ОНО

ужаса. Это была его мать. Ее нижняя юбка выглядывала из-под верхней
примерно на четверть дюйма, на том месте, где должна была быть
макушка, не было ничего. Она уставилась на него ужасными, красными
глазами и улыбнулась. Джимми увидел следы ее помады на желтых
лошадиных зубах, совсем как тогда, когда она была жива. Джимми завопил:
— Нет, мама! Нет, мама! Нет, мама!
Телевизор тут же затих, и до

того, как зашевелились другие пациенты, Кунц уже распахнул дверь в
палату и сказал:
— Ну ладно, засранец, приготовься ловить свою башку, когда она
полетит. Я тебе сейчас задам.
— Нет, мама! Нет, мама! Прошу тебя, мама! Нет, мама…
Кунц
влетел в палату. Сначала он увидел Бауэрса, высокого, с брюшком, немного
забавного в свой пижаме, свисающей с рыхлого, как тесто, тела. Он стоял в
лучах света, падающего из коридора. Потом он взглянул налево, и крик

застрял у него в горле. Рядом с Бауэрсом стояло существо в костюме
клоуна. Оно было, вероятно, футов восьми ростом. Его костюм отливал
серебром. Спереди болтались оранжевые помпоны, на ногах были надеты
немыслимого размера туфли. Но голова не принадлежала ни человеку, ни
клоуну: это была голова доберман-пинчера — единственного животного из
всех божьих тварей, которого боялся Джон Кунц. Глаза добермана были

красного цвета. Его шелковистая морда сморщилась, обнажив белые
огромные клыки.
Цилиндр с 25-центовыми монетами выпал из дрожащих пальцев
Кунца и закатился в угол. На следующий день Бенни Белью, который
крепко проспал всю ночь, найдет его и спрячет в носок. Теперь он был
обеспечен сигаретами на месяц вперед.
У Кунца перехватило дыхание, когда клоун направился прямо к нему.
«Цирк приехал!» — закричал клоун рычащим голосом и положил

затянутые в белые перчатки руки на плечи Кунца.
Кунц почувствовал под перчатками вместо рук собачьи лапы.
3
В третий раз за этот день, длинный-длинный день, Кэй Макколл
подошла к телефону.
На этот раз она продвинулась дальше, чем предыдущие два раза. Она
дождалась, когда на другом конце провода сняли трубку и голос
полицейского произнес с ирландским акцентом:
— Полицейский участок на Шестой улице. Сержант О'Беннон
слушает. Чем могу помочь?
Потом она повесила трубку.

О, ты хорошо поступаешь. Да, хорошо, черт возьми. На восьмой или
девятый раз ты настолько соберешься с духом, что сможешь наконец
назвать свое имя.
Она прошла на кухню и приготовила слабый скотч с содовой, хотя
знала, что сейчас алкоголь далеко не самое лучшее. Она припомнила
отрывки народных песен, которые напевали в кофейнях университета во
времена ее юности:
Виски пей от головы, а джин — от живота. Врач

сказал, они убьют меня, но не сказал когда… —
и рассмеялась пьяным
смехом. Подняв голову, она увидела в висящем над стойкой зеркале свое
отражение и резко оборвала смех.
Кто эта женщина?
Один глаз раздулся и почти закрыт.
Кто эта избитая женщина?
Нос, как у пьяного рыцаря после трех лет сражений в пивных, распух
до невероятных размеров.
Кто эта помятая женщина, похожая на тех женщин, которые
тащатся в женский приют после того, как они, окончательно запуганные,

набравшись храбрости или просто свихнувшись, уходят от мужчины,
который все время причинял им боль, который систематически бил их из
недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год?
Царапина на одной щеке.
Кто она, пташка Кэй?
Одна рука на перевязи.
Кто? Это ты? Возможно ли, чтобы это была ты?
— Вот она… Мисс Америка, — попыталась она спеть грубым и
циничным голосом. Она пропела до седьмого слога, а на восьмом

споткнулась. Голос не получился грубым. Он был испуганным. Она это
знала. Кэй бывала напугана и раньше, но всегда могла преодолеть свой
страх. Она вдруг подумала, что этот страх она еще не скоро преодолеет.
Доктор, который лечил ее в небольшой одноместной палате больницы
Сестер милосердия в полумиле от дороги, был молодым и интересным
мужчиной. Кэй подумала, что при других обстоятельствах она попыталась

бы (и, может быть, небезуспешно) привести его к себе домой и отправиться
с ним в сексуальное путешествие по свету. Запекшихся ссадин она не
чувствовала совершенно. Боль шла не от них. В отличие от страха.
Его звали Геффин, и ей было наплевать, что он так откровенно
разглядывает ее. Он выплеснул содержимое небольшого бумажного
стаканчика в раковину, наполовину наполнил его водой, достал из ящика
стола пачку сигарет и предложил ей.

Она взяла сигарету, он помог ей прикурить. Пару секунд она охотилась
за спичкой, потому что руки у нее ходили ходуном. Она выбросила спичку
в бумажный стаканчик, фс-с-с-с…
— Замечательная привычка, — сказал он. — Правда?
— Оральное тяготение, — ответила Кэй.
Он кивнул, и оба замолчали. Он не отрываясь смотрел на нее. У нее
было такое чувство, что он ждет, когда она расплачется, и это сводило ее с
ума, потому что чувствовала, что вот-вот так и будет. Она ненавидела, когда

люди догадывались о том, что творится у нее в душе; особенно мужчины.
— Приятель? — спросил он наконец.
— Лучше не будем об этом.
— Угу, — он курил и смотрел на нее.
— Разве ваша мама никогда не учила вас, что невежливо так
пристально смотреть на женщину?
Она хотела, чтобы ее слова прозвучали, как можно более резко, но
вышло совсем наоборот, словно она умоляла его:
Перестаньте смотреть
на меня, я знаю, как я выгляжу, я видела себя в зеркале
. Вслед за этой

мыслью возникла другая, которая, как она подозревала, неоднократно
появлялась у ее Подруги Беверли: когда тебя бьют, все самое худшее
происходит внутри тебя, оно причиняет тебе душевные страдания; про это,
должно быть говорят, что душа истекает кровью. Она знала, на что была
похожа. Хуже всего, что она знала, на что были похожи ее ощущения. Она
струсила. И это чувство было для нее гнетущим.
— Я никому об этом не рассказывал, — сказал Геффин низким и

приятным голосом. — Когда я работал в скорой помощи… вы, наверное,
подумали, что я сейчас начну заливать… нет, я видел не меньше двух
десятков избитых женщин каждую неделю. Лечением еще по крайней мере
двадцати женщин занимались студенты. Итак, послушайте, здесь на столе
стоит телефон. Вот вам десять центов. Позвоните на Шестую улицу,
назовите свое имя и адрес, расскажите им, что произошло и кто это сделал.

Потом повесьте трубку, и я достану бутылку бурбона, которая у меня всегда
стоит здесь, в картотеке — чисто для медицинских целей, вы понимаете
меня, и мы с вами выпьем. Потому что я вдруг подумал, что единственное
унижение в жизни, за которое мужчина имеет право избить женщину —
если она наградит его сифилисом.
Кэй болезненно улыбнулась.
— Я ценю ваше предложение, — сказала она, — но я — пас. Сейчас,
по крайней мере.

— Ага, — произнес он. — Но когда придете домой, хорошенько
посмотрите на себя в зеркало, мисс Макколл. Кто бы это ни был, но
отделал он вас хорошо.
И тут она заплакала, потому что не могла больше сдерживаться. Том
Роган позвонил ей около полудня на следующий день после того, как
Беверли отправилась в безопасное место. Он хотел знать, виделась ли Кэй с
его женой. Он говорил спокойно, обстоятельно, не вызывал ни малейшего

раздражения. Кэй сказала ему, что не видела Беверли уже почти две недели.
Том поблагодарил ее и повесил трубку. Около часа, в то время, когда она
занималась, раздался звонок в дверь. Она пошла открывать.
— Кто там?
— Цветы, мэм, — ответил высокий голос, и как было глупо с ее
стороны не разобрать плохой фальцет Тома. Как глупо было поверить, что
Том так легко сдастся, как глупо было с ее стороны снять цепочку перед
тем, как открыть дверь.

Он вошел, и она только успела сказать: «Ты, убирайся отсю…», как
Том размахнулся и влепил ей кулаком в правый глаз. Глаз сразу же заплыл,
а в голове словно раздался раскат грома. Она поползла по прихожей,
цепляясь за вещи и пытаясь подняться. Хрупкая ваза с одинокой розой
разлетелась вдребезги, вешалка опрокинулась. Когда Том закрыл входную
дверь и направился к ней, она споткнулась и снова чуть не упала.
— Убирайся отсюда! — крикнула она.

— Как только ты мне скажешь, где она, — сказал Том, направляясь к
ней через прихожую. Словно сквозь туман она вдруг подумала, что Том
плохо выглядит. На самом деле, правильнее было сказать: ужасно выглядит,
и она почувствовала, что ее стремительно охватила смутная, но дикая
радость. Что бы Том ни сделал с Бев, похоже, она сполна расквиталась с
ним. Достаточно того, что он с ног сбился, разыскивая Бев, и как бы то ни

было, теперь ой выглядит так, будто его место в психиатрической
лечебнице.
Выглядел он посредственно и был очень зол.
Кэй с трудом поднялась на ноги и попятилась, не сводя с него глаз, как
с дикого животного, сбежавшего из клетки.
— Я же сказала тебе, что не видела ее, правда, — сказала она. — А
теперь убирайся отсюда, пока я не позвонила в полицию.
— Ты видела ее, — сказал Том. Он сделал попытку усмехнуться

распухшими губами. Она увидела, что у него странные неровные зубы.
Несколько передних зубов не хватало. — Я звоню и говорю тебе, что не
знаю, где находится Бев. Ты отвечаешь, что не видела ее уже две недели.
Ничего не спрашиваешь, хотя мне известно, как ты ненавидишь мой
характер. Ну, где она? Рассказывай или ты язык проглотила?
Кэй повернулась и побежала в конец прихожей, намереваясь

спрятаться в маленькой гостиной. Она бросила взгляд на створки двери из
красного дерева, закрытой на потайной замок, и повернула штырек. Она
добралась до двери раньше его — он хромал, но не успела она захлопнуть
дверь, как он протиснулся между створками. Одним стремительным
движением он ворвался в комнату. Она повернулась, чтобы снова убежать,
но он схватил ее за платье и так сильно рванул, что разорвал его по всей
спине до самой талии.

Это платье сшила твоя жена, ты, дерьмо, —
подумала она безо всякой связи и обернулась.
— Где она?
Кэй замахнулась и влепила ему такую пощечину, что его голова
откинулась назад и рана на левой половине лица снова начала кровоточить.
Он схватил ее за волосы и ударил кулаком в лицо. На мгновение она
почувствовала, что ее нос будто взорвался. Она закричала, вздохнула,
чтобы снова закричать, и закашлялась, захлебываясь собственной кровью.

Ее охватил настоящий ужас. Она не знала, что на свете может существовать
такой ужас. Этот сумасшедший сукин сын собирается ее убить.
Она кричала, кричала, и тогда его кулак врезался ей прямо в живот.
Задохнувшись, она стала ловить воздух ртом, кашляя и захлебываясь
одновременно. В тот ужасный момент ей показалось, что она вот-вот
задохнется.
— Где она?
Кэй замотала головой.
— Не… видела ее, — выдохнула она. — Полиция… ты сядешь в
тюрьму… засранец…

Он резко ударил ее по ногам, и она почувствовала, как что-то отдалось
в плечах. Боль была сильной, такой сильной, что вызывала ужас. Он
скрутил ей руку за спину, и она, закусив нижнюю губу, пообещала сама
себе, что больше не будет кричать.
— Где она?
Кэй покачала головой.
Он опять резко дернул вверх ее руку так сильно, что она услышала,
как он хрюкнул. Он тяжело дышал ей в ухо. Она почувствовала, как сжатый

кулак ее правой руки коснулся левой лопатки, и снова закричала от
нестерпимой боли в плече.
— Где она?
–..знаю…
— Что?
— Я не ЗНАЮ!
Он отпустил ее и оттолкнул. Она, всхлипывая, уселась на пол, из носа
текли кровь и сопли. В голове стоял почти музыкальный треск и, когда она
подняла голову, Том склонился над ней. Он отбил у вазы из уотерфордского
хрусталя горлышко и теперь держал в руке нижнюю часть вазы. Острый

зазубренный край находился всего в нескольких дюймах от ее лица. Она
уставилась на вазу словно зачарованная.
— Давай я тебе кое-что объясню, — сказал он, часто и тяжело дыша, и
она почувствовала тепло от его дыхания. — Ты скажешь мне, куда она
поехала, или я размажу твое личико прямо по полу. Даю тебе три секунды,
может быть, меньше. Когда я зол, для меня время движется быстрее.
Мое лицо, —
подумала она, и это заставило ее сдаться окончательно

или отступить, если так больше нравится; она подумала об этом чудовище
с зазубренным куском уотерфордской вазы, собирающемся порезать ей
лицо.
— Она поехала домой, — всхлипнула Кэй. — В ее родной город
Дерри. Это место называется Дерри, в штате Мэн.
— На чем она поехала?
— Она села на автобус, следующий на Милуоки. Оттуда она
собиралась лететь самолетом.
— Маленькая дерьмовая сучка, — выпрямившись, заорал Том. Он

бесцельно сделал большой полукруг и взъерошил волосы так, что они
встали дыбом. — Вот стерва, вот сука. Он схватил хрупкую деревянную
скульптуру мужчины и женщины, занимающихся любовью (она купила ее,
когда ей было еще двадцать два года), и швырнул ее в камин. Скульптура
разбилась вдребезги. Некоторое время он вглядывался в свое отражение в
зеркале над камином. Он стоял с широко раскрытыми глазами, как будто

увидел привидение. Потом снова повернулся к ней. Он что-то достал из
кармана куртки, и она глупо удивилась, увидев, что это книга в мягкой
обложке. Обложка была почти полностью черного цвета за исключением
красных букв названия и картинки, на которой было изображено несколько
молодых людей, стоящих на высоком утесе над рекой. — «Черная
стремнина».
— Кто этот ублюдок?
— А? Что?
— Денбро. Денбро. — Он раздраженно потряс книгой у нее перед

носом и неожиданно ударил ею Кэй по лицу. Резкая боль обожгла щеку, и
она запылала огнем. — Кто он?
Она начала понимать.
— Они были друзьями. В детстве. Они оба выросли в Дерри. Он снова
сильно ударил ее книгой, на этот раз по другой щеке.
— Прошу тебя, — всхлипнула она. — Прошу тебя. Том. Он поставил
над ней стул с тонкими резными ножками и уселся на него. Его лицо
напоминало фонарь из тыквы с прорезями для глаз. Сверху вниз Том
посмотрел на нее из-за спинки стула.

— Послушай меня, — сказал он. — Послушай своего старого
дядюшку Томми. Ты слышишь меня, ты, сука?
Она кивнула. Во рту стоял железный горячий привкус крови. Плечо
горело. Она молила Бога, чтобы оно было просто вывихнуто, а не сломано.
Но это было не самое худшее.
Мое лицо, он собирался порезать мое лицо…
— Если позвонишь в полицию и скажешь, что я был здесь, я все равно
буду все отрицать. Ты ничего не сможешь доказать, мать твою. У

домработницы сегодня выходной, и мы здесь одни, без свидетелей.
Конечно, они так или иначе могут меня арестовать, все может быть, не так
ли?
Она снова кивнула, словно ее голова держалась на пружине.
— Разумеется, и такое может случиться. Но когда меня выпустят под
залог, я вернусь прямо сюда. Они найдут твои соски на обеденном столе, а
глазки — в судке для рыбы. Поняла? Ты хорошо поняла своего старого
дядюшку Томми?

Кэй снова разрыдалась. Струна, натянутая в ее голове, продолжала
звенеть.
— Ну?
— Что? Я… я не…
— Очнись, ради Бога! Почему она вернулась туда?
— Я не знаю! — Кэй почти кричала.
Он подошел к ней с разбитой вазой в руке.
— Я не знаю, — сказала она, понижая голос. — Прошу тебя. Она мне
не сказала. Прошу тебя, не делай мне больно. Он отшвырнул вазу в
мусорное ведро и поднялся.
Он ушел не оглядываясь, опустив голову, походкой большого
неуклюжего медведя.

Она устремилась за ним и заперла дверь. Затем бросилась на кухню и
заперла ту дверь тоже. После небольшого раздумья она, хромая, поднялась
наверх, насколько быстро позволяла боль в животе, и заперла застекленную
створчатую дверь на веранду; в этом не было необходимости — ему бы не
пришло в голову карабкаться по столбу, чтобы таким образом снова
проникнуть в дом. Он был не просто болен. Он был безумен.
Первый раз, когда она подошла к телефону, она положила на него руку

и тут вспомнила, что он ей сказал.
Меня выпустят под залог, и я вернусь прямо сюда… твои соски на
обеденном столе, а глазки в судке для рыбы…
Она отдернула от телефона руку.
Кэй пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Расквашенный
нос напоминал помидор, глаз почернел. Она не заплакала; слишком сильны
были пережитый позор и страх, чтобы она могла заплакать.
О, Бев, я
сделала все, что могла, дорогая, —
подумала она. —
Но мое лицо… он

сказал, что порежет мое лицо…
В аптечке она обнаружила дарвон и валиум. Немного поколебавшись,
она наконец проглотила по одной таблетке каждого. Потом она направилась
в госпиталь Сестер милосердия, чтобы там ей оказали медицинскую
помощь, и познакомилась со знаменитым доктором Геффином, который
сейчас был для нее единственным мужчиной, о котором она могла
спокойно думать и которого ей не хотелось стереть с лица земли.

А отсюда снова домой, снова домой, ничего не поделаешь.
Она подошла к окну спальни и выглянула на улицу. Солнце уже
клонилось к горизонту. На восточном побережье сумерки наступают
поздно — в Мэне, должно быть, уже часов семь.
Ты можешь потом решить, обращаться в полицию или нет. Сейчас
самое главное — предупредить Беверли.
Насколько, черт возьми, было бы легче, —
подумала Кэй, —
если бы
ты сказала мне, где остановишься, моя любимая Беверли. Но я

догадываюсь, что ты и сама этого не знала.
Несмотря на то, что Кэй бросила курить два года назад, она достала из
ящика аптечки пачку «Пэлл-Мэлл». Вынула одну сигарету, закурила,
поморщилась. Последний раз она курила из этой пачки примерно в декабре
1982 года, и эта малышка выдохлась больше, чем спикер сената штата
Иллинойс после заседания. Тем не менее она продолжала курить,
прикрывая от сигаретного дыма один глаз. Другой глаз закрывался сам.

Спасибо Тому Рогану. Осторожно шевеля левой рукой (этот сукин сын
вывихнул ее рабочую руку), она набрала номер справочного штата Мэн и
попросила названия и номера телефонов всех гостиниц и мотелей Дерри.
— Мэм, вам придется немного подождать, — поколебавшись, ответила
оператор справочного.
— Это займет больше времени, чем ты думаешь, сестренка, — сказала
Кэй. — Мне придется писать другой рукой. Моя рабочая рука взяла отгул.
— Обычно мы не…

— Послушай, — беззлобно сказала Кэй. — Я звоню из Чикаго и
пытаюсь отыскать свою подругу, которая только что ушла от мужа и уехала
в Дерри, где она родилась и выросла. Ее муж знает, где ее искать. Он узнал
это от меня, потому что так избил меня, что вытряхнул все дерьмо. Этот
человек — ненормальный. Она должна знать, что он едет.
Последовало долгое молчание, и потом оператор справочного сказала
решительным, но более человечным голосом:

— Я думаю, что сейчас вам нужен номер телефона отделения полиции
Дерри.
— Прекрасно. Я его тоже запишу. Но ее надо предупредить, — сказала
Кэй. — И… — Она вспомнила порезанные щеки Тома, шишку на лбу, еще
одну у виска, его тяжелое дыхание, отвратительные распухшие губы. —
Если она узнает об его приезде, этого будет достаточно.
Опять последовало долгое молчание.
— Ты здесь, сестричка? — спросила Кэй.
— «Армингтон-мотор-лодж», — сказала оператор, — 643-8146,

«Бассей-парк ин», 648-4083, «Баньян-мотор-корт»…
— Помедленней немного, ладно? — попросила она, торопливо
записывая. Она поискала глазами пепельницу, не нашла и стряхнула пепел
с сигареты прямо на промокашку. — 6 кей, продолжай.
— «Кларендон ин»…
4
Удача улыбнулась ей с пятого раза. Беверли Роган зарегистрировалась
в «Дерри-Таун-Хауз». Но удача была лишь наполовину, потому что Беверли
куда-то ушла. Она назвала свое имя, номер телефона и передала для

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь