ОНО

старушки. — Я только что поняла, что не знаю, на какой села самолет.
Помню только бббольшого утенка на ббоку… — Она ослабела от смеха.
Люди начали оборачиваться на нее, некоторые хмурились.
«Республиканский», — сказал он.
— Простите?
«Вы летите со скоростью 470 миль в час благодаря любезности
республиканских авиалиний». Так написано на рекламном спичечном
коробке компании ПСПЗ в кармашке сиденья.
— ПСПЗ?

Он достал коробок (на этикетке действительно стоял рекламный
знак республиканских авиалиний) из кармашка сиденья. На нем были
указаны запасные выходы, расположение флотационных приборов, как
пользоваться
кислородными
масками
и
как
приземляться
при
вынужденной аварийной посадке. «Коробок компании «поцелуй себя на
прощание в задницу», — сказал он, и тут они оба рассмеялись.
«А он действительно симпатичный», — неожиданно подумала она,

свежая мысль, по крайней мере, ясная. Такие мысли, должно быть,
приходят человеку в голову, когда он просыпается утром и голова еще не
совсем забита всякой чушью. Парень был одет в пуловер и протертые
джинсы. Светлые волосы перехвачены сзади куском кожаной бечевки; они
напомнили ей о том конском хвосте, который она всегда носила в детстве.
Она подумала: «Могу поспорить, что член у него, как у хорошенького

вежливого мальчика из колледжа: достаточно длинный, чтобы можно
было трахаться, но не достаточно толстый, чтобы можно было
гордиться».
Не в силах сдержаться, она снова рассмеялась. Она вспомнила, что у
нее даже нет носового платка, чтобы вытереть слезы, которые ручьем
текли из глаз, и это рассмешило ее еще больше.
— Лучше возьми себя в руки, а то стюардесса вышвырнет тебя из
самолета, — сказал он серьезно, но она только потрясла головой; бока и

живот уже давно болели от смеха.
Он протянул ей чистый носовой платок, и она вытерла слезы.
Это немного помогло ей справиться со смехом, хотя она еще не
пришла в себя окончательно. Каждый раз, вспоминая о большом утенке на
боку самолета, она начинала хихикать.
Немного погодя она вернула ему платок:
— Спасибо.
— Господи Иисусе, мэм, что с вашей рукой? — он осторожно взял ее
руку.
Она опустила глаза и посмотрела на поломанные ногти, они

сломались, когда она боролась с Томом. Воспоминания о боли причинили ей
больше страдания, чем израненные пальцы, и она прекратила смеяться.
Она мягко отобрала у него руку.
— Я прищемила пальцы дверцей машины в аэропорту, — сказала она и
подумала, что ей все время приходится лгать, чтобы скрыть то, что
сделал с ней Том, как раньше приходилось лгать про синяки, которыми
награждал ее отец. Может быть, это последняя ложь? Как это было бы

чудесно… слишком чудесно, чтобы в это можно было поверить. Она
подумала о враче, который приходит к умирающему от рака больному и
говорит: «Рентген показал, что опухоль рассасывается. Мы понятия не
имеем, почему это происходит, но это правда».
— Тебе должно быть чертовски больно, — сказал он.
— Я приняла немного аспирина. — Она снова открыла журнал, хотя
он наверняка заметил, что она прочла его уже дважды.
— Куда ты направляешься?

Она закрыла журнал, посмотрела на него и улыбнулась.
— Ты очень милый, — сказала она, — но у меня нет желания
разговаривать. Понятно?
— Понятно, — сказал он в ответ с улыбкой. — Но если ты захочешь
выпить в честь большого утенка на боку самолета, когда прилетим в
Бостон, то плачу я.
— Спасибо, но мне надо успеть на другой самолет.
— Да, дружище, сегодня утром твой гороскоп подвел тебя как
никогда, — сказал он сам себе и снова открыл роман. — Но у тебя такой

чудесный смех, что в тебя невозможно не влюбиться.
Она опять открыла журнал, но поймала себя на том, что вместо
того, чтобы читать статью о красотах Нью-Орлеана, рассматривает
свои поломанные ногти. Под двумя ногтями темнели пунцовые кровавые
волдыри. В ее ушах еще звучал голос Тома, орущего с лестницы: «Я убью
тебя, сука! Ты — чертова сука!» Она поежилась, как от холода. Сука для
Тома, сука для швей, которые бестолково суетятся перед ответственным

шоу и считают Беверли Роган дешевой писакой, сука для отца.
Сука.
Ты — сука.
Ты — чертова сука.
Она на мгновение закрыла глаза.
Нога, которую она порезала осколками флакона из-под духов, убегая из
спальни, пульсировала больше, чем израненные пальцы. Кей дала ей бинт,
пару туфель и чек на тысячу долларов, который Беверли сразу обменяла на
наличные в Первом чикагском банке на площади Уотертауэр.
Несмотря на протесты Кэй, Беверли выписала чек на тысячу

долларов на простом листе писчей бумаги.
— Я однажды читала, что чек обязаны взять независимо от того, на
чем он написан, — сказала она Кэй. Ее голос, казалось, исходил не от нее.
Может, из радио в соседней комнате. — Кто-то однажды обналичил чек,
который был написан на артиллерийском снаряде. По-моему, я читала это
в «Списках». — Она помолчала, потом неестественно засмеялась. Кэй
спокойно и серьезно смотрела на нее.

— Надо получить в банке наличные как можно скорее, пока Том не
сообразил заморозить счета.
Беверли не чувствовала усталости, хотя полностью отдавала себе
отчет в том, что держится только на нервах и черном кофе, сваренном
Кэй. Предыдущая ночь казалась ей страшным сном.
Она помнила, как за ней шли трое подростков, которые кричали ей
вслед и свистели, но не осмеливались подойти. Она помнила, какое

облегчение охватило ее, когда она увидела белый свет люминесцентных
огней магазина на пересечении Седьмой и Одиннадцатой улиц. Она вошла
туда, позволив прыщавому продавцу разглядеть ее старую блузку, и
попросила у него взаймы сорок центов, чтобы позвонить по телефону.
Это оказалось не трудно, ей было ясно с первого взгляда.
Первым делом она позвонила Кэй Макколл, набрав номер по памяти.
После дюжины звонков она уже испугалась, что Кэй уехала в Нью-

Йорк, но сонный голос Кэй пробурчал. «Было бы неплохо, если б вы
представились» — как раз когда Беверли собиралась повесить трубку.
— Кэй, это Бев, — сказала она и, поколебавшись какое-то время,
решительно добавила:
— Мне нужна помощь.
Наступило молчание. Потом Кэй снова заговорила голосом человека,
окончательно очнувшегося ото сна:
— Где ты? Что стряслось?
— Я около Седьмой и Одиннадцатой улиц, на углу Стрейленд-авеню и
какой-то улицы. Я…Кэй, я ушла от Тома.

Кэй быстро взволнованно закричала в трубку:
— Прекрасно! Наконец-то! Ура! Я приеду за тобой! Сукин сын! Кусок
дерьма! Я сейчас приеду за тобой в своем чертовом «Мерседесе»! Я найму
оркестр! Я…
— Я возьму такси, — сказала Бев, зажав оставшиеся две
десятицентовые монеты во вспотевшей ладони. В круглом зеркале внутри
магазина она видела, как прыщавый продавец задумчиво уставился на ее
задницу. — Но тебе придется заплатить по счетчику. У меня совсем нет
денег. Ни цента.

— Я дам этому ублюдку пять баксов на чай, — прокричала Кэй. —
Это, мать твою, самая лучшая новость после отставки Никсона! Сейчас
мы с тобой, девочка моя, пропустим рюмочку-другую и… — Она
замолчала, и когда снова заговорила, ее голос был совершенно серьезен, в
нем было столько доброты и любви, что Беверли чуть не расплакалась.
— Слава Богу, ты наконец-то решилась, Бев. Слава Богу, Кэй Макколл
раньше работала модельером, но вышла замуж за разведенного богача и в

1972 году увлеклась феминистическим движением, Это было примерно за
три года до знакомства с Беверли. В тот период, когда она достигла
наибольшей популярности среди феминисток, ее обвинили в использовании
архаичных шовинистских законов, благодаря чему она оттяпала у своего
делового мужа все, что полагалось ей по закону до последнего цента.
— Чушь собачья! — как-то сказала Кэй Беверли. — Те, кто несет эту
чепуху, никогда не спали с Сэмом Чаковицем, Тыкнуть пару раз, получить

удовольствие и кончить — вот девиз Сэма. Единственный раз у него
простоял больше семидесяти секунд, когда он дрочил в ванной. Я не
обманывала его, я просто получила компенсацию за страдания.
Она написала три книги: одну о феминистическом движении и
деловой женщине, другую о феминистическом движении и семье и третью
о феминистическом движении и духовности. Первые две книги
пользовались достаточной популярностью. Через три года после

опубликования ее последней книги она совершенно вышла из моды, и
Беверли показалось, что ей стало легче от этого. Она выгодно вложила
деньги («Феминизм и капитализм, слава Богу, не исключают друг друга», —
сказала она однажды Беверли), и сейчас Кэй — молодая здоровая женщина
с собственным домом в городе и в провинции — имела двух или трех
любовников, достаточно зрелых для постели, но еще не созревших для

того, чтобы обыграть ее в теннис, — Если им когда-либо удастся
обыграть меня, я их брошу в то же момент, — говорила она Беверли, и
хотя было ясно, что Кэй шутит, Беверли недоумевала, неужели она
говорит серьезно.
Беверли заказала такси и, когда машина подъехала, забралась со
своим чемоданчиком на заднее сиденье, радостная, что этот продавец из
магазина больше не будет на нее глазеть, и назвала шоферу адрес Кэй.

Кэй уже ждала ее, накинув норковую шубку прямо на фланелевую
ночнушку. На ногах были надеты розовые бархатные шлепанцы с
большими помпонами. Слава Богу, что помпоны не оранжевые, а то
Беверли снова взвыла бы. Это — судьба, что она приехала именно к Кэй:
прошлое возвращалось к ней, воспоминания нахлынули так стремительно и
отчетливо, что она испугалась. Будто кто-то запустил в ее голове

бульдозер и начал раскапывать кладбище воспоминаний, о существовании
которого она и не подозревала. Только вместо тел возникали давно
забытые имена, которые она не вспоминала годами: Бен Хэнском, Ричи
Тозиер, Грета Бови, Генри Бауэрc, Эдди Каспбрак… Билл Денбро. Особенно
Билл — заика Билл, как они называли его с чисто детской прямотой,
которую
иногда
считают
непосредственностью,
а
иногда
—
жестокостью. Он казался ей тогда очень высоким, самим совершенством

(до тех пор, пока не открывал рот и не начинал говорить).
Имена…
Ее бросило в жар, потом в холод. Беверли вспомнила голоса из
водостока и кровь. Вспомнила, как закричала от ужаса, а ее отец
отшлепал ее. Отец, Том…
Она была близка к тому, чтобы расплакаться…
Кэй, расплачиваясь с таксистом, столько дала на чай, что
изумленный водитель прокричал: «Спасибо, леди! Ничего себе!»
Кэй отвела Беверли в дом, отправила ее в душ, после душа дала халат,

сварила кофе и внимательно осмотрела ее синяки и ссадины, обработав
порез и забинтовав ногу. Во вторую чашку кофе она налила Беверли
изрядное количество бренди и заставила выпить все до дна. Затем
приготовила им обеим по превосходному бифштексу со свежей горчицей.
— Ну ладно, — сказала она. — Что произошло? Позвонить в полицию
или просто отправить тебя пожить у Рено?
— Я не могу тебе рассказать все, — сказала Беверли. — Ты

посчитаешь, что я сошла с ума. Но это я во всем виновата, в основном…
Кэй ударила кулаком по полированному столику красного дерева.
Раздался звук, похожий на выстрел из малокалиберного пистолета. Бев
подпрыгнула.
— Не смей так говорить, — сказала Кэй. Ее щеки горели, карие глаза
сверкали от негодования. — Сколько лет мы с тобой дружим? Девять?
Десять? Если ты еще раз скажешь, что ты во всем виновата, меня
стошнит.

Поняла? Меня сейчас чуть не стошнило, мать твою. Ты сейчас не
виновата ни в чем, и раньше не была виновата, и не будешь виновата
никогда. Неужели ты не понимаешь, что почти все твои друзья знали, что
рано или поздно он тебя покалечит, может быть, убьет.
Беверли смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— И твоя самая большая вина в том, что ты продолжала жить с
ним и дала случиться тому, что случилось. Но теперь ты ушла от него.

Благодари Бога, что он защитил тебя. И ты сидишь здесь, с поломанными
ногтями, порезанной ногой, со следами от ремня на спине, и говоришь мне,
что ты во всем виновата?
— Он не бил меня ремнем, — автоматически солгала Бев… и от
жгучего стыда ее щеки вспыхнули отчаянным румянцем., — Если ты
покончила с Томом, тебе следует также покончить с враньем, — спокойно
сказала Кэй и посмотрела на Бев долгим взглядом с такой любовью, что

Бев вынуждена была опустить глаза. Она почувствовала в горле соленый
привкус слез.
— Кого ты хотела обмануть? — по-прежнему спокойно продолжала
Кэй. Она наклонилась через стол и взяла руку Бев. — Темные очки, блузы с
длинными рукавами и глухим воротом… Может быть, тебе и удалось
обмануть одного-двух твоих покупателей, но тебе не удастся обмануть
своих друзей, Бев. Тебе не обмануть людей, которые тебя любят.

И тут Бев действительно заплакала. Она плакала долго и трудно, а
Кэй обнимала ее за плечи. И позднее, перед самым сном, она рассказала
Кэй то, что не могла рассказать раньше. Старый друг из штата Мэн,
который живете Дерри, где она выросла, позвонил ей и напомнил об
обещании, которое она дала много лет назад. Настало время выполнить
свое обещание, сказал он и спросил, сможет ли она приехать. Она

ответила, что приедет. Потом начались неприятности с Томом.
— И какое обещание ты дала? — спросила Кэй.
Беверли медленно покачала головой.
— Я не могу тебе этого сказать, Кэй. Я и так рассказала слишком
много.
Кэй подумала и кивнула в ответ.
— Хорошо.
И так достаточно. Что ты решила делать с Томом, когда вернешься
из Мэна?
Бев, все более уверенная в том, что больше не вернется из Дерри,
лишь ответила:

— Я сначала приеду к тебе и мы решим с тобой, что мне делать.
Хорошо?
— Прекрасно, — сказала Кэй. — Это тоже обещание?
— Как только я вернусь, — твердо сказала Бев, — можешь
рассчитывать на это. — И она крепко обняла Кэй.
Получив деньги по чеку, выписанному Кэй, и в ее туфлях, Беверли
направилась в Грейхаунд, к северу от Милуоки, потому что опасалась, что
Том может поехать искать ее в О'Харе. Кэй, которая проводила ее до

банка и до автобусной станции, пыталась переубедить ее.
— В О'Харе полно надежных людей, моя дорогая, — сказала она —
Тебе не стоит волноваться. Как только он приблизится к тебе, ори во всю
глотку, черт возьми.
Беверли покачала головой.
— Я хочу избавиться от него раз и навсегда. И это единственный
выход для меня.
Кэй внимательно посмотрела на нее.
— Ты боишься, что он может уговорить тебя вернуться, не так ли?

Беверли подумала о семерых детях, стоящих у ручья, о Стэнли с
осколком от бутылки из-под кока-колы, сверкающим на солнце; она
подумала о неприятной боли, которая обожгла руку, когда он слегка
резанул ей по ладони чуть наискось; она вспомнила, как они, взявшись за
руки, встали в круг и поклялись вернуться, если это снова начнется…
вернуться и уничтожить это навсегда.
— Нет, — сказала она, — Он не сможет отговорить меня. Но он

может причинить мне боль, и здесь не помогут никакие надежные люди.
Ты не видела его прошлой ночью, Кэй.
— Я его достаточно видела при других обстоятельствах, — сказала
Кэй, сдвинув брови. — Дырка от задницы, которая ходит, как человек.
— Он сумасшедший, — сказала Бев. — Его никто не остановит. Так
будет лучше. Поверь мне.
— Хорошо, — неохотно согласилась Кэй, и Бев с удивлением подумала,
что Кэй была раздосадована, что не встретила сопротивления с ее
стороны.

— Как можно быстрее обменяй чек, — напомнила ей Беверли, — до
того как ему придет в голову заморозить счета. Он сделает это, ты
знаешь его.
— Разумеется, — сказала Кэй. — Если он сделает это, я надеру
задницу этому сукиному сыну.
— Держись от него подальше, — резко сказала Беверли. — Он опасен,
Кэй, поверь мне. Он как… — как мой отец, чуть не вырвалось у нее.
Вместо этого она сказала:
— Он как дикарь.

— Ладно, — сказала Кэй. — Не бери в голову, моя дорогая. Иди,
выполняй свое обещание. И подумай немного о том, что будет дальше.
— Подумаю, — сказала Бев, но это было неправдой. Ей слишком о
многом предстояло подумать: например, о том, что произошло тем
летом, когда ей исполнилось одиннадцать. Или, например, о голосах из
водостока. И о том ужасе, который она испытала тогда; даже когда она

в последний раз обнимала Кэй у серебристого бока автобуса на Грейхаунд,
ее разум не позволял себе до конца представить это опять.
Когда самолет с утенком на боку начал долгий спуск к Бостону, она
вновь мысленно вернулась туда, в прошлое… к Стэну Урису… к стихам без
подписи на почтовой открытке… и к голосам… она вспомнила те
несколько секунд, показавшихся ей бесконечными, когда она с глазу на, глаз
встретилась с этим.

Она глянула в иллюминатор, посмотрела вниз и подумала, что зло,
которое носит в себе Том, ничтожно и безобидно по сравнению с тем
злом, которое ожидает ее в Дерри. Конечно, там будет Билл Денбро. Она
помнила любовную открытку со стихами на обороте и догадывалась, кто
их написал. Больше она ничего не помнила, даже о чем были стихи… но
была уверена, что открытку мог послать именно Билл. Да, это вполне мог
быть именно Билл Денбро.

Неожиданно она вспомнила тот вечер, когда собиралась ложиться
спать, посмотрев те два фильма ужасов, на которые ее взяли Ричи и Бен.
Это было ее первое свидание. Они с Ричи обменивались по этому поводу
едкими шуточками — в те времена это была некая форма самозащиты, но
в глубине души она была взволнована и немного испугана. Это
действительно было ее первое свидание, несмотря на то, что на нем было

два мальчика, а не один. Ричи платил за билеты и за все остальное, совсем
как на настоящем свидании. Потом были те мальчики, которые
преследовали их… они провели остаток вечера в Барренсе… а Билл Денбро
поссорился с другим мальчишкой, она забыла с кем, но зато помнила, как
Билл посмотрел на нее и словно электрический разряд пробежал по телу…
и неожиданный прилив чувств захлестнул ее.
Вспоминая прошедшее свидание, она натянула ночную рубашку и

пошла в ванную, чтобы умыться и почистить зубы. Ей казалось, она долго
не сможет заснуть в эту ночь; столько впечатлений за вечер, надо все
хорошо осмыслить; мальчики казались воспитанными, с ними можно и
подурачиться, и пооткровенничать. Все могло быть прекрасно. Все могло
быть… божественно.
Она в задумчивости взяла мочалку, наклонилась к умывальнику…
2
…и услышала голос из водостока:
— Помоги мне…
Беверли отшатнулась в испуге, сухая мочалка свалилась на пол. Она

затрясла головой, чтобы немного прийти в себя, и затем снова наклонилась
к раковине и осторожно посмотрела в водосток. Ванная комната
находилась в дальнем конце их четырехкомнатной квартиры. До нее смутно
доносились звуки какой-то западной программы, идущей по телевизору.
Когда передача кончится, отец, скорее всего, переключит на бейсбольный
матч или борьбу, а потом заснет в кресле.
Обои в ванной были отвратительны. Какие-то лягушки, на листьях

кувшинки. Внизу они горбились на комковатой штукатурке, в некоторых
местах отсырели, в некоторых — оторвались. Сама ванная проржавела,
унитаз раскололся. Одинокая лампочка в 40 ватт свисала над
умывальником прямо из фарфорового гнезда. Беверли помнила —
смутно, — что когда-то здесь была лампа, но ее разбили несколько лет
назад, а другую так и не купили. Пол был застелен линолеумом, с которого

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь