Оксана

Неделю назад моя любимая тётка покончила с собой. У неё был сын, то есть он и сейчас есть — Кирюша, мой двоюродный брат.

Тётя его в 42 года родила, до этого не могла родить вообще — выкидыш за выкидышем. Ему сейчас три года. Год назад он заболел — не усваивал почти никакую пищу, худел. Оксана (моя тётя) ходила по врачам, каждый день стояли в очередях, диагнозов малышу понаставили штук тридцать. Назначали разное лечение, что-то помогало, что-то не очень. 

Два месяца назад на Кирюшу было невозможно смотреть — аж прозрачный был. Оксана, последние полгода хватавшаяся за любую возможность, в том числе за нетрадиционную медицину, собрала вещи и повезла сына к какой-то бабке куда-то под Красноярском. На расспросы «куда» отвечала, что нельзя рассказывать, условие такое. И кто ей на эту бабку указал — тоже не говорила. Муж её хотел с ней поехать, но она истерику устроила. Он и отпустил — тоже в отчаянии был.

Вернулись Оксана с Кирюшей через неделю. В мальчике сначала перемен заметно не было, но уже через дней десять стало понятно — пошёл на поправку. Ел, кожа розовела, говорить начал (а до этого молчал из-за слабости). И никого не удивляло, что Оксана из дома не выходит — мол, от сына не может оторваться.

А потом Иван (её муж) стал как-то настойчиво просить мою маму (они близняшки с Оксаной) с ней поговорить по душам.

В общем, это были очень неприятные моменты, когда мы начали понимать, что Оксана, кажется, повредилась рассудком. Она всё чаще плакала, то брала сына на руки, то не подходила к нему часами, отворачивалась. И начала бить себя — то уставится в зеркало и вдруг даст себе пощёчину, то начнёт кулаком по бедру бить до синяков.

Но сама она всем говорила — стресс, пройдёт. А потом попросила меня познакомить её с Михаилом.

Михаил — это мой друг детства, а сейчас он православный диакон. Оксана вдруг решила, что ей нужно поговорить со священником. Михаил ей объяснял, что исповедовать он по чину пока не может, да и она не крещёная, но она уговорила его её выслушать. А через два дня повесилась...

Вы понимаете, какое это горе — мать маленького ребенка, жена любящего мужа. На поминки собрали только близких родственников — Иван никого из посторонних видеть не хотел. И Михаила позвали. И всем было очень плохо. Под утро моя мама уснула вместе с Кирюшей, Иван целенаправленно напился, а мы с Михаилом сидели в комнате в каком-то отупении. И тут Михаил заплакал, попросил прощения, сказал, что не может в себе это держать. Хотя Оксана просила его хранить это в тайне.

В общем, что она ему рассказала... Она рассказала, что у неё было два сына — близнецы Кирилл и Иван (второй именован в честь отца). И болезнь у них была одинаковая. И когда она привезла их к бабке, та её заговорила как-то, словно загипнотизировала, и сказала, что от одного ребёнка ей придётся отказаться — тогда второй выздоровеет.

Оксана была как пьяная, не могла себя контролировать. Назвала Кирюшу, потому что он у неё на руках был, а Ванечка — в переноске. И когда бабка велела ей уходить, встала и вышла, как была, с Кирюшей на руках. Очнулась уже в Красноярске, но тут оказалось, что ни муж, ни кто другой вообще про второго ребёнка и знать не знают. Ни вещей его не было, ни самого его в семейных фильмах. 

Она два месяца разрывалась, думала, то ли это она с ума сошла, то ли правда отдала одного ребёнка за другого. И не выдержала в итоге.

А потом Михаил дал мне фотографию, которую оставила у него Оксана — не хотела, чтобы муж видел. Цветной снимок 10 на 15 сантиметров. Я помню тот день, когда он был сделан — летом 2010 года мы гуляли с Оксаной и Кирюшей, она позировала, я снимала. У меня с той же фотосессии несколько снимков есть дома, и у Оксаны тоже. Вот только этот снимок ей особенно нравился, и она его с собой в бумажнике возила, и к бабке в том числе. А на снимке Оксана с двумя мальчиками, и кто-то из них точно Кирюша, а второй — точная его копия.

Я решила, что Ивану ничего рассказывать не буду, ему и так хватает своего горя. А фотографию мы с Михаилом сожгли.