Отец

В подвал вела лестница из бетонных ступенек, покрытых трещинами. Чем ниже я спускался, тем сырее и холоднее становился воздух. Лестница кончалась красной деревянной дверью, которая открылась прежде, чем я успел постучать.

- Добрый день, - вежливо сказал мужчина, вышедший мне навстречу. Он был выше меня на голову и старше лет на двадцать. Изо рта у него торчала неподкуренная сигарета.

- Здравствуйте, - сказал я, - Здесь проходит «Фестиваль короткометражных фильмов»?

- Верно, - ответил он, почесывая седую щетину, - Именно здесь. А вы, я так понимаю, ценитель кино?

- Нет, - честно сказал я, - Меня пригласили. А в кино я не особо разбираюсь.

- А вообще искусством увлекаетесь?

- Ну, немного.

- В таком случае проходите. Скоро начинаем, - сказал он и жестом пригласил внутрь.

Это был обычный подвал с барахлом, который убрали в угол. В центре стоял шкаф с проектором на верхней полке, а за ним шел зрительный зал из стульев, глядящих на стену, на которую подал свет проектора. В углу возле барахла собрался кружок из трех человек. Двое сидели на стульях и еще двое возились с ноутбуком и колонками. Тоты не было.

Я сел в последнем ряду и тёр ладони друг о друга, наблюдая за другими. Никто не снимал верхнюю одежду. Пальто, куртки, парки и красные ноздри, выпускающие пар.

Кто-то выключил свет и все начали садиться, бросая тени на экран. Заскрипела красная дверь, зашел вежливый мужчина и сел рядом со мной.

- Начинается, - сказал он с блестящими глазами.

Первой была короткометражка, состоящая из одной сцены с двумя кустами. Они вели философский диалог о боге и невозможности познания бытия. В следующем фильме героями были игрушки. На кухне миниатюрного домика сидели плюшевый медведь, оловянный солдатик и Барби, и рассуждали о любви и гендерном неравенстве. И еще несколько короткометражек с такими же бредовыми сюжетами. Я понемногу начинал жалеть, что пришел, но вдруг на экране появилась надпись:

film by Toty Suluman

Первый кадр - лицо Тоты крупным планом. Она смотрит в камеру и улыбается. Я снова вижу ее родинку под правым глазом, прямо по центру. Камера отходит назад и показывает нам Тоты в полный рост посреди пшеничного поля. Она озирается вокруг и начинает смеяться. Но я не слышу ее смех, потому что фильм беззвучный. Тоты поднимает руку и указывает куда-то в даль. Резкая смена ракурса. Теперь мы видим ее спину и то, куда она указывает - солнце. Шаг за шагом она переходит на бег. Снова крупным планом лицо Тоты. Она смеется и бежит навстречу солнцу. А огненный шар тем временем постепенно уходит в закат и наступает тьма. Тоты потихоньку сбавляет шаг до полной остановки. Над ней слетаются вороны. Она падает на колени, плачет и прячется от них, закрывшись руками. Камера снимает луну и тени копошащихся ворон. Тоты плачет и дрожит. Вдруг из ниоткуда появляется белый голубь и садится ей на плечи. Рассвет. Тоты перестает дрожать. Первые лучи нового дня ложатся ей на руку. Она поднимает голову. Голубь улетает. Тоты видит солнце, слабая улыбка переходит в смех и она снова бежит навстречу солнцу.

The End

Я похлопал, хоть ничего и не понял. Но хлопки мои никто не поддержал. Кто-то включил свет. Мой вежливый сосед поднялся с места.

- Спасибо всем за участие в этом скромном фестивале, что я провожу каждый месяц. Многих режиссеров я уже знаю и скажу, что вы выросли как творцы. Вы начали создавать что-то свое. И это правильно. К сожалению, моя дочь не смогла прийти. Утром Тоты стало плохо и я отвез ее в больницу. Полагаю, ничего серьезного. Она у меня сильная. Ну да ладно... А сейчас, господа, приглашаю всех в кофейню, что через дорогу. Там, за чашечкой кофе, мы сможем не спеша и обстоятельно обсудить всё, что мы здесь увидели.

Я дождался пока все, кроме меня и отца Тоты, покинут подвал. Мы вышли последними. И пока он закрывал дверь, я спросил:

- Как давно Тоты снимает фильмы?

Он задумался, почесал бороду и глядя на меня, сказал с удивлением:

- Честно, не знаю.

- Мне понравилась ее работа, - сказал я.

- А я вот не могу дать оценку.

- Почему? - спросил я.

- Потому что я ее отец. Я люблю все, что она создает. А что именно вам понравилось?

Я не был готов к такому вопросу. Слегка замялся и озвучил первую мысль, пришедшую в голову.

- Напоминает Ван Гога.

- В точку! - сказал он с горящими глазами, - Ван Гог! Ну, конечно. Только у нее это скорее борьба… Винсент… Да… Не нашел художник утешения… Но Тоты - это протест против отчаяния… Да… Ибо солнце все равно взойдет и разгонит тьму!

Я просто кивал. Кивал, как школьник, который не подготовил домашку и, теперь, пытается это скрыть.

- С ней точно все хорошо? - сменил я тему.

- Не могу сказать точно. Но в больнице меня уверили, что ее жизни ничего не грозит.

- Я веду блог о творческой жизни нашего города, - соврал я, - И хотел бы взять у вашей дочери интервью. Могу я узнать в какой она больнице?

- Да ладно? Вы - блогер?

Отец смерил меня взглядом и спросил, улыбаясь:

- А если честно?

Я потерялся, не зная что ответить.

- Шучу, - сказал он, - Она в Городской больнице №1. Вы не будете против, если я передам через вас записку?

И снова записка. Похоже, у них это семейное. Он вытащил блокнот, что-то написал, вырвал страницу, сложил и дал мне.

- Спасибо, - сказал я.

- Передайте ей, пусть слушается врачей, - сказал он, переходя дорогу. Когда за ним закрылась дверь кофейни, забыв о правилах приличия, я открыл записку:

«А он упрямый»