"Одинокий город" Оливии Лэнг

Британская эссеистка и теперь уже писательница Оливия Лэнг в тридцать с лишним лет влюбилась и решила переехать к возлюбленному в Нью-Йорк. Но уже в процессе переезда возлюбленный внезапно охладел и начал что-то неуверенно бормотать по телефону, а Лэнг оказалась абсолютно одна в чужом городе - ни семьи, ни друзей, ни любви. По какой-то причине Оливия осталась в этом городе и вместо того, чтобы в свойственной новому веку позитивной программе срочно заняться решением проблемы одиночества, она с головой погрузилась в страдание и изучение. Изучать одиночество Оливия решила с помощью творчества современных американских художников, среди которых она выделила Эдварда Хоппера, Энди Уорхола, Дэвида Войнаровича и Генри Дарджера. 

Вряд ли я сильно заспойлю, если скажу, что у этой истории хэппи-энд. На основе своих изысканий Лэнг написала книгу «Одинокий город», жанр которой мне сложно определить. По принципу своему напоминает исследование, которое сделал Чхартишвили, изучая феномен суицида в писательских рядах. Это, бесспорно, нон-фикшн, но для документальной прозы слишком интимный, художественный и запредельно гуманистический. Еще одна ассоциация - «Попугай Флобера» Барнса. То есть вообще то, как, на мой взгляд, должна выглядеть критическая литература. Очень интересный сплав из личного дневника, исторических справок и психологических очерков. Такое путешествие в искусство, в котором автор - тоже действующее лицо, а не объективный наблюдатель, стремящийся к слиянию со своим потенциальным массовым читателем.

Продолжая ряд ассоциаций, возьму на себя смелость заявить, что «Одинокий город» имеет до ужаса много общего с «Маленькой жизнью» Янагихары. Что неудивительно: Янагихара до краев наполнила свой роман искусством, поставила на обложку своего опус магнум фото авторства Худжара (любовника и лучшего друга Войнаровича), списала Джей Би с Жана-Мишеля Баскиа, а Джуда, кажется, частично с Энди Уорхола (дада, это особенно стало очевидно мне сейчас), частично с Войнаровича. А до ужаса - потому что Лэнг все-таки пишет про реальных людей, подвергавшихся насилию, унижению, дискриминации и т.д. И как эти люди с помощью искусства «склеивали» себя и мир вокруг, строили новую идентичность или сбегали в параллельный мир.

Янагихара, кстати, заценила книгу Лэнг и, вдохновившись по прочтении, написала уточняющее эссе о том, что вообще художники все одиноки, но принадлежит одиночество фотографам.

Почему нам нравятся или не нравятся те или иные образцы визуального (визуально-нарративного) искусства? И вообще, что значит «нравятся»? До некоторых пор мне казалось куда более логичным молча наслаждаться произведениями искусства вне контекста. Но это не совсем верная позиция, потому что не всякое искусство можно «понять» обособленно, из-за чего оно автоматически превращается (для меня) в лучшем случае в просто приятную глазу картинку, а в худшем - в «неискусство».

Есть масса произведений, которые начинают «нравиться», или проще - вызывать отклик, только когда ты впадаешь в состояние, созвучное с тем, что испытывал художник. Или когда ты что-то узнаешь о жизни художника. Познав одиночество во всей его изолирующей силе, Лэнг начала находить его кричащие приметы в творчестве некоторых американских художников и заглянула в их биографию, изучила их творчество вдоль и поперек и прочитала их дневники. И тут ей многое стало понятно. 

Честно признаюсь, что до настоящего момента я презирала Энди Уорхола - его творчество, его самого. Я считала его бездарным аферистом: уродливый гей (очень грустное сочетание) с болезненным самолюбием, которому удалось с помощью эпатажа и массового гипноза заморочить всем голову и, таким образом, насильственно вписать себя в историю искусства. 

А вот сейчас, когда я прочла «Одинокий город», мне очень неловко за эти мысли. Это ровно то, о чем пишет Лэнг, то как работает механизм отчуждения и нетерпимости - не разобравшись толком в жизнетворчестве Уорхола, я составила свое в корне неверное мнение. Я остаюсь холодна к его искусству, но как человек он меня заинтриговал.

Рассматриваемые Лэнг художники и люди их окружавшие и повлиявшие на них (стрелявшая в Уорхола Соланас, например) - это в большинстве своем, конечно, люди ущербные физически или психически. Что не делает их автоматически недостойными внимания и достойными порицания. И слово ущербный тут скорее от английского damage в страдательном залоге. Им этот ущерб причинили, он в них глубоко засел и расцветал всепожирающим отчуждением. Очень точно в книге дана характеристика того как "работает" это отчуждение - не только общество с неохотой откликается на "зараженного одиночеством", но и сам субъект пропитывается недоверием к окружающему и отчуждается, все больше закрываясь, не находя точек соприкосновения, которого он так жаждет внутри.

Не сомневаюсь, если бы мне довелось до прочтения книги познакомиться с работами Войнаровича или Дарджера, я бы подумала «Боже, что за претенциозное гавно и бред сумасшедшего?». Но зная об этих художниках то, что я знаю сейчас, я оставляю за собой лишь право оперировать категориями «нравится/ не нравится» и не берусь утверждать, что есть искусство, а что гавно. 

Особенно интересной оказалась фигура Дарджера - несомненно, душевнобольного затворника-барахольщика с непростой биографией. Дарджер - художник-аутсайдер, который при жизни никогда не пытался не то что монетизировать свое искусство, но даже просто демонстрировать его. И вероятно, он даже не определял то, что он делает как «искусство», это сделали за него специалисты, случайно обнаружившие его картины, разгребая оставленный им в квартире хлам. Мне нравится, с каким сочувствием Лэнг пишет о Дарджере и его необычных картинах, на которых он как заведенный изображал насилие взрослых мужчин над маленькими девочками (к некоторым из которых он еще и любил пририсовать пенисы). И я склонна согласиться с интерпретацией Лэнг - Дарджер не был извращенцем-педофилом, который таким вот образом купался в мире грязных фантазий. Учитывая историю его детства и отрывки из его причудливо написанной автобиографии, а так же особенности его техники рисования, можно предположить, что искусство для него стало своего рода психотерапией.

Для меня эта книга стала хоть и запоздалым, но очень хорошим уроком, приблизила понимание искусства, как способа коммуникации и переживания травмирующего опыта. Лэнг ведь обращается к фигурам надломленным, с исковерканным детством, пережившим насилие и изоляцию (в книге есть очень интересная характеристика времени, когда вспыхнула эпидемия СПИДа). Некоторым из них было невероятно сложно выстраивать связи с окружающими, и поэтому искусство стало их способом построения связей с миром. В таком разрезе «Одинокий город» - довольно яркий пример того, как работает искусство, и как оно сработало для самой Лэнг. Для чего оно вообще нужно, если уж затрагивать вопрос о его функциональности? Искусство никому ничего не должно, и уж тем более оно не должно быть красивым, или практичным или полезным и назидательным. А вот социальная и врачующая роль искусства стала для меня очевидной - для творца это не просто еще один способ самовыражения, а, может быть, единственно возможный.