Опасности чтения в постели

В Европе XVIII века эта привычка считалась угрозой для жизни и собственности, но больше всего – для нравственности

Однажды утром 1831 года слуги лорда Уэлсингема, войдя в его спальню, обнаружили на кровати обуглившееся тело хозяина. Согласно заметке в журнале «Спектейтор», «от него практически ничего не осталось, руки и ноги превратились в пепел, и только череп и кости формой своей напоминали нечто, похожее на человека». Его жену также ожидала печальная участь: спасаясь от пожара, женщина выпрыгнула из окна и разбилась.

Издание «Фэмили монитор» охарактеризовало смерть Уэлсингема как примету времени. В редакции пришли к выводу, что он уснул за чтением в постели – дурная привычка, едва ли не синонимичная гибели в огне, ведь для такого чтения непременно нужны свечи. Трагедия превратилась в поучительную историю. Читателей призывали не искушать Господа заигрываниями со «страшнейшей опасностью» и бороться с чудовищным пороком – брать в постель книгу. Вместо этого им настоятельно рекомендовали завершать день «молитвой с просьбой уберечь их от физической опасности и зла». Чтение в постели, по мнению авторов статьи, можно было приравнять к нравственному падению, что в те времена было распространенной точкой зрения.

В какой-то мере связь между моральностью и летальностью вполне обоснована. От свечей, оставленных без присмотра, мог загореться полог над кроватью, что, возможно, вылилось бы в утрату имущества, а то и жизни. Так что бессмысленное пребывание в постели с книгой расценивалось как признак развращенности.

В литературе XVIII-XIX веков часто с изрядным драматизмом описывали, насколько чудовищными могут быть последствия чтения в постели. В своих воспоминаниях 1791 года «Правдивая и скорбная повесть» Ханна Робертсон приводит один из таких примеров. Это история социального падения, вызванного злополучной читательской привычкой норвежского гостя, уснувшего с книгой в руках: «Сначала загорелись шторы, затем огонь перекинулся на прочие предметы обстановки, потом стал распространяться по зданию, и вскоре огромная часть нашего имущества была уничтожена пламенем».

Даже почившим знаменитостям не всегда удавалось избежать порицания за столь пагубное пристрастие. В биографии Сэмюэла Джонсона, написанной вскоре после его смерти, в 1778 году, английского писателя сурово раскритиковали за вредную привычку, характеризовавшую его как «нахального ребенка». А в биографии Джонатана Свифта утверждалось, будто известный сатирик и священник едва не сжег таким образом Дублинский замок [построен в XIII веке и во времена Свифта служил резиденцией английских наместников в Ирландии – прим. перев.] – и пытался замять эту историю с помощью взятки.

На деле же эта привычка была далеко не так опасна, как полагала общественность. Из 29 069 пожаров, зарегистрированных в Лондоне между 1833 и 1866 годами, только 34 случились по вине любителей читать в кровати. В таком же количестве пожаров были повинны кошки.

Что же такого угрожающего видели люди в подобном поведении? Отчасти причина противоречивого отношения крылась в том, что эта привычка была беспрецедентной: в прежние времена чтение было процессом коллективным и устным. Чтение «про себя» было столь редким явлением, что Блаженный Августин в своейИсповеди с удивлением рассказывает, как видел святого Амвросия, читающим книги, просто скользя глазами по страницам, в то время как «не был слышен его голос, а язык оставался неподвижен».

Вплоть до XVII-XVIII веков брать с собой книгу в постель было привилегией тех, кто вообще умел читать, имел доступ к книгам и возможность побыть в одиночестве. Благодаря появлению печатного станка читать «про себя» стало вполне обыденной практикой, сопряженной с понятием уединения. Чтение в одиночестве было настолько распространенным к XVII веку, что книги хранились в спальнях чаще, чем в гостиных или кабинетах.

В то же время менялась и сама спальня. Сон также все чаще требовал одиночества. В XVI -XVII веках даже члены королевской семьи зачастую испытывали недостаток ночного уединения, которое нам сейчас кажется вполне естественным. В замке Тюдоров слуга нередко спал возле хозяйской кровати, а иногда и под одеялом, оберегая госпожу от холода. Днем постель и вовсе была центром жизни королевского двора. Для монархов даже обустраивались отдельные спальни с расчетом на то, что там владельцы будут заниматься королевскими обязанностями. По утрам они отправлялись из своих опочивален в другие, более изысканные и пышные покои для приема посетителей.

В Европе в период раннего Нового времени [этот период называют также поздним средневековьем – конец XV – первая половина XVII веков – прим. перев.] королевские дома задавали тон постельного поведения в широких массах. В скромном крестьянском доме, как правило, все ютились в одной комнате. В случае необходимости даже делили одну кровать или же ставили несколько кроватей впритык друг к другу. В крупных буржуазных домах комнат было гораздо больше, однако именно спальня была местом, где собиралась вся семья. Как раз в это время была изобретена кровать с пологом на столбиках, а с ней появилось и современное представление о приватности. В переполненном доме, состоявшем из одной только комнаты, опущенный полог был единственной возможностью побыть в одиночестве. А это, в свою очередь, создавало опасную почву для греха.

* * *

В своей книге «Онанизм: культурная история мастурбации» историк Томас Лакер проводит прямую связь между уединением, чтением «про себя» и мастурбацией как понятиями, приравненными в XVIII веке к общественной угрозе: «Романы, как и самоудовлетворение, давали женщине альтернативного "компаньона по подушке"». Эти «грехи одиночества», как обозначил их Лакер, получили такой статус из опасений, что независимость личности приведет к разрушению коллективного морального порядка.

Когда сон стал актом более личным, постель превратилась в новый очаг тревожности. В конце концов, риск, вызванный чтением в кровати, вовсе не сводился к угрозе жизни и имуществу, а скорее представлял ощутимую опасность для традиционных устоев.

Изменения в привычках, касающихся сна и чтения, делали акцент на самодостаточности – основе философии Просвещения. Новое отношение к личности XVIII века ослабляло ее прежде неразрывную связь с обществом. Погружаясь в сон, молодая женщина слышит, как храпит ее отец, или чувствует, как младшая сестра спит, свернувшись калачиком, у нижнего края кровати. Когда она слушает отрывки из Библии, рядом всегда есть кто-то авторитетный, кто растолкует ей текст.

Люди страшились, что чтение или сон в уединении способны породить скрытую внутреннюю жизнь, полную фантазий, а она будет угрожать коллективному порядку, особенно среди женщин. Женщина, засыпающая ночью наедине с собой, погружается в грезы иного мира, знакомого ей только по книгам. Днем соблазны воображения могут увлечь ее настолько, что она спрячется за книжной обложкой от своих социальных обязательств.

Знаменитое сопрано Катарина Габриелли была, вероятно, поглощена чтением одного из таких романов, когда ей следовало присутствовать на званом ужине с представителями сицилийской элиты в доме наместника короля в Палермо, который за ней ухаживал. Посланник, отправленный на поиски певицы, обнаружил ее в спальне, погруженной в чтение настолько, что она совершенно забыла о приеме. Женщина извинилась за дурные манеры, но не сдвинулась с места.

* * *

Эпохи социальных перемен идут рука об руку с паникой по поводу падения моральных норм. Интернет, в корне изменивший наш подход к чтению и общению, это современный аналог тех самых романов – в хорошем и в плохом. Мы беспокоимся о роли Интернета в жизни современного человека, как люди XVIII века беспокоились о чтении в постели. Но теперь чтение объект угрозы, а не ее мнимый источник.

«Стоит признать триумф экрана, – сказал Филип Рот в интервью изданию «Ле Монд» в 2013 году. – На моей памяти никогда еще книги не были в таком печальном положении, как сегодня, учитывая, какого неусыпного внимания и непрерывной концентрации они требуют. Завтра будет хуже, послезавтра – еще хуже».

Скорее всего, Рот прав: для неусыпного внимания и непрерывной концентрации необходимо одиночество. Но по иронии судьбы проблема XXI века прямо противоположна проблеме века XVIII. Сегодня на человека, оставшегося в постели наедине с собой, с экрана изливается поток информации от друзей и незнакомцев. Социальные связи не страдают от чтения в постели. Скорее оно страдает от избытка социальных связей.