ОНО

своей конторкой; он смотрел телевизор, постукивая ногами по столу. Билл
нажал кнопку третьего этажа пальцем, который немного дрожал —
возбуждение? нервозность? вина? все вместе? О, да, конечно, и еще какая-
то безумная радость вместе со страхом. Это смешение чувств было
неприятно, но чувства эти казались необходимыми. Он провел ее по
коридору до своего номера, как-то смущенно решая, что если ему суждено

быть неверным, то этот факт измены должен завершиться у него, а не у нее.
Он понял вдруг, что вспоминает о Сьюзен Браун, своем первом
литературном агенте и своей первой любовнице.
Обманывать. Обманывать свою жену.
Он пытался обдумать это, но
оно казалось одновременно и реальным, и нереальным. Что было самым
сильным — так это несчастное чувство ностальгии, старомодное чувство
измены. Одра была сейчас дома, варила кофе, сидя за кухонным столом в

своем халате, может быть, учила роль, может, читала роман Дика Френсиса.
Его ключ задвигался в замке номера 311. Если бы они вошли в номер
Беверли на пятом этаже, они бы увидели зажженный огонек на ее
телефонном аппарате, администратор, который смотрел телевизор, оставил
ей извещение позвонить подруге Кэй в Чикаго (после третьего неистового
звонка Кэй он в конце концов вспомнил об этом), дело, возможно, приняло
бы другой оборот: им пятерым можно было бы не скрываться от

деррийской полиции, когда наступит тот день. Но они пошли в его номер
— так, возможно, было предначертано.
Дверь открылась. Они были внутри. Она посмотрела на него. Глаза ее
горели, щеки пылали, грудь быстро вздымалась и опускалась. Она взял ее
руки и был ошеломлен чувством правдивости,
справедливости —
чувством
соединения прошлого и настоящего, и на этом соединении не было никаких
швов. Он неуклюже захлопнул дверь одной ногой, и она тепло улыбнулась
ему.

— Мое сердце, — сказала она и положила его руку на свою грудь. Он
чувствовал его под этой твердой, сводящей с ума мягкостью, оно работало
как мотор.
— Твое сссердце…
— Мое сердце.
Они сидели на кровати, все еще одетые, целуясь. Ее рука скользнула
внутрь его рубашки, затем назад. Она нащупала пальцами ряд пуговиц,
задержалась на талии… и затем тем же пальцем скользнула ниже,
нащупывая твердую упругость его члена. Мышцы, о которых он и не

думал, напряглись и задрожали у него в паху. Он оборвал поцелуй и
отодвинулся от нее на кровати.
— Билл?
— Должен осссстановиться на минуту, — сказал он. — Иначе я
выпущу в шшшштаны, как мальчишка.
Она снова нежно улыбнулась, и посмотрела на него.
— Так ли? Или у тебя какие-то подспудные мысли?
— Подспудные мысли, — сказал Билл. — У меня они вввсегда.
— У меня нет. Я ненавижу его, — сказала она. Он посмотрел на нее, ее
улыбка погасла.

— Я этого не знала даже отдаленно всего две ночи назад, — сказала
она. — О, я знала это, где-то там, с самого начала. Он бьет и причиняет мне
боль. Я вышла за него замуж, потому что… потому что мой отец всегда
беспокоился обо мне, я думаю. Как бы я ни страдала, он все-таки
беспокоился. Я думаю, я знала, что он одобрил бы Тома. Потому что Том
тоже беспокоился. Он
сильно
беспокоился. И пока кто-то заботился обо

мне, я была цела и невредима. Более чем цела.
Реальна.
Она посмотрела на него серьезно. Ее блузка вылезла из брюк, обнажив
белую полоску живота. Он захотел поцеловать ее.
— Но это не было реальным. Это был кошмар. Быть замужем за Томом
походило на возвращение в кошмар. Почему человек так поступает, Билл?
Почему человек сам, по собственному желанию, возвращает себя в
кошмар?
Билл сказал:
— Единственная причина, которую я могу пппредставить, это что

лллюди возвращаются, чччтобы нннайти ссебя.
— Кошмар здесь, — сказала Бев. — Кошмар — это Дерри. Том
кажется мелочью по сравнению с этим. Я сейчас могу лучше его видеть. Я
ненавижу себя за годы, проведенные с ним… Ты не знаешь… то, что он
заставлял меня делать, и, ох, я была достаточно рада делать это, ты знаешь,
потому что он заботился обо мне. Я бы заплакала… но иногда слишком
стыдно. Ты знаешь?

— Не надо, — сказал он спокойно, и положил свою руку на ее. Она
плотно ее сжала. Ее глаза были полны блеска, но слезы не шли. — Это есть
у каждого. Но это не эээкзамен. Просто ты проходишь это так, кккак ты
можешь.
— Я имею в виду, — сказала она, — что я не обманываю Тома и не
пытаюсь использовать тебя, чтобы как-то отомстить ему или что-нибудь в
этом роде. Для меня это что-то естественное, здоровое, сладкое. Но я не

хочу причинять тебе боль, Билл. Или втягивать тебя во что-то, о чем бы ты
потом жалел.
Он думал об этом, думал об этом по-настоящему глубоко и серьезно.
Но маленькое странное воспоминание —
он стучится ко мне и так далее
—
снова задвигалось в нем, врываясь в его мысли. Это был длинный, долгий день. Звонок Майка и его приглашение пообедать были сто лет
назад. Так много всего случилось с тех пор.
— Друзья не ооообманывают друг дддруга, — сказал он и наклонился

над ней. Их губы сомкнулись, и он начал расстегивать ее блузку.
Одна ее рука переместилась к нему на затылок и прижала его к себе, а
другая сначала расстегнула молнию на слаксах, а потом сдернула их.
Какой-то момент его рука, теплая рука, лежала на ее животе, стягивая
трусы; потом легкий толчок, и она сама направила его.
Когда он вошел в нее, она мягко изогнулась под ним и пробормотала:
— Будь моим. Я люблю тебя, Билл.

— Я тоже люблю тебя, — сказал он, улыбаясь в ее голое плечо. Они
начали медленно, и он почувствовал, как пот начинает стекать по его коже,
когда она задвигалась быстрее под ним. Его сознание начало растворяться,
сосредоточиваясь все более и более на их единении. Ее поры раскрылись, издавая прекрасный мускусный запах.
Беверли почувствовала приближение оргазма. Она шла к нему, работая
для него, никогда не сомневаясь, что он наступит. Вдруг ее тело замерло и,

казалось, взлетело вверх, но не в оргазме, а в чем-то гораздо высшем, чем
то, что она имела с Томом или с двумя любовниками, которых имела до
Тома. Она стала сознавать, что она не просто кончит — это будет
тактическое оружие. Она немного испугалась… но ее тело снова
подхватило ритм. Она чувствовала твердую плоть Билла, все его тело вдруг
стало таким же твердым, как часть его в ее лоне, и в этот самый момент она
достигла высшей точки —
начала

достигать высшей точки, удовлетворения
настолько огромного, что оно было почти агонией, затопившей все
глубинные шлюзы, и она укусила его плечо, чтобы подавить крик.
— О, Боже мой, — он глубоко, счастливо вздохнул, и, хотя она потом
не была в этом полностью уверена, она подумала, что он плачет. Он
отодвинулся, и она подумала, что он собирается выйти из нее — она
пыталась подготовиться к этому моменту, который всегда приносил

скоротечное, необъяснимое чувство потери и пустоты, и затем он снова с
силой вошел в нее. Прямо тут же у нее был второй оргазм, чего она за
собой раньше не знала, и окошко памяти открылось снова, и она увидела
птиц, тысячи птиц, спускающихся на конек каждой крыши, телефонные
провода, на каждый почтовый ящик в Дерри, весенних птиц в белом
апрельском небе, и пришла боль, смешанная с удовольствием —

удовлетворением, — но она была тихой, каким кажется белое весеннее
небо. Тихая физическая боль, смешанная с тихим физическим
наслаждением и каким-то безумным чувством самоутверждения. Она
таяла… она… она…
— Вы все? —
закричала она вдруг, глаза расширились, ошеломленные.
Он отделился, вышел из нее на этот раз, но в этом внезапном приливе
откровения она едва почувствовала его движение.
— Что? Беверли? У ттебя ввсе ввв….
— Вы все? Я занималась любовью со всеми вами?

Она увидела потрясенное удивление на лице Билла, его отвисшую
челюсть… и внезапное понимание. Но это было не ее открытие; даже в
своем собственном шоке она увидела это. Это было его собственное.
— Мы…
— Билл? Что это?
— Это был тттвой способ вывести нннас, — сказал он, и теперь в его
глазах было столько изумления, что они напугали ее, — Беверли, тттты
не
понимаешь?
Это был
ттттвой способ вывести нас!
Мы все… но мы
были…

Вдруг он испугался, не уверенный в своих силах.
— Теперь ты помнишь остальное? — спросила она. Он медленно
покачал головой.
— Не ттточно. Но… — Он посмотрел на нее, и она увидела, что он
очень испуган. — Что я действительно вспомнил, так это, что мы
ххххотели
выйти. И я не уввверен… Беверли, я не уверен, что взрослые
могут так делать.
Бесконечно долгий миг она смотрела на него ничего не говоря, затем

села на край кровати. Тело ее было гладким и прекрасным, линия
позвоночника была едва различима в полумраке, когда она нагнулась,
чтобы снять чулки, которые все еще были на ней. Волосы гривой падали на
одно плечо. Он подумал, что захочет ее снова к утру, и снова пришло
чувство вины, но оно сглаживалось оправданием, что Одра через океан
отсюда.
Опусти еще один пятицентовик в автомат, —
подумал он. —

Эта мелодия называется «То, о чем она не знает, не причинит ей боль».
Но где-то болит. В пространстве между людьми, может быть.
Беверли встала и поправила кровать.
— Идем спать. Нам нужен сон. Обоим.
— Хххорошо.
Правильно, уже было поздно. Больше всего на свете он хотел спать…
но не один, не сегодня. Последний шок прошел — слишком быстро, может
быть, но он чувствовал себя таким уставшим, таким изнуренным.
Расписанная по секундам реальность была похожа на сон; вместо вины он

просто чувствовал, что это безопасное место. Можно будет полежать здесь
немного, поспать в ее объятиях. Он нуждался в ее тепле и дружелюбии.
Оба они были сексуально заряжены, но теперь это не могло причинить
боли никому из них.
Он снял носки и рубашку и устроился рядом с ней. Она прижалась к
нему своими теплыми грудями, прохладными длинными ногами. Билл
держал ее, чувствуя разницу — ее тело было длиннее, чем у Одры, и

полнее в груди и в бедрах, но это было желанное тело.
С тобой должен был быть Бен, дорогая, —
подумал он сонно. —
Я
думаю так должно было быть. Почему это не был Бен?
Беверли прижалась к нему — не ради секса, а просто чтобы
почувствовать тепло его тела. Она сама уже наполовину засыпала. Ее
счастье здесь с ним, после всех этих лет, было реальным. Она знала это из-
за привкуса горечи. Была ночь, и может быть, у них будет еще раз завтра

утром. Затем они спустятся в водосточные трубы, как они делали это
раньше, и найдут Его. Круг будет сужаться, их нынешняя жизнь плавно
сольется с их детством; они окажутся на какой-то безумной ленте Мебиуса.
Или это случится, и они там все умрут.
Она перевернулась. Его рука скользнула по ее боку и нежно обняла
одну грудь. И ей не нужно было ждать, не смыкая глаз, не сожмется ли
вдруг эта рука в кулак.

Сон подступил к ней, и мысли ее начали путаться. Как всегда, она
увидела россыпи сияющих цветов, когда пересекала границу яви и сна —
мирриады этих цветов расцветали под голубым небом. Они увядали, и
возникало ощущение падения — такое ощущение, от которого она иногда
просыпалась в поту, готовая вот-вот закричать. Детские сны с падением, как она прочитала в тексте по психологии в колледже, были нормальным
явлением.

Но на этот раз не было резкого толчка; она могла чувствовать тепло и
приятную тяжесть руки Билла, могла чувствовать, как он ласкает ее грудь.
Она подумала, что, если бы она падала, она бы падала не одна.
Затем она коснулась земли и побежала: этот сон, каким бы он ни был,
шел быстро. Она бежала сквозь сон, сквозь тишину, а может быть, просто
сквозь время. Годы шли быстро. Годы бежали. Годы летели. Если вы
повернетесь и побежите за своим детством, вам не нужно сдерживать свой
бег.

Двадцать девять лет — в этом году она покрасила волосы.
(еще быстрее…)
Двадцать два — в этом году она влюбилась в футболиста по имени
Грег Мэллори, который чуть не изнасиловал ее после вечеринки
землячества.
(быстрее, быстрее…)
Шестнадцать — напилась с двумя подружками на обзорной площадке
Горы Синей Птицы в Портленде.
Четырнадцать…
Двенадцать…
(быстрее, быстрее, быстрее…)
Она бежит сквозь сон вдогонку за своими двенадцатью годами,

перепрыгивая через барьер памяти, который Оно поставило перед ними
(чувствуется холодный туман в ее работающих сонных легких),
возвращаясь назад в свое одиннадцатилетие, бежит, бежит как очумелая, бежит, чтобы сразиться с дьяволом, оглядываясь теперь назад, оглядываясь
6
Барренс, 12.40
через плечо, чтобы увидеть какой-либо признак их, когда она
скользила и взбиралась по насыпи. Никакого признака, по крайней мере

пока. Она подумала об отце, и волна вины и страха накатила на нее.
Она посмотрела под шатающийся мостик, надеясь увидеть Сильвера,
но Сильвера не было. Был тайный склад игрушечных пистолетов, о
которых они больше не беспокоились и не брали домой, и больше ничего.
Она оглянулась назад еще раз и увидела их. Белч и Виктор, поддерживая
между собой Генри, стояли на краю насыпи, как индейцы-дозорные в

фильме Рэндольфа Скотта. Генри был ужасно бледен. Он указывал на нее.
Виктор и Белч начали помогать ему спускаться по склону. Грязь и гравий
осыпались с их ботинок.
Беверли смотрела на них долго, как загипнотизированная, затем она
повернулась и побежала через ручеек, который вытекал из-под моста,
игнорируя специально положенные Беном камни, ее кеды поднимали
фонтаны воды. Она бежала по тропинке, дыхание жаром стискивало ей

горло. Она чувствовала, что мышцы ее ног дрожат.
Теперь ей осталось немного. Землянка штаба. Если она сможет
добраться туда, она окажется в безопасности.
Она бежала по дорожке, ветки хлестали ее по щекам, одна попала ей в
глаз и заставила его заслезиться. Она срезала вправо, запутавшись в
лабиринте подлеска, и вышла к просвету. И замаскированный люк, и щель-
окно были открыты, доносились звуки рок-н-ролла. Услышав, что кто-то

приближается, Бен Хэнском резко вскочил. В одной руке у него была
коробка мятных конфет, в другой — комиксы Арчи.
Он увидел Бев, и рот его раскрылся. При других обстоятельствах это
было бы забавно.
— Бев, какого черта…
Она не потрудилась ответить. Позади нее, и не очень далеко, она
услышала удары и хлест веток; слышалась громкая ругань. Чувствовалось,
что Генри оживал и обретал энергию. Поэтому она просто влетела в

квадратное отверстие люка. В ее волосах запутались зеленые листья и
прутики, а также всякая дрянь, которую она собрала, когда пролезала под
мусоровозом.
Бен увидел, что она заходит на посадку, как 101-й воздушно-
десантный, и исчез так же быстро, как показался. Беверли прыгнула, и он
неуклюже схватил ее.
— Закрой все, — сказала она, тяжело дыша. — Поспеши, Бен, ради
Бога! Они идут!
— Кто?

— Генри и его приятели! Генри сошел с ума, у него нож… Бену этого
было достаточно. Он выронил свои конфеты и книжку. Бормоча, он
задвинул люк. Верх был покрыт дерном, — тайная Тропа соответствовала
названию. Несколько кусков дерна валялись на виду, но это было все.
Беверли встала на цыпочки и закрыла окно. Они сидели в темноте.
Она нащупала Бена и в панике прижалась к нему. Они оба стояли на

коленях. С внезапным ужасом Беверли поняла, что транзистор Ричи все
еще играет где-то в темноте: Литл Ричард пел «Девочка ничего не может
поделать».
— Бен… радио… они услышат…
— О, Боже!
Он оттолкнул ее своим мясистым бедром и чуть не уронил в темноте.
Она слышала, как радио упало на пол. «Девочка ничего не может сделать,
если парни и мужчины останавливаются и смотрят», — информировал их
теперь Ричард со своим обычным хриплым энтузиазмом. «Ничего не может

поделать!» — вторил ансамбль. «Девочка ничего не может поделать», —
так же тяжело выдыхал теперь Бен. Они звучали как два паровых
двигателя. Затем вдруг раздался треск… и тишина.
— О, черт, — сказал Бен. — Я раздавил его. Ричи разозлится. Он
потянулся к Беверли в темноте. Она почувствовала, как его рука
дотронулась до ее груди, затем отдернулась, как будто обожглась. Она
потянулась за ним, ухватилась за его рубашку и притянула его ближе.

— Беверли, что…
— Тсссс!
Он замолчал. Они сидели рядом, обняв руками друг друга, и смотрели
вверх. Темнота была еще не полной; на одной стороне люка пробивалась
узкая полоска света, а три другие разлиновали окно-щель. Одна из них
была достаточно широкой, чтобы дать косому лучу упасть в штаб. Она
могла только молиться, чтобы они не увидели его.
Она слышала, как они приближались. Сначала она не могла разобрать
слов… а затем смогла. Она сильнее прижалась к Бену.

— Если она побежала в бамбук, мы легко возьмем ее след, — говорил
Виктор.
— Они играют где-то здесь, — ответил Генри. Голос у него был
напряженным, слова выходили с большим усилием. — Так сказал сопляк
Талиендо. И в тот день, когда у нас была эта несчастная драка, они
выходили отсюда.
— Да, они играют в войну, — сказал Белч.
Вдруг прямо над ними раздались тяжелые звуки шагов; крышка,

покрытая дерном, ходила вверх-вниз. Грязь падала на запрокинутое лицо
Беверли. Один, двое, может, даже все они втроем стояли на двери штаба. У
нее свело живот; она должна была прикусить язык, чтобы не закричать. Бен
зажал своей большой рукой ее рот и посмотрел наверх, прикидывая,
отгадают ли они… или уже знают и просто разыгрывают.
— У них есть место, — говорил Генри. — Вот что мне сказал сопляк.
Дом на дереве или что-то в этом роде. Они его называют своим штабом.

— Я устрою им штаб, если они хотят, — сказал Виктор. Белч
разразился хохотом.
Трам, трам, трам, —
наверху. Крышка на этот раз немного отошла.
Наверняка они заметили ее: обычная земля так не подается.
— Давай посмотрим вот там, у реки, — сказал Генри. — Держу пари,
она там.
— О'кей, — сказал Виктор.
Трам, трам. —
Они уходили. Бев выдохнула с облегчением через
сжатые зубы… и затем Генри сказал:
— Ты оставайся здесь и карауль тропу, Белч.

— О'кей, — ответил Белч и начал ходить взад и вперед, иногда сходя с
крышки люка, иногда возвращаясь на нее. Еще больше грязи и пыли летело
вниз. Бен и Беверли смотрели друг на друга. У обоих были напряженные, грязные лицами. Бев поняла, что в клубе пахнет не только дымом — несло
еще мусором и потом.
Это от меня,
— с отчаянием думала она. Невзирая
на запах, она плотнее прижалась к Бену. Вся его масса показалась очень

желанной, очень комфортной, и она была рада, что его так много. Может
быть, он ничем и не был, кроме испуганного толстяка, когда школа
выпустила его на летние каникулы, но сейчас он был больше, чем это; как
все они, он изменился. Если Белч обнаружит их, Бен просто устроит ему
сюрприз.
— Я устрою им штаб, если они хотят штаб, — сказал Белч и
захихикал. Хихиканье Белча Хаггинса было тихим, утробным звуком. —

Устрою им штаб, если они хотят. Хорошо. Очень даже хорошо.
Она поняла, что верхняя часть тела Бена сотрясается в коротких,
резких движениях: он втягивал воздух в легкие и выпускал его маленькими
порциями. В один тревожный момент она подумала, что он начал плакать,
но затем она внимательно посмотрела ему в лицо и поняла, что он борется

со смехом. Его глаза, из которых лились слезы, встретились с ее глазами, сделали безумное вращение и отошли в сторону. В слабом свете, который
проникал через трещины вокруг закрытого люка и окна, она могла видеть, что его лицо побагровело от напряжения.
— Покажу им штаб, если они хотят, — сказал Белч, и тяжело уселся
прямо на середину крышки люка. На этот раз крышка задрожала более

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь