ОНО

— Урис! — закричал Ричи, в голосе слышалось одновременно
облегчение и потрясение.
— Господи, я
ненавижу,
когда что-то вертится у меня на кончике
языка, а я не могу вспомнить. Когда кто-нибудь приносит игру «Тривиал
Персьют», я говорю: «Извините, но я думаю, у меня опять начинается
понос, поэтому я сейчас собираюсь домой, о'кей?» Но ты-то помнишь.
Майки, как и прежде?
— Нет. Я посмотрел в моей записной книжке. Снова долгое молчание.
Затем:
— И

ты
не помнишь?
— Не-а.
— Ни черта?
— Ни черта.
— Тогда на этот раз действительно все кончено, — сказал он, и
облегчение в его голосе казалось неподдельным.
— Думаю, да.
На всем этом длинном расстоянии — от штата Мэн до Калифорнии —
не было слышно ни звука. Мне кажется, мы думали об одном и том же: все
кончено, да, и через шесть недель или через шесть месяцев — какое это
имеет значение? — мы все забудем друг о друге. Все кончено, и все, что

имело значение, тоже — наша дружба и жизнь Стэна и Эдди. Я почти
забыл о них, понимаете? Это страшно звучит, но почти забыл и о Стэне, и
об Эдди. Чем болел Эдди, астмой или у него была хроническая мигрень?
Черт меня побери, если я помню точно, хотя я думаю, что это была
мигрень. Спрошу Билла. Он будет звонить.
— Ладно, передавай привет Биллу и его прелестной жене, — сказал
Ричи с наигранной легкостью.

— Хорошо, Ричи, — сказал я, закрывая глаза и потирая лоб. Он
помнил, что жена Билла была в Дерри… но не помнит ее имени или того,
что с ней случилось.
— А если будешь в Лос-Анджелесе, позвони. Мы встретимся и
поболтаем.
— Конечно, — я почувствовал, как горячие слезы подступают к
глазам.
— А если ты вздумаешь вернуться, сделай то же самое.
— Майки!
— Я здесь.
— Я люблю тебя, парень!
— Я тоже.
— О'кей. Подними свой большой палец…
— Би-би, Ричи.
Он засмеялся.

— Да, да, да. Теперь засунь его себе в ухо, Майк. Я сказал в твое
ухо,
парень.
Он повесил трубку, я тоже. Потом я откинулся на подушки с
закрытыми глазами и не открывал их еще долго.
7 июня 1985 года
Еще раз говорил с Биллом по телефону. Одра уже ест твердую пищу,
сказал он, но больше никаких изменений. Я спросил, что было у Эдди, —
астма или мигрень.
— Астма — сказал он уверенно. — Помнишь его ингалятор?
— Да, конечно, — сказал я и вспомнил. Но только, когда Билл сказал.

— Майк?
— Да.
— Как была его фамилия?
Я посмотрел в записную книжку, лежащую на ночном столике, но не
взял ее.
— Не могу точно вспомнить.
— Что-то вроде Коркорана, — сказал Билл с недоумением, — но это не
точно. У тебя же все записано. Правда?
— Правда, — сказал я.
— Слава Богу.
— У тебя есть какие-нибудь идеи насчет Одры?
— Одна, — сказал он, — но слишком безумная. Я не хочу о ней
говорить.
— Ты уверен?
— Да.
— Хорошо.

— Майк, это ужасно, не правда ли? Что мы все забываем?
— Да, — сказал я. Так оно и было.
8 июня 1985 года
Рэйтон, который должен был разбить площадку на заводе в Дерри и
начать строительство в июле, в последнюю минуту отказался и решил
строить в Вотвилле. Редакция на первой странице «Ньюз» выразила свое
недоумение… и, если я могу читать между строчек, была немного
испугана.
Я думаю, что догадался, в чем заключалась идея Билла относительно

Одры. Но ему нужно было действовать быстрее, пока последнее
волшебство не ушло из этих мест. Если оно уже не исчезло.
Но вероятно то, что я думал прежде, не было таким безумным. Имена
и адреса друзей в моей маленькой записной книжке исчезают. Цвет и
качество чернил выглядят таким образом, будто они были написаны
пятьдесят, а то и все семьдесят пять лет назад. Это произошло четыре или
пять дней тому назад. Я подозреваю, что к сентябрю их имена полностью
исчезнут.

Я думаю, я мог бы сохранить их; я мог бы снова и снова переписывать
их. Но я также подозреваю, что и они в свою очередь начнут исчезать и что
очень скоро это превратится в тщетное упражнение. Типа того, как
написать «Я больше никогда не буду играть в мяч в классе» пятьдесят раз.
Я стал бы писать и переписывать имена, которые бы ничего для меня не
значили, потому что я их забыл.
Пусть будет как будет.
Билл, действуй быстрее… но будь осторожен!
9 июня 1985 года

Проснулся среди ночи от жуткого ночного кошмара, который не могу
вспомнить, впал в панику, дыхание останавливалось. Дотянулся до кнопки
вызова, но не смог нажать на нее. Было ужасное видение Марка Ламоники,
отвечающего на звонок с гипо… или Генри Бауэрса с лезвием бритвы.
Я схватил записную книжку и набрал номер Бена Хэнскома в
Небраске… адрес и имя еще больше стерлись, но пока еще можно
прочесть. Вот так-то, Джо! Ответил автоответчик телефонной компании:

этот номер телефона не обслуживается, аннулирован.
Был ли Бен толстым, или он носил что-то вроде спортивных тапок?
Лежал без сна до рассвета.
10 июня 1985 года
Сказали, что я могу идти домой завтра.
Я позвонил Биллу и сказал ему это — я думаю, я хотел предупредить, что у него в запасе очень мало времени. Билл единственный, кого я ясно
помню, и я подозреваю, что я — единственный, кого
он
помнит. Наверное, потому, что мы еще в Дерри.

— Хорошо, — сказал он. — К завтрашнему дню мы уедем.
— У тебя все еще есть идея?
— Да. Похоже, как раз время ее использовать.
— Будь осторожен.
Он засмеялся и сказал что-то, что я и понял, и нет: «Нельзя быть
осторожным на доске, дядя».
— Я узнаю, как все прошло, Билл?
— Узнаешь, — сказал он и повесил трубку.
Мое сердце с тобой, Билл, независимо от того, как все обернется. Мое

сердце со всеми вами, и я думаю, что даже если мы забываем друг друга, мы будем вспоминать во сне.
Я почти закончил с моим дневником, думаю, что дневник — это все,
что осталось, и что рассказ о старых тайнах и странностях, которые
происходили в Дерри, будет только на страницах этого дневника. Со мной
все прекрасно, я думаю, завтра, когда они позволят мне уйти отсюда, наконец настанет время подумать о том, как начать новую жизнь… хотя

какой она будет, мне до сих пор неясно.
Я люблю вас, парни, вы знаете.
Я очень люблю вас.
ЭПИЛОГ. БИЛЛ ДЕНБРО ПОБЕЖДАЕТ
ДЬЯВОЛА II
Я знаю невесту, когда она ездит на пони,
Я знаю невесту, когда она ходит на мол,
Я знаю невесту, когда она хочет напиться,
Я знаю невесту, танцует она рок-н-ролл.
Ник Лоув
Нельзя быть осторожным на доске, дядя.
Один мальчик
1
Полдень летнего дня.
Билл стоит раздетый в спальной комнате Майка Хэнлона, гладя на свое

длинное тело в дверное зеркало. Его лысая голова блестит на свету,
который падает через окно и отбрасывает тень на пол и стену. Грудь его
совершенно безволосая, бедра и ноги костлявые, хотя покрыты узлами
мускулов.
Да, —
думает он, —
это тело взрослого человека, нет вопросов.
Вот вам живот, который поглотил столько хороших бифштексов и так
много бутылок пива, и столько плотных завтраков с рубленым мясом и

острыми французскими соусами вместо диетических блюд. И зад у тебя
отвислый, Билл, старый чувак. Ты, конечно, можешь устроить небольшую
пробежку, если ты не слишком пьяный, и можешь видеть что-нибудь, но
ты уж не можешь мчаться за старым «Данлопом», как когда-то, когда
тебе было семнадцать лет. У тебя были любовные приключения, и твои
причиндалы выглядят как раз на твой возраст. У тебя морщины на лице,

которых не было в семнадцать… Черт возьми, их не было даже на твоем
первом авторском портрете, на том самом, где ты так старался
выглядеть, будто знаешь что-то… что-нибудь. Ты слишком стар для
того, что ты думаешь сделать, Билли-бой. Ты убьешь и себя, и ее.
Он надел штаны.
Если бы мы не верили, мы никогда не смогли… сделать то, что мы
сделали.
Потому что он действительно не мог вспомнить, что они такое сделали

и что привело Одру в состояние кататонического шока. Он знал только то,
что он собирается сделать сейчас, и он знал, что если он не сделает этого
сейчас,
он тоже забудет это. Одра сидела внизу, в легком кресле Майка, ее
волосы прямо свисали по плечам. Она сосредоточенно смотрела телевизор,
где показывали «Охотников за долларами».
Она не могла говорить и двигалась, если только ее вести.
Э
то другое. Ты слишком стар, дядя. Поверь.
Я не верю.

Тогда помирай здесь, в Дерри. Большое дело!
Он надел носки, джинсы и футболку, которую купил в «Магазине
Рубашек» в Бангоре вчера. Футболка была ярко-оранжевая. Поперек груди
написано: «КУДА К ЧЕРТУ ДЕЛСЯ ДЕРРИ, ШТАТ МЭН?» Он сел на
кровать Майка, которую делил последнюю неделю со своей теплой, но
ничего не чувствующей женой. Он стал надевать кроссовки… кеды,
которые он тоже купил вчера в Бангоре.

Он встал и посмотрел на себя в зеркало снова. Он увидел мужчину
среднего возраста, одетого в одежду ребенка.
Ты выглядишь смешно.
А какой ребенок не выглядит смешно?
Но ты не ребенок. Оставь это!
— Давайте потанцуем немного рок-н-ролл, — мягко сказал Билл и
вышел из комнаты.
2
В снах, которые он видел последние несколько лет, он всегда покидает
Дерри один на закате. Город пуст, все уехали. Теологическая семинария и

дома викторианского стиля на Западном Бродвее мрачно чернеют под
синим небом. А когда-то на закатном солнце ты всегда приезжал в один из
них.
Он может слышать звуки футбольных мячей, стучащих по бетону.
Еще один звук — это вода, гудящая в канализационных трубах.
3
Он покатил Сильвера по дороге, поставил его на стоянку и снова
проверил шины. Передняя была в норме, но задняя немного спустила. Он

достал велосипедный насос, который купил Майк, и подкачал немного
заднее колесо. Когда он положил насос назад, он проверил игральные
карты и зажимы. Колеса на велосипеде опять производили тот звук
автоматической очереди, которым Билл наслаждался, когда был ребенком.
Отлично.
Ты сошел с ума.
Может быть. Посмотрим.
Он снова зашел в гараж Майка, взял масленку и промазал цепь и

зубчатое колесо. Потом встал, посмотрел на Сильвера и нажал на грушу
сигнальной трубы; она негромко загудела. Звук был хорошим. Он кивнул и
пошел в дом
4
И он снова видел все эти места нетронутыми, какими они были в те
дни: неуклюжий кирпичный блок начальной школы Дерри, Мост Поцелуев,
исписанный инициалами старшеклассников, готовых взорвать мир своей
страстью, которые, повзрослев, становились страховыми агентами и

продавцами автомобилей, и официантками, и парикмахерами; он видел
статую Поля Баньяна на фоне кровавого заката и поникший белый забор,
отделяющий Канзас-стрит от Барренса. Он видел их такими, какими они
были и будут в какой-то части его мозга… и сердце его разрывалось от
любви и печали.
Уходим, уходим из Дерри, —
думал он. —
Мы покидаем Дерри, и если
это рассказ, то это будут последние шесть страниц; готовься пролистнуть
их, поставить на полку и забыть.

Солнце садится, и слышны только звуки футбольного мяча да
льющейся воды в канализации. Пора.
«Охотники за долларами» сменились «Колесом фортуны». Одра
пассивно сидела перед телевизором, глаза ее не отрывались от экрана. Ее
поведение не изменилось, когда Билл выключил телевизор.
— Одра, — сказал он, подходя к ней и беря за руку. — Пошли.
Она не шелохнулась. Ее рука лежала в его. Теплый воск. Билл поднял

ее вторую руку с подлокотника кресла Майка и опустил на ее колено. Он
одевал ее в это утро дольше, чем одевался сам, на ней были джинсы
«Левис» и голубая кофточка. Она бы выглядела очень хорошо, если бы не
бессмысленный взгляд ее широко открытых глаз.
— Пошли, — повторил он и провел ее через дверь кухни Майка. Она
шла сама… хотя, наверное, упала бы с верхней ступеньки крыльца прямо в
грязь, если бы Билл не обнял ее рукой за талию и не свел вниз со ступенек.

Он повел ее к тому месту, где стоял на тормозе Сильвер. Стоял яркий
солнечный день. Одра остановилась около велосипеда, безразлично глядя
на стену гаража Майка.
— Пойдем, Одра.
Она не двигалась. Билл терпеливо поднял ее длинные ноги и поставил
на ободья багажника Сильвера. Наконец она встала, багажник был у нее
между ног, но она не садилась на него. Билл нажал слегка ей на голову, и
Одра села.

Он сел на седло и отпустил тормоз. Приготовился взять руки Одры и
обнять ими себя за талию, но прежде чем он успел сделать это, они
обхватили его по собственной инициативе, как маленькие испуганные
мышки.
Он посмотрел вниз на руки, и сердце его забилось быстрее. Это было
первое независимое действие, которое Одра сделала за целую неделю,
насколько он знал, конечно… первое независимое движение с тех пор, как
Это случилось…
что бы это ни было.
— Одра?

Нет ответа. Он хотел повернуть голову и посмотреть на нее, но не смог
сделать это. Были только руки вокруг его талии, на ногтях еще остались
следы от старого маникюра, следы красного лака, который был нанесен
яркой, живой, талантливой женщиной в маленьком английском городке.
— Мы собираемся покататься, — сказал Билл и начал нажимать на
педали, двигаясь в сторону Палмер-Лейна, прислушиваясь к шуршанию

гравия под колесами. — Я хочу, чтобы ты держалась хорошенько, Одра. Я
думаю… Я думаю, что смогу поехать побыстрее.
Если не потеряю штаны.
Он думал о мальчике, которого он встретил раньше, когда был в Дерри,
когда
Это
все еще происходило.
«Нельзя быть осторожным на доске», —
сказал тогда мальчик.
Более
правильных слов нельзя придумать, парень.
— Одра, ты готова?
Нет ответа. Не стала ли она крепче держаться за талию? Возможно
просто желаемое принимается за действительное.

Он доехал до конца дороги и посмотрел направо. Палмер-Лейн
упиралась в Аппер-Мейн-стрит, где левый поворот направит его на гору, ведущую на окраину города. Вниз по горе. Набрать скорость. Он
почувствовал дрожь, когда представил себе эту дорогу
(старые кости
ломаются легче, Билли-бой),
как он летит по ней — мысль промелькнула
очень быстро и исчезла. Но… Но она пугала, не правда ли? Нет. Это было

также и желание… то самое чувство, что охватило его, когда он увидел
мальчика со скейтбордом под мышкой. Желание быстро мчаться,
чувствовать ветер гонки за спиной, если даже не знаешь, гонишься ты или
убегаешь, — просто двигаться, лететь.
Тревога и желание. Вся разница между тревогой и желанием —
разница между взрослым, считающим деньги, и ребенком, который просто
берет их и идет, например, в кино. А между этим весь мир. Не такая уж

большая разница. Ведь есть же и другие дети. Так чувствуешь себя, когда
сопровождающий автомобиль приближается к отметке первого участка,
откуда
действительно
начинается гонка.
Тревога и желание. То, что ты хочешь, и то, что ты боишься
попробовать. Место, где ты был и куда хочешь попасть. Что-то из рок-н-
ролла, из песен о том, что ты хочешь: девушку, автомобиль, место, где ты

хочешь остановиться и жить. О Господи, помоги вынести это! На
мгновение Билл закрыл глаза, чувствуя мягкий мертвый вес своей жены за
собой, чувствуя, что гора где-то впереди, чувствуя свое собственное сердце
внутри.
Будь смелым, будь честным, надо выстоять.
Он начал нажимать на педали сильнее.
— Не хочешь немного потанцевать рок-н-ролл. Одра? Нет ответа. Но
так и должно быть. Он был готов.
— Тогда держись!
Он заработал ногами. Сначала было трудно. Сильвер раскачивался

взад и вперед, вес Одры мешал сохранять равновесие… хотя она должна
была пытаться сохранить равновесие даже бессознательно, или они
разобьются здесь же. Билл привстал на педалях, руки вцепились в руль с
безумной силой, голова тянется к небу, глаза горят, жилы на шее
напряглись.
Сейчас упадем, прямо сейчас, на улице, разобьем головы, и она, и я —
не будет этого, Билл, езжай, езжай, сукин сын.
Он, стоя, жал на педали, чувствуя каждую сигарету, которую выкурил

за последние двадцать лет, в повышенном кровяном давлении и в каждом
ударе сердца.
Черт с ним, со всем этим! —
думал он, и нарастание
безумной скорости заставило его улыбнуться. Карты, которые издавали
отрывистые звуки, сейчас начали клацать быстрее и быстрее. Это были
новые, прекрасные новые велосипедные карты, и они давали хороший звук.
Билл почувствовал первое
дуновение ветра
на своей лысине, и улыбка
стала шире.

«Я создал этот ветерок, —
подумал он. —
Я сделал его,
нажимая на эти проклятые педали».
Приближался указатель «СТОП» в конце аллеи, куда он подъезжал.
Билл начал тормозить… а потом (улыбка становилась все шире и шире,
показывая его зубы), потом он стал нажимать на педали опять.
Не обращая внимания на указатель, Билл Денбро повернул налево, на
Аппер-Мейн-стрит над Бассей-парком. Снова вес Одры подвел его: они

почти потеряли равновесие и начали накреняться. Велосипед закачался,
завилял, но потом выровнялся. Ветерок становился сильнее, осушая пот на
лбу, испаряя его, уши заложило низким пьянящим звуком, похожим на шум
океана в ракушке и не похожим ни на что в мире. Билл думал, что этот звук
знаком мальчику, несущемуся на скейтборде.
Но этот звук ты можешь
забыть, мальчик, —
подумал он. —
Предметы имеют обыкновение
изменяться. Это грязная шутка, но будь готов к ней.

Он нажимал на педали еще сильнее, стараясь сохранить равновесие на
скорости. Руины Поля Баньяна остались слева — поверженный колосс. Бил
закричал:
— Хей-йо, Сильвер! А-о-а-о-а-о-а-о!
Руки Одры крепко держали его за талию; он чувствовал, как она
прислоняется к его спине. Но невозможно было повернуться и посмотреть
на нее сейчас… никакой возможности, никакой необходимости. Он еще
сильнее жал на педали, громко смеясь, — длинный, тощий, лысый человек

на велосипеде, вцепившийся в руль, чтобы уменьшить давление ветра.
Люди оборачивались, чтобы посмотреть, как он несется по Бассей-парку.
Здесь Аппер-Мейн-стрит уходила к центру города под более острым
углом, и голос внутри начал шептать, что если он сейчас не затормозит, то
уже не сможет сделать этого, он просто влетит в остатки того, что было
когда-то пересечением трех улиц, как летучая мышь в ад, и убьет и себя, и
ее.

Но вместо того, чтобы нажать на тормоза, он снова стал вращать
педали, заставляя велосипед двигаться еще быстрее. Сейчас он летел вниз
по Мейн-стрит, и мог еще видеть оранжево-белые заградительные барьеры,
дымовые сигналы с газом, отмечающие границу резкого поворота, и
верхушки зданий, осевших вниз на улице, как плод сумасшедшего
воображения.
— Хейо, Сильвер! А-о-а-о-а-о-а-о-а-о! —
кричал Билл в исступлении и

мчался вниз по горе к неизбежному, что бы там ни произошло, осознавая на
этот раз, что Дерри — это его город, осознавая, что
он живой под этим
настоящим небом,
и что все было — желание, желание, желание.
Он несся вниз с горы на Сильвере: он несся, чтобы победить дьявола.
6
…покидаем.
Итак, ты уезжаешь, и есть желание взглянуть еще разок назад, еще
раз посмотреть на закат, увидеть это суровое небо Новой Англии — еще

один последний раз — холмы, водонапорная башня, Поль с топором на
плече. Но это, наверное, не такая уж хорошая затея — оглядываться
назад, все книги об этом говорят. Посмотри, что произошло с женой
Лота. Лучше не оглядываться. Лучше верить, что ты будешь счастливее
там, впереди, где бы то ни было — и так может быть; кто осмелится
сказать, что не может быть таких концов? Не все корабли, которые

уплывают во тьму, пропадают, не увидев рассвета; если жизнь и учит
чему-нибудь, то она учит, что существует очень много счастливых
концов, но человек, который верит в то, что Господь не требует от него
разума, сталкивается с серьезными проблемами.
Уезжаешь и уезжай скорее, пока солнце не начало садиться, думает
он во сне. Вот, что ты делаешь. И все, что у тебя остается, это
призраки — призраки тех детей, которые стояли в воде на закате солнца,

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь