ОНО

Глава 5
БИЛЛ ДЕНБРО ПРЕОДОЛЕВАЕТ СЕБЯ
1

Билл Денбро думает:
«Еще немного — и я полечу в открытое пространство. Я точно внутри пули, а пистолет вот-вот выстрелит».

От этой совершенно неоспоримой мысли ему становится жутко. По сути дела, в течение часа после вылета «Конкорда» из Хитроу у него, Билла, развилась легкая форма клаустрофобии — болезни замкнутого пространства. Салон был узок, и это внушало тревогу. Обед оказался почти изысканным, но стюардессы, обслуживающие пассажиров, вынуждены были изгибаться, наклоняться и даже садиться на корточки, чтобы подать тарелки и стаканы. Они походили на гимнасток. Наблюдая за их невероятными усилиями, Билл почувствовал, что у него пропадает аппетит, хотя пассажир, сидящий рядом, ел как ни в чем не бывало.

Сосед тоже доставляет некоторые неудобства. Он тучен и весьма неопрятен, быть может, даже побрызгался дорогим одеколоном, но сквозь этот запах Билл безошибочно улавливает запах пота и давно не мытого тела. Этот тип не особенно осторожничает и своим левым локтем время от времени чувствительно задевает Билла. Он то и дело поглядывает на цифровое табло в передней части салона. На нем видна скорость авиалайнера. Когда «Конкорд» развивает крейсерскую скорость, стрелка на табло переваливает за два деления, Билл достает из кармана рубашки ручку и ее концом нажимает на кнопки калькулятора, который Одра подарила ему на Рождество. Если он исправен — а у Билла нет никаких оснований в этом сомневаться — то тогда самолет движется со скоростью восемнадцать миль в минуту. Билл и сам толком не знает, для чего ему нужна и нужна ли эта информация.

За толстым стеклом иллюминатора видно небо, не голубое, а сумеречно-лиловое, хотя всего только за полдень. В том месте, где сливаются небо и море, линия горизонта слегка искривлена.
«Я сижу со стаканом «Кровавой Мери», а какая-то грязная туша толкает меня локтем и смотрит на изгиб горизонта».

Билл слабо улыбается: он думает, что если человек как ни в чем не бывало наблюдает подобное явление, значит, ему все нипочем. Но ему, Биллу, страшно, и дело даже не в узкой и хрупкой скорлупе салона и восемнадцати милях в минуту. Он почти ощущает, как навстречу ему стремительно приближается Дерри. Да, дело именно в этом. Неважно — восемнадцать, не восемнадцать миль, важно не это: ощущение такое, что он, Билл, застыл на месте, а навстречу стремительно приближается Дерри, точно какое-то огромное животное-хищник, долго сидевшее в засаде и теперь вырвавшееся из своего укрытия. Ох, уж этот Дерри! Сложить ему какую-нибудь оду? Воспеть вонь его фабрик и рек? Впечатляющую тишину его улиц, обсаженных куцыми деревьями? Водонапорную башню? Бэсси-парк? Начальную школу?

Пустыри?
В сознании Билла вспыхивают огни — большие солнечные прожекторы. Точно он просидел в затемненном зале театра двадцать семь лет в ожидании представления, и вот оно наконец началось. Место действия обрисовывается с каждой мизансценой, но это вовсе не безобидная комедия. Биллу это скорее напоминает «Кабинет доктора Калигари».
«Сколько я написал этих рассказов, —
с глупым самодовольным чувством думает он.

— А сколько романов — и все навеяно Дерри. Дерри — источник моих сюжетов. Все они начинаются с того памятного лета, с той трагедии, которая произошла с Джорджем за год до того, осенью. Сколько репортеров брали у меня интервью и спрашивали, что меня вдохновило на то или иное произведение, и всем я отвечал совсем не то, неправду».
Толстяк снова толкает его локтем, и у Билла проливается «Кровавая Мери». Билл уже было собрался сказать ему пару ласковых слов, но затем передумал.

Этот вопрос «Откуда вы черпаете ваши идеи», на который приходится отвечать всем беллетристам, по крайней мере, два раза в неделю или, во всяком случае, придумывать правдоподобный ответ, этот вопрос литератору-профессионалу, для которого книги — единственный источник дохода и который пишет о небывальщине, задают даже чаще, чем два раза в неделю.

«У каждого писателя есть своего рода трубопровод, уходящий одним концом в подсознание, — говорил Билл репортерам, умолчав при этом, что с каждым годом склоняется к мысли, что вряд ли существует подсознание. — Но у литератора, пишущего рассказы и романы ужасов, этот трубопровод уходит еще глубже, в какое-то под-подсознание, если угодно».

Изящный ответ, но Билл сам никогда не верил тому, что говорил репортерам. Подсознание? Да, что-то такое есть, но Билл полагал, что люди просто преувеличили значение подсознания, которое с точки зрения психики — пускание пыли в глаза или непроизвольное выпускание газов после обильного обеда. Вторая метафора была, пожалуй, точнее, но как-то язык не поворачивался сказать в отношении себя, что такие вещи, как сны, неясные томления и ощущения-иллюзии, будто ты уже испытывал некогда нечто подобное, на самом деле не что иное, как пулеметная очередь выходящих психических газов. Но всей этой пишущей братии, вооруженной блокнотами и японскими магнитофонами, обязательно подавай что-нибудь этакое, научное обоснование, чем заумнее, тем лучше, а Билл хотел помочь своим коллегам по мере своих сил. Он знал, что писательское ремесло — работа адски тяжелая. С какой стати ему осложнять работу бедным репортерам и говорить: «Друг мой, с тем же успехом вы могли бы спросить меня: «Кто проделал дырочки в этом сыре?»

«Ты всегда знал, что они неверно задают тебе этот вопрос, —
подумал теперь Билл.
— Знал даже до звонка Майка. А теперь ты к тому же знаешь правильный на него ответ. Не
«Откуда

вы черпаете свои идеи и образы?», а «Почему вы черпаете такие идеи и образы?» Да, выражаясь метафорами, можно сказать, что существует нечто вроде трубопровода в сознании, но на его выходе нет ничего такого, что относилось бы к фрейдистскому или юнговскому толкованию подсознательного, не было никакой внутренней канализационной системы, никакой потаенной пещеры, где в засаде таятся морлоки. На другом конце трубопровода нет ничего, кроме Дерри, и…»
«Кто это скачет по моему мосту?»

Билл выпрямляет спину, на сей раз его локоть ненароком пересекает чужую территорию и глубоко уходит в бок тучного соседа.
— Полегче, приятель, — говорит толстяк. — Не видишь, как тесно.
— Сам полегче. Не толкай меня локтем, тогда и я постараюсь тебя не толкать.
На лице толстяка появляется кисло-недоуменное выражение: мол, что-что вы сказали? Билл, выдержав этот взгляд, смотрит в упор на соседа, и тот, пробормотав что-то, отворачивается.
«Кто там?»
«Кто это скачет по моему мосту?»

Билл снова смотрит в иллюминатор и думает: «Да, дальше, как говорится, ехать некуда». Начинает покалывать руки и затылок. Билл залпом допивает «Кровавую Мери». В сознании зажигается еще один прожектор.

Сильвер. Его велосипед. Билл назвал его в честь лошади из «Одинокого странника» — велосипед модели «швин», высотой двадцать восемь дюймов. «Разобьешься ты на нем всмятку, Билл», — сказал тогда отец, но в его голосе не чувствовалось острого беспокойства. После гибели Джорджа его мало что беспокоило. А до этого он был суров, крут. Справедлив, но суров. А после гибели сына на многое стал смотреть сквозь пальцы. Да, жесты и движения его были властны, как подобает отцу, но дело ограничивалось лишь жестами и движениями. И по-прежнему он прислушивался к шагам: не войдет ли в дом Джорджи.

Билл увидел велосипед в витрине специализированного магазина на Сентер-стрит. Прислоненный к стене, он мрачно выделялся среди остальных. Самый большой среди выставленных, тускловатый, тогда как другие были блестящие, прямой в тех местах, где у других были изгибы, и в изгибах там, где другие были прямы. На передней шине виднелась табличка:

ПОДЕРЖАННЫЙ
ЦЕНА ПО ДОГОВОРЕННОСТИ

Билл вошел в магазин; хозяин назвал ему цену. И Билл согласился: он бы не смог торговаться с владельцем велосипедного магазина, даже если бы от этого зависела его жизнь. Цена — двадцать четыре доллара — показалась Биллу вполне приемлемой, даже низкой. Он расплатился наличными — то были его накопления за последние семь или восемь месяцев: деньги, подаренные на день рождения, на Рождество и наконец заработанные им самим, когда он косил газоны. Еще со Дня Благодарения он приглядел в витрине этот велосипед. Расплатившись, Билл покатил его домой: снег уже стаивал. У Билла было странное чувство: до прошлого года ему и в голову не приходило обзавестись велосипедом. Эта мысль пришла совершенно внезапно, возможно, в один из тех бесконечных дней после гибели Джорджа.

Поначалу Билл и впрямь чуть не разбился. Первый выезд кончился тем, что Билл сознательно шлепнулся, чтобы не врезаться в деревянный забор в конце Коссут-лейн. Он не столько боялся врезаться в этот забор, сколько проломить его и упасть с шестидесятифутового обрыва на Пустыри. В результате он отделался глубокой раной пять дюймов длиной между запястьем и локтем на левой руке. Но уже через неделю он наловчился и вовсю гонял по крутым склонам на пересечении Витчем-стрит и Джексон-стрит, развивая скорость около тридцати пяти миль в час, — мальчишка на пыльном сером мастодонте. Сильвер, то есть серебро, был таковым лишь благодаря незаурядному воображению Билла. Спицы неистово стрекотали, задние колеса кряхтели; если бы навстречу шла машина, Билл разбился бы в лепешку и от него осталось бы месиво. Как от Джорджа.

Мало-помалу с приближением весны он освоился со своим Сильвером. Ни отец, ни мать даже не подозревали, что все это время он играет со смертью. Похоже, что уже спустя несколько дней после покупки велосипеда они перестали замечать его. Для родителей он был всего лишь реликтом с облупившейся краской, который в дождливые дни убирали в гараж.

Сильвер, конечно, не был пыльным, старым реликтом. Вид у него был неважный, зато машина была сущий зверь. Друг Билла, его единственный настоящий друг Эдди Каспбрак, хорошо разбирался в технике. Он показал Биллу, как привести Сильвер в порядок — какие болты подтянуть, какие гайки регулярно проверять, в каком месте смазывать цепные звездочки, как подтянуть цепь и поставить заплату на прохудившуюся камеру.

— Ты бы покрасил его, — предложил Эдди, но Билл не хотел красить Сильвер. По каким-то необъяснимым причинам он хотел, чтобы «швин» оставался таким, как есть. Да, он казался непрезентабельным: любой небрежный его владелец-мальчишка оставил бы такое страшилище под дождем на газоне; Сильвер дребезжал, содрогался и плохо тормозил, и все равно машина была хоть куда. На такой…

— Сам черт не страшен, — произносит Билл и хохочет. Толстяк сосед резко оборачивается и глядит на него в недоумении. Смех у Билла вышел какой-то заливистый, точно плач, отчего тогда Одру охватил страх.
Да, вид у него был неважный: облупившаяся краска, старомодный багажник, приделанный высоко над задним колесом, допотопная груша из черной резины — пищалка, намертво приваренная на ржавом болте к рулю, причем болт был величиной с кулак ребенка. Да, с виду рухлядь.
Но какова скорость! Зверь машина!

Ему здорово повезло, что он оказался на Сильвере: в последнюю июньскую неделю он спас Биллу Денбро жизнь. То было спустя неделю после знакомства с Беном Хэнскомом, спустя неделю, как они с Эдди построили плотину, то было как раз в ту неделю, когда Ричи Тоузнер, Бен и Беверли после субботнего дневного сеанса пришли на Пустыри. Ричи ехал на багажнике Сильвера, и в этот день Сильвер спас жизнь ему, Биллу, и, надо полагать, Ричи. Билл вспомнил дом, от которого они пустились наутек. Чертов дом на Ниболт-стрит.

В тот день Билл действительно одолел черта, точнее сказать, спасся от него бегством благодаря Сильверу. Спасся от какого-то дьявольского существа с тусклыми, как старые монеты, глазами, волосатого старого черта с окровавленными зубами. Но все это он осознал после. Если Сильвер тогда спас жизнь Ричи и ему, Биллу, то, возможно, он спас и Эдди Каспбрака в день, когда Билл и Эдди познакомились с Беном на Пустырях у разрушенной плотины, которую они строили. Разъяренный Генри Бауэрс расквасил Эдди нос, у Эдди начался сильный приступ астмы, а аспиратор оказался пуст. Так что Сильвер пригодился как нельзя кстати: на нем довезли Эдди до дома.

Билл Денбро, почти семнадцать лет не ездивший на велосипеде, смотрит в иллюминатор сверхсовременного лайнера, который трудно себе представить в 1958 году даже в научно-фантастическом журнале той поры.
«Привет, Сильвер», — думает Билл. Ему приходится закрыть глаза: из них текут ручьями слезы.
Что сталось с Сильвером? Он не помнит. Еще не все место действия предстало зрителям, еще нужно включить солнечный прожектор. А может, и хорошо, что он не помнит.
«Привет!»
«Привет, Сильвер!»

«Привет, Сильвер!»

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь