Остров

Я стиснула зубы, но девушка ловко схватила мой нос, лишив меня возможности дышать, и я инстиктивно распахнула рот, в который она начала вталкивать кляп. Придерживая грушу пальцем, она заправила накладку под шлем и расправила её. Потом взяла еще одну с ремешками и, приложив к ротовой щели, затянула ремни на шее, а один раздвоенный подняла вверх и, пропустив через петлю на макушке, соединила с шейным.

Я замотала головой, пытаясь освободиться, но ремни держали крепко. Я в отчаянии замычала и задергалась, но быстро потеряла силы и обмякла. А девушка снова посадила на лежанку и стала связывать мне ноги широкими плотными ремнями. Сначала она стянула мне щиколотки, потом под коленками, и в конце застегнула ремень над сапогами. При такой тщательности связывания я даже удивилась, почему мне не связали пальцы на ногах.

Но и это еще был не конец. Девушка стала на меня надевать тонкий мешок из того же латекса, при этом пояснив, что этот мешок тоньше, и мне в нем будет удобнее. Мешок был очень узкий, и ей пришлось его накатывать, как презерватив. Но в верхней части мешок имел спереди застежку, а сзади — такой же карман для рук, как и тот, в котором меня привезли.

Застегнув «молнию» не до конца, «Черная» заправила под мешок клапан от невольничьего шлема и дотянула застежку до верха. Наверное, со стороны я была похожа на мумию, только черную и блестящую. Мешок обхватил моё тело, выделив грудь и ягодицы, туго стянул талию и плечи, плотно обвил шею. Но дышать мне не мешал. И завершал мой гардероб широкий кожаный ошейник с пряжкой и металлическим кольцом сзади.

— А теперь наденем фартучек, — мяукающим голосом сказала «Черная», — Ты же любишь фартучки и переднички?

Я дернулась, как от разряда тока. Она была права, когда говорила, что знает про меня всё. Любая женщина эту деталь одежды воспринимает вполне нормально. Спецодежда. Но только не для меня.

Впервые отвращение к одежде такого рода я почувствовала в раннем детстве. Если не ошибаюсь, был День Благодарения, и к нам должны были приехать родственники. Мама решила меня нарядить в новое платьице, которое недавно сшила специально для такого случая.

Платье действительно было очень красивым. Я долго вертелась перед зеркалом, рассматривая вышивки на подоле, фонарики на рукавах и еще что-то. Мама подошла ко мне, повернула к себе лицом и надела на меня белый фартучек. Потом она развернула меня лицом к зеркалу и завязала сзади большой бант.

Я оцепенела, а потом начала хныкать и пытаться дотянуться до банта, чтобы его развязать. Мама смотрела на меня, широко раскрыв глаза от удивления, а я продолжала дергать за кончики лямок, пока их не порвала. Стащив с себя фартук, я бросила его на пол и убежала в свою комнату, где просидела до позднего вечера.

Потом пришла мама, и пообещала, что больше никогда не наденет на меня фартук, если я сама не захочу этого. Скорее всего, ей подсказал отец.

Шло время, я взрослела, но эта странность меня не только не покинула, а только усилилась. Доходило до того, что я даже не могла смотреть на девушек-официанток, когда мы с подругами заходили ...

в какой-нибудь ресторанчик попить кофе и поболтать. Меня сразу же начинало колотить, и я, выдумав какую-нибудь причину, убегала домой.

А однажды мы с мамой поехали в гости в Россию. У неё в Ленинграде жили родственники. У этих родственников была дочь, которая училась в десятом классе. Мы сидели за столом, когда эта Аня вернулась из школы, как это там называется. Сняв своё пальто, она вошла в комнату, и я увидела, что на ней поверх коричневого платья надет черный матерчатый фартук.

Я уже умела контролировать свои эмоции, но сдержаться мне стоило огромных усилий. А эта Аня спокойно села за стол и начала есть. Её мама посоветовала ей пойти в свою комнату переодеться, но Аня отмахнулась. Потом, когда надо было мыть посуду, она, к моему великому удивлению, поверх своей формы надела другой фартук.

Сейчас я уже не помню, о чем мы с ней говорили. И говорили ли вообще. Но тему одежды даже не затрагивали. А когда спустя неделю мы уже летели в самолете, мама сказала, что, когда я смотрела на Аню, особенно, когда она была в школьной форме, глаза у меня были шальные. Я только пожимала плечами.

И вот сейчас на меня хотят надеть фартук. Я замычала и замотала головой, но девушка только рассмеялась, а потом строго сказала:

— Прекрати выть, рабыня! Знаю, что не любишь, но будешь носить! И твоего мнения здесь никто не спрашивает!

С этими словами она накинула мне на шею лямку и, расправив фартук, туго завязала его на моей талии. У меня закружилась голова, и я чуть не потеряла сознание, но «Черная» несильно хлестнула меня по щеке и только ухмыльнулась.

Оставив меня стоять, она откинула в сторону черное покрывало, закрывавшее выемку для рук, расстелила на лежанке какую-то белую короткую простыню и помогла мне лечь. Когда руки утонули в этой выемке, я лишилась возможности двигаться, а девушка зачем-то запеленала меня этой простыней, оставив неприкрытыми мои торчавшие груди, которые плотно облегал нагрудник фартука. Затем, она натянула на меня еще один мешок, только по свободнее. У этого мешка не было никаких карманов, но зато я заметила огромный капюшон.

Приподняв голову, я увидела, что эта девка натягивает мне на ноги маленький мешок.

— Почти всё! — торжествующим тоном сказала она, — Осталось только привязать.

С этими словами она продела снизу в дырку ременную петлю, накинула её на ноги и затянула где-то внизу. Потом пристегнула ошейник, продев тонкий поводок в отверстие в головах этой адской кровати, и зафиксировала его где-то внизу. Ремнями, которые свешивались с лежанки, она обхватила меня в области талии и туго стянула их.

— Лежи и отдыхай, — сказала девушка, накидывая мне на голову капюшон и завязывая его на шее, — Смотреть тебе не на что и не зачем. А чтобы совсем скучно не было, я тебе развлечение приготовила. Затычки в твоих трусиках я смазала специальной мазью. Скоро она начнет действовать.

Я оказалась в полной темноте обездвиженная и лишенная возможности говорить. Да и одно сознание, что на мне этот проклятый фартук, привело к тому, что я разрыдалась.

Вскоре я начала чувствовать те «радости», о которых говорила «Черная». Обе мои дырочки начали зудеть, но это была не чесотка. Мазь, впитываясь, возбуждала меня, то накатываясь волнами, то затихая, будто давая передохнуть. Но с каждым разом, с каждой волной зуд становился сильнее, а перерывы — короче. Вскоре перерывы совсем исчезли, слившись в один нестерпимый зуд. Он распространялся по телу, не давая забыться, отрешиться. Моё дыхание стало глубже, груди напряглись, а соски стали чувствительнее и при каждом вздохе терлись о нагрудник фартука, еще болше раздражаясь. Тут я заметила еще одну неприятность: нагрудник, как и весь фартук, был сшит из клеёнки, обратная сторона которой была шершавой, что только добавляло непрмятностей.

Возбуждение нарастало, зуд становился невыносимым. Не имея возможности шевелиться, я не могла поменять положение своего тела, и это сильно действовало на сознание. Неужели все десять дней карантина меня будут преследовать эти мучения?! Я думала, что не вынесу этой пытки. Я стонала и корчилась в этой проклятой резине, спутанная по рукам и ногам и с заткнутым ртом.

Продолжение ...