От подписчика

Это случилось в конце двухтысячных, когда город ещё не был увешан камерами. Говорят, времена тогда были спокойнее, но это правда лишь отчасти. Бандиты только-только прекратили расстреливать друг друга прямо на улицах по разу в неделю, и горожане чуть расслабились, даже детей стали отпускать без сопровождения взрослых. Людям, окружённым так называемой цивилизацией, свойственно забывать, что мир с самого начала и во все времена, «лихие» или «сытые», остаётся диким и опасным местом вроде леса, густого и мрачного, населённого кровожадными тварями. Разве что неоновых вывесок прибавляется год от года. Да, неоновый лес с монстрами. В него мы отправляем детей погулять, и они пропадают там с утра до ночи, а некоторые – навсегда. 

Алёне Васильевой было восемь лет. Она исчезла двенадцатого июля две тысячи девятого года. В тот день Алёна с подругами отправилась на городской пруд. На местном пляже в тёплую погоду – а лето две тысячи девятого выдалось жарким и солнечным, с редкими проливными дождями – собиралось до пары сотен человек. Компании из взрослых и детей усеивали весь берег. Ребята постарше загорали на полотенцах, лишь изредка ополаскиваясь, а совсем юные девочки и мальчики по несколько часов не вылезали из воды: купались, плескались, перекидывали мяч и играли в догонялки, или, как они называли это, в доплывалки. Вот Алёна и веселилась среди них аж до самого вечера. Она обещала матери вернуться к ужину, потому ушла раньше подруг, однако ни в восемь, ни в девять часов, ни в полночь дома так и не объявилась. 

Я нашёл её уже ближе к утру, правда, не в том виде, пожалуй, в котором хотелось её родителям. Васильевы были моими соседями. Когда во дворе узнали, что Алёна пропала, местные жители, не дожидаясь приезда милиции, отправились на поиски. Ночью мы обходили дом за домом, кафе, ларьки, магазинчики. Может, кто-нибудь видел девочку в белом платье. Повезло мне. Жившая в хрущёвке вдоль дороги от пруда старушка, из тех, кому в последние дни жизни для развлечения осталось только пялиться в окно, пока не стемнеет, рассказала, что видела Алёну как раз в тот момент, когда рядом с ней остановилась белая «Нива». Старушка решила, что за девочкой приехал папа. Номера машины она не запомнила, но я знал, кому может принадлежать белый внедорожник с пятнами ржавчины внизу кузова. Все знали. Ванич жил в посёлке неподалёку, работал трактористом, помогал с починкой машин, от него всегда несло бензином и куревом, при этом вид у него был опрятный, всегда чистые джинсы, ботинки и какая-нибудь светлая рубашка навыпуск. Меня всегда занимали его руки – рабоче-крестьянские, крепкие, с толстыми короткими пальцами, такими грецкие орехи можно щёлкать и монеты гнуть. Дом у Ванича был деревянный, старый и чуть покосившийся, но ухоженный, свежевыкрашенный, а во дворе стояли вырезанные из шин фигуры лебедей. Я пошёл к нему один, потому что даже мысли плохой не имел об этом человеке. 

Я сказал, что он жил в доме, однако выяснилось, что это не совсем так. Калитка была не заперта, дверь – тоже. Внутри было так прибрано и не чисто даже, а скорее, пусто. Минимум мебели, никакой обуви в прихожей, пустые вешалки, пустые полки, пустые столы. Можно было подумать, что здесь не живёт никто, что хозяин покинул этот дом, и, судя по отсутствию пыли, недавно. Некоторый беспорядок отметил я только на кухне. Палас был собран в углу комнаты, и рядом же лежала крышка погреба, из двойной доски, с четырьмя крупными шпингалетами на краях. В подполе горел свет. Я позвал Ванича по имени несколько раз, но никто не откликнулся. Пришлось спускаться вниз по прицеленной железной лестнице. Как только я оказался внизу и огляделся, сразу стало понятно: вот здесь Ванич и жил. Ровный бетонный пол и стены, лишь из одной торчало несколько гвоздей, на которые хозяин вешал вещи, лампа, стол с сухими наборами, чайником и посудой (одна тарелка, один стакан, вилка, нож, две ложки, чайная и большая), стул, одноместная, аккуратно заправленная кровать, небольшой старый телевизор. Второе, что я понял: надо выбираться, сейчас же. 

Послышался стон. В подполе была дверь, которая вела в другую комнату. Я инстинктивно двинулся к ней, тут же она отворилась, и на меня бросился Ванич. Одним ударом он сбил меня с ног, сел сверху и начал колотить кулаками по лицу. Я пропустил несколько ударов, в один раз увернулся, и Ванич зарядил в пол. Сломал кисть. Я сбросил его с себя, поднялся и рванул к лестнице. Но Ванич схватил меня за волосы, развернул к себе и врезал прямо в нос. На мгновенье я отключился: картинка в глазах пропала, ноги пошатнулись. А когда я, почти сразу же, пришёл в себя, Ванич поднял меня двумя рууками за подмышки и впечатал в стену. Спину обожгло. Ванич отпустил меня и сделал два шага назад, а я так и продолжил висеть. Собственный вес очутился прямо-таки всем телом, как он тянет меня вниз, разрывая плоть. Я посмотрел на Ванича, а тот – на меня, с хищной улыбкой. Как волк при виде оказавшегося в ловушке зайца, или лиса или кто-то там ещё в лесу обитает. Неважно – зайцу при любых раскладах конец. От боли ли, от страха я заорал, вдавил плечи в стену позади и оттолкнулся от неё ногой. На долю секунды мне почудилось, что я вижу, как гвозди со хлюпаньем выходят из моей спины. Спрыгнув на пол, я схватил со стола нож, первое, что попалось под руку, и всадил в шею Ваничу, который, вероятно, успел посчитать схватку оконченной. Ударив его, я тут же отпрянул назад, а Ванич взялся обеими руками за нож. Он как будто держал всего себя за рукоятку, вращал обезумевшими глазами, даже не глядя на меня. Тогда я подошёл к нему, обхватил его руки и продёрнул вдоль шеи. Кровь брызнула фонтаном. Ванич захрипел, упал на колени и завалился на спину. Из его глотки вырывались булькающие звуки. Я стоял над ним, не в силах пошевелиться. Сознание словно переместилось – из головы в туловище, в избитые и обожжённые участки. И тогда я нова услышал стон из другой комнаты. 

Там тоже стояла кровать. А из стены напротив неё торчали штыри. На них Ванич держал свою коллекцию для любования. Своих куколок, целых восемь штук в разной степени разложения. Штыри насквозь пронизывали их тела. Среди одной из девочек я узнал Алёну. Белое платье ниже груди вымокло от крови. Я подошёл ближе, и девочка вздрогнула, подняла голову и застонала: «Мама, мамочка». Я оглянулся назад, на тело Ванича. 

– Надеюсь, тебе было больно, сука. 

Ванич уже ничего не мог ответить. 

Я не понимал, что рискую ещё больше навредить Алёне, поэтому снял её со штыря и понёс наверх. Пока мы поднимались по лестнице, она всхлипывала у меня в руках, а я пытался её успокоить, хотя сам еле живой был, приговаривал: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо». 

Позже следователи выяснили, что до две тысячи пятого Ванич похищал по одной девочке в год. Он специально выезжал в другие города и даже регионы, чтобы не привлечь внимания. Многолетняя спячка вынудила его пренебречь осторожностью. Ванич не выбирал Алёну в жертву, не преследовал её, но сорвался, случайно заметив одну на улице. 

Ещё во время лечения и после выписки из больницы ко мне приходили много людей. Благодарили, поздравляли, называли героем. Мне даже грамоту от милиции вручили. Люди радовались так, словно страшная сказка закончилась смертью монстра, а значит, закончилась хорошо. Можно пить шампанское?! Нет, нельзя, пейте водку. Я пью. Какой уж тут хэппи-энд, если история началась с семи маленьких трупов? Почти в каждом моём сне девочки висят на штырях, воздевают руки и голосят хором: «Помогите, помогите, помогите». 

Эти картинки я заливаю пойлом и сам в нём тону, опускаюсь всё ниже и ниже. Я не могу подняться наверх сам, но жду, что не успею добраться до самого дна. Ведь и в этой ужасной сказке остаётся место для надежды. Хочется верить, эта история не о мёртвых детях, а о той, что спаслась и смогла пережить произошедшее. Наверное, поэтому между кошмарами мне снится иногда, как чьи-то руки достают меня из сырой тёмной ямы и детский девичий голос говорит: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо». Может быть, однажды это случится на самом деле. Такой финал можно было бы назвать счастливым. Но до него ещё очень и очень далеко.