. И в этот раз примерно
такое же ощущение.
- Буду, - говорит, - около шести...
А у меня было назначено свидание в пять тридцать. Причем не с женщиной
даже, а с Бродским. Далее - банкет по случаю чьей-то защиты.
Звоню, отменяю свидание. Банкет игнорирую. Мчусь домой в такси. Надо
бы, думаю, вторые ключи заказать.
Жду. Приходит около шести. Раскрывает хозяйственную сумку, а там -
консервы, яйца, хек.
- Вы, - говорит, - пока занимайтесь своими делами. А я все приготовлю.
Тут у меня дикое соображение возникло. А вдруг она меня с кем-то
путает? С каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие мира зашло уже
так далеко?..
Поужинали. Я сел заниматься. Лена вымыла посуду. Включила телевизор.
Телевизор у меня два года не работал. А тут вдруг заработал, как
новенький...
Стал я замечать какие-то перемены. Над умывальником появились
заграничные баночки. В моем шкафу повисло что-то замшевое. Возле
холодильника утвердились короткие бежевые сапожки. Даже запах в квартире
изменился...
Наступил вечер. Лена говорит:
- Вам чаю или кофе?
- Чаю.
Выпили чаю с какими-то пряниками. Я пряников до этого не ел лет
тридцать...
Смотрю - час ночи. Вроде бы надо ложиться спать. Лена говорит:
- Посидите на кухне.
Сижу, курю. Прочел газету за минувший вторник. Захожу в комнату - спит.
На том же самом диване. Только вместо гимнастерки - нечто розовое.
Я лег, прислушался - ни единого звука. Хоть бы пошевелилась во сне из
кокетства...
Я минут десять подождал и тоже уснул.
Наутро все сначала. Легкая неловкость, душ и кофе с молоком...
- На этот раз, - говорит, - я задержусь. Буду после одиннадцати. Так
что не волнуйтесь...
Я поехал в редакцию. Оттуда - в бар Союза журналистов. С какой-то
шведкой познакомился, в гостиницу меня звала. Все повторяла:
- Казак, налей мне русской водки!..
Друзья на подпольный концерт собирались. Авангардиста слушать. Причем
авангардист довольно необычный - если можно так выразиться. Играет на
виолончели лежа... Короче, множество соблазнов. А я домой спешу. В мой
сумасшедший дом опаздываю.
Вечером я дождался ее и сказал:
- Лена, давайте поговорим. Мне кажется, нам следует объясниться.
Происходит что-то непонятное. У меня есть несколько щекотливых вопросов.
Разрешите без церемоний?
- Я вас слушаю, --говорит.
А лицо спокойное, как дамба.
Спрашиваю:
- Вам что, негде жить?
Барышня немного обиделась. Вернее - слегка удивилась:
- Почему это негде? У меня квартира в Дачном. А что?
- Да ничего, в сущности... Мне показалось... Я думал... Тогда еще один
вопрос. Сугубо по-товарищески... Тысячу раз извините... Может быть, я вам
нравлюсь?
Наступила пауза. Я чувствую, что краснею. Наконец, она сказала:
- У меня к вам претензий нет.
Так и сказала - претензий, мол, не имею.
Наступила пауза еще более тягостная. Для меня. Она-то была полна
спокойствия. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана.
Тут я задумался. Может, ее спокойствие выше половых различий? Выше
биологического предрасположения к мужчине? Выше самой идеи постоянного
местожительства?..
- И последний вопрос. Только не сердитесь. И если я не прав -
забудьте... Короче, есть одно предположение... Вы, случайно, не работник
Комитета государственной безопасности?..
Мало ли, думаю. Человек я все-таки заметный, невоздержанный. Довольно
много пью. Болтаю лишнее. "Немецкая волна" меня упоминала... Может быть,
приставили к начинающему диссиденту эту фантастическую женщину?..
Тут уж, думаю, она раскричится. А если прав - тем более раскричится...
Слышу:
- Нет, я в парикмахерской работаю...
И затем:
- Если вопросов больше нет, давайте пить чай.
Так это все и началось. Днем я бегал в поисках халтуры. Возвращался
расстроенный, униженный и злой. Лена спрашивала:
- Вам чаю или кофе?
Мы почти не разговаривали. Лишь обменивались краткой деловой
информацией. Например, она сообщала:
- Вам звонил какой-то Бескин...
Или:
- Где тут у вас стиральный порошок?..
Мои дела ее не интересовали. Я тоже не задавал ей вопросов. Безумие
приобретало каждодневные, обыденный, рутинные формы.
Мой режим несколько изменился. Поклонницы звонили мне все реже. Да и
чего звонить, если откликается спокойный женский голос?
Мы оставались совершенно незнакомыми людьми.
Лена была невероятно молчалива и спокойна. Это было не тягостное
молчание испорченного громкоговорителя. И не грозное спокойствие
противотанковой мины. Это было молчаливое спокойствие корня, равнодушно
внимающего шуму древесной листвы...
Прошла неделя. Субботним утром я не выдержал. Я сказал... Нет. крикнул:
- Лена! Выслушайте меня! Разрешите мне быть совершенно откровенным. Мы
ведем супружескую жизнь... Но - без главного элемента супружеской жизни... У
нас хозяйство... Вы стираете... Объясните мне, что все это значит? Я близок
к помешательству...
Лена подняла на меня спокойный, дружелюбный взгляд:
- Я вам мешаю? Вы хотите, чтоб я ушла?
- Не знаю, чего я хочу! Я хочу понять... Любовь - это я понимаю.
Разврат - понимаю. Все понимаю... Все, кроме этого нормализованного
сумасшествия... Будь вы агентом госбезопасности, тогда все нормально... Я бы
даже обрадовался... В этом чувствовалась бы логика... А так...
Лена помолчала и говорит:
- Если надо уйти - скажите.
И затем, слегка потупив узкие монгольские глаза:
- Если вам нужно ЭТО - пожалуйста.
- Что значит - ЭТО?
Ресницы были опущены еще ниже. Голос звучал еще спокойнее. Я услышал:
- В смысле - интимная близость.
- Да нет уж, - говорю, - зачем?..
Разве я осмелюсь, думаю, так грубо нарушить это спокойствие?!
Прошло еще недели две. И спасла меня - водка. Я кутил в одной
прогрессивной редакции. Домой приехал около часа ночи. Ну и, как бы это
получше выразиться, - забылся... Посягнул... Пошел неверной дорогой будущего
арестанта Гуревича...
Брошенный мною камень лег на дно океана...
Это была не любовь. И тем более - не минутная слабость. Это была
попытка защититься от хаоса.
Мы даже не перешли на "ты".
А через год родилась дочка Катя. Так и познакомились...