«ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ПИСАТЬ О ПРОСТЫХ ВЕЩАХ ОЧЕНЬ ТРУДНО»

Специально для Strelka Magazine архитектурный критик Александр Острогорский поговорил с Пулитцеровским лауреатом Полом Голдбергером о Нью-Йорке, влиянии глобального капитала и интернета на нашу жизнь и о том, можно ли рассказывать об архитектуре понятным языком.

Окончив в 1972 году Йельский университет, Пол Голдбергер сразу начал писать для The New York Times и уже в 1984 году получил Пулитцеровскую премию в номинации «Критика». В своих статьях Голдбергер очень внимательно, если не сказать дотошно, описывает материалы и детали новых зданий, объясняя, почему что-либо следует считать проявлением хорошего, а что-то — дурного вкуса. Это в первую очередь просветительская критика, иногда даже слышатся упрёки в её высоколобости, оторванности от реальных проблем горожан. Тем интереснее, что именно такой автор взялся объяснять архитектуру для «обычных людей». Книга «Зачем нужна архитектура» вышла в 2009-м, в этом году появилось издание на русском языке.

— Едва открыв вашу книгу, я подумал: «Он говорит как я, когда мне надо объяснить дальней родственнице или бывшему однокласснику, чем я зарабатываю на жизнь». Выходит, что необходимость архитектуры — вещь не очевидная?

— Видимо, да, раз нам так часто приходится об этом говорить. Книга короткая, но я работал над ней очень долго, и сперва у меня были немного другие задачи. Много, много лет назад один очень талантливый человек и замечательный книжный редактор, Джейсон Эпштейн, сказал мне, что хочет издать книгу об архитектуре, которая была бы похожа на книгу композитора Аарона Копленда «Как слушать музыку». Она не для музыкантов, но и не для совсем новичков. Вы не найдёте там ответы на вопросы типа «кто такой Бетховен» — она учит вас слушать. И Джейсон Эпштейн сказал: «Нет книги, которая учила бы смотреть. Попробуешь?»

Это предложение мне очень понравилось. Но я даже примерно не представлял себе, как это трудно. Я начинал и бросал, прошло много лет, и редактор уже вышел на пенсию. Когда вдруг глава издательства Йельского университета спросил меня: «Мы готовим серию книг „Зачем нужно то или это“ и будем писать там о всяких разных вещах. Про архитектуру тоже — не возьмётесь за неё?» И я ответил: «Ну... Совершенно случайно у меня уже есть полунаписанная книга, может, пришла пора её уже дописать».

В общем, оказалось, что писать о простых вещах очень трудно. Я хотел ответить в книге на вопросы, которые мы обычно не задаём себе, поговорить о вещах, которые мы считаем самими собой разумеющимися. Теперь я советую некоторым архитекторам дать прочитать эту книгу клиенту, а студентам-архитекторам — подарить её родителям. Но удивительно, что она полезна и для архитекторов. Как вы знаете, у них обычно не очень хорошо с коммуникацией. Очень часто даже лучшие архитекторы не могут должным образом рассказать про свою работу.

— Книга вышла меньше десяти лет назад, но при этом от неё остаётся ощущение некоторой старомодности. Как это получилось?

— Надеюсь, она всё-таки не выглядит устаревшей. Не знаю, почему такое чувство может возникать. Потому ли, что я писал её в 1980-х и 1990-х, или потому, что в значительной степени я сам и моё восприятие были сформированы в те годы? Появилось множество новых концепций, о которых в книге не сказано, что я честно отмечаю в предисловии. Скажем, я не уделил достаточного внимания устойчивому развитию. Не потому, что не считаю эту тему достойной внимания, а потому, что хотел, чтобы книга смотрела чуть дальше горизонта нынешнего момента. Или как виртуальная реальность влияет на архитектуру и на наше восприятие архитектуры, что в полной мере мы сможем понять не очень скоро. Конечно, если мне представится такой шанс — сделать новую версию книги, то будет очень интересно подумать, что оставить, что добавить, а что убрать.

— Я бы предположил, что если бы кто-то сел писать такую книгу прямо сейчас, то она была бы более прагматичной: проблемы у городов, в экологии, в политике? 

— Все эти темы важные. Но, видимо, я был больше связан с той первоначальной задачей, которую мне поставил первый редактор, когда сказал, что нужна книга, которая научит читателя смотреть на архитектуру. В книге регулярно утверждается, что нельзя свести архитектуру только к вопросам формы. Но коль скоро мы сказали «смотреть», то вполне естественно, что форма остаётся очень важной. Я очень старался показать, что всё важно — политика, деньги, культурный контекст, социальный контекст, что нельзя видеть в здании только вещь. Но это всё-таки вещь. Если что-то и отвергается в этом смысле в книге решительно и бесповоротно, так это то, что стиль определяет смысл здания.

— Можно ли сказать, что вы таким образом продолжаете традицию, которую начала Ада Луиза Хакстейбл (влиятельный архитектурный критик, Пулитцеровский лауреат, постоянный автор The New York Times, в последствии The Wall Street Journal, — прим. ред) ещё в 1960-х годах, во время высокого модернизма?

— Я-то начал свою карьеру скорее в период «высокого постмодернизма». И уже потом стал немного модернистом. То, что делала Хакстейбл, было основано на предположении, что архитектура способна каким-то образом сделать жизнь лучше, даже если это воздействие невозможно оценить количественно или проанализировать в деталях. И если мы не будем в это верить, то зачем вообще этим заниматься? Мы должны верить. Это убеждение разделяют все критики, и оно лежит в основе и этой книги тоже. Но не надо думать, что архитектура может решить любые проблемы. Это не так, так никогда не было и так никогда не будет. Как говорит Ален де Боттон в своей книге «Архитектура счастья», несколько похожей на мою по смыслу: если у вас проблемы — примите аспирин.

— А что можно было бы привести как пример архитектуры, которая решает все задачи? Можно ли так сказать о «Хай-Лайне», который стал самой популярной достопримечательностью города?

— «Хай-Лайн», я думаю, — это одна из лучших вещей, которая случилась в Нью-Йорке за последние несколько лет. А также, кстати, мемориал Франклина Делано Рузвельта архитектора Луиса Кана. Он построен недавно, хотя проект был готов много лет назад. Но в Нью-Йорке всегда было сложно сделать что-то хорошее. Я имею в виду проблемы, которые обсуждает в «Нью-Йорке вне себя» Рем Колхас, указывая на давление денег и стремление показать себя как на факторы формирования города. У этого города всегда было неплохо по части воображения, но есть также и жажда наживы. Возникает фундаментальное внутреннее противоречие. И слишком часто в нём финансовая мотивация оказывалась сильнее художественной. Очень долго в Нью-Йорке не строилось ничего приличного. Я даже сказал как-то, что два главных архитектурных достижения Нью-Йорка — это Центральный парк и Бруклинский мост, и оба не являются зданиями, но повлияли на мир больше любого здания. Видимо, «Хай-Лайн» продолжает эту линию.

— Что неудивительно, ведь «Хай-Лайн» — это и парк, и мост одновременно.

— Кстати, да, не думал об этом. Но не здание! А вот я не могу припомнить, чтобы что-то действительно интересное было бы построено в Нью-Йорке в последнее время. При этом в среднем качество архитектуры заметно выросло, если сравнивать с тем, что мы делали в 1960-х и 1970-х годах, а может быть, и позже. Качество и дизайна, и строительства тогда было весьма посредственным, теперь дела идут лучше. Но до уровня Крайслер-билдинг или Рокфеллер-центра ещё далеко.

— То, что город при этом становится всё дороже и дороже, — это неизбежное следствие?

— Здесь мы имеем дело с проявлением более масштабной проблемы — глобальный капитал, глобальный город и всё, что за этим стоит. Есть города — Нью-Йорк, Лондон, Гонконг, в некоторой степени Москва, Париж, Сан-Паулу, Буэнос-Айрес, которые в своём развитии уже вышли за рамки своих регионов и переросли ограничения национальной экономики. Супервысокие здания работают на рынок международного или глобального капитала, а не рынок Нью-Йорка. Если в них и живёт кто-то обычной жизнью — утром спускается на лифте, ведёт детей в школу, идёт на работу, — то такой человек является исключением. Большинство владельцев квартир — очень богатые люди, перемещающиеся по миру и иногда останавливающиеся в нашем городе. Основная функция таких квартир — инвестиция. Кто-то их назвал «депозитными ячейками в небе».

Это новая функция архитектуры, которая может изменить очень многое, но совсем в ином смысле, чем это могут сделать нейронауки. То, что я не отразил в книге трансформирующую роль глобального капитала, было, пожалуй, самым большим моим упущением. Но тогда всё это ещё не было так заметно. Теперь же очевидно, что это важнейшая часть системы, мы видим, какое влияние капитал оказывает на физическую форму города, как меняется отношение к нему горожан.

— Как это влияет на вас как на жителя Нью-Йорка?

— Самое заметное различие между Нью-Йорком сегодня и Нью-Йорком 70-х, когда я впервые приехал сюда и начал здесь свою карьеру, заключается не в том, что тогда экономика была слабой, а сейчас она сильная, хотя это правда. А в том, что город тогда был намного доступнее для человека без больших денег. В 70-е годы бедный художник мог позволить себе здесь работать и жить. Теперь это уже сложнее. Но и журналист, критик, такой, как я, мог позволить себе жить комфортно. Моя зарплата была ниже, чем у банкира, но не в сто раз ниже. А когда разрыв в доходах так велик, это меняет характер города. Ведь значение имеет не только то, что капитал играет всё возрастающую роль, но и то, что растёт и доля индустрии финансовых услуг в экономике города. Нью-Йорк всегда был финансовым центром Америки. Когда я приехал сюда, все эти люди с Уолл-стрит продавали свои акции и сидели в банках, но не было ощущения, что они определяют жизнь города. А оказалось, что это армия, которая готовилась город захватить.

— Такие вот сдвиги — что может противопоставить им архитектурный критик? Скажем, Ада Луиза Хакстейбл своими статьями серьёзно повлияла на ситуацию с охраной памятников. Сегодня такое возможно? 

— Она на протяжении всей своей карьеры выступала за сохранение наследия и делала это очень громко. Не все критики были такими. Герберт Мушамп в какой-то колонке написал, что памятников слишком много и что они выжимают из города творческую энергию. Я соглашался с ним по многим вопросам, но не в этом случае. Как мы видели, охрана памятников не подавила творческую энергию Нью-Йорка, хотя памятниками признаётся всё больше зданий. А вот что действительно парализует творческую энергию, так это давление денег, которое заставляет всё время раздувать масштабы архитектуры.

— И всё-таки пару лет назад вы перестали вести колонку в The New Yorker, перешли работать в Vanity Fair просто редактором, а не критиком. В архитектурной критике нет смысла?

— Было бы наивно предполагать, что у критиков есть большая власть. Я думаю, что мы можем постепенно формировать у публики более высокую чувствительность, формировать критерии оценки. Но если мне не понравится здание, то его не снесут завтра же. И я думаю, что изменения в архитектурной критике следует рассматривать в контексте больших изменений в журналистике. The New York Times, к счастью, всё ещё выходит и даже немного прибылен, но только он всё меньше и тоньше. То же самое с New Yorker. Я бы не ушёл оттуда, если бы они не решили прикрыть мою колонку и не предложили мне стать просто редактором. Я бы и остался, но получил предложение от Vanity Fair и подумал, что перемены пойдут мне на пользу. Но я бы, конечно, не стал говорить, что архитектурная критика умерла.

— Конечно, свою лепту в это вносит и интернет. А как он влияет на образование?

— Студенты стали меньше читать. Ищут какие-то вещи онлайн, но от случая к случаю и без погружения. Я очень рад, что студенты сегодня, похоже, в большей степени заинтересованы в социальной ответственности архитектуры, чем это было раньше. Однако часто они размышляют об этом в очень общем виде, не связывая с конкретной жизнью вокруг себя. Поэтому начинаешь думать, что в идеале архитектура должна преподаваться только на второй ступени образования. Первым должно быть то, что мы называем в США liberal arts, — литература, культура, политика, история. Например, поступить учиться на врача вы тоже не можете сразу, хотя они перед этим не учат историю и литературу. Но они могли бы, и, вероятно, тогда были бы лучше. И архитекторы стали бы от знания гуманитарных наук тоже лучше.

Фотографии: Vostock-Photo