Новые правые и новые левые
Почему Идентаристы считают себя Новыми правыми? Чьей идеологии мы придерживаемся: фашизма, коммунизма или либерализма?
Все эти три идеологии, на наш взгляд, — мертвы, и не стоит больше о них говорить. Разве вы знаете хоть одну живую организацию, которая бы придерживалась данных взглядов и не была при этом «клубом политических пенсионеров»? Вот и мы не знаем. XXI век ознаменовал не только начало третьего тысячелетия, но и смену парадигмы мышления. То, что предсказывали философы и социологи во второй половине XX века, в XXI — стало по-настоящему актуальным. Ушла эпоха Модерна — пришёл Постмодерн.
Но прежде, следует рассказать о системе Премодерн-Модерн-Постмодерн, потому как из неё и вытекает наша новая культура и, соответственно, новая политика, актуальная для своего времени.
Премодерн — парадигма Традиции с большой буквы, представлял из себя наиболее «живое», в качественном смысле, состояние европейского общества. Главным его свойством, определяющим для каждой парадигмы, было отношение к Истине.
«Для историка религий знаменательно всякое проявление священного: каждый ритуал, каждый миф, каждое верование и каждый образ божества отражают опыт священного и потому несут в себе понятия бытия, смысла, истины»
Мирча Элиаде
Для человека Традиции его религия — «бесконечный» источник знания, в котором он, читая и проживая через ритуалы, мифы (Не путать с понятием мифа в современности, об этом буде отдельный пост), познает себя и свое положение в небесной иерархии, где его существование — это соединения сакрального, небесного света, и земной, хтонической природы. Но Элиаде всё же уже мыслит не как человек Традиции, он дитё современности, как и мы, и поэтому его высказывание всё-таки относится к традиционализму.
Следующей за Премодерном идёт парадигма Модерна, нигилистическая тенденция, чья структура строится на банальном отрицании положения общества Традиции. Восприятие мира выстраивается вокруг императива вытеснения сакрального знания на периферию общества и в лично дело индивидуума, низводится до бытовой морали(здесь уместно вспомнить Иммануила Канта). Так люди убили Бога, встав на его места и набросили на реальность картезианский субъект-объектный дуализм. Раз в мире нет ничего, что мы бы не могли познать, а это и является критерием существования, то существуют только объективная реальность (реальность вещей-в-себе, место без наблюдателя) и субъективная (сознание).
Но так считали до начала XX века, когда наука, апологет и локомотив модернизации, начала разрушать свои корни и основания. Достижения ядерной физики, теория относительности Эйнштейна, квантовая механики ударили по главному столпу Модерна. Король оказался голым! А объективная реальность — весьма релятивной, ведь мы даже не можем точно сказать, есть ли мельчайшие частицы в определенный момент или нет. С крушением идеи объективной реальности, как домино, посыпалась вся структура Модерна от культуры и до политики, от которой мы вроде далеко ушли, но это не так.
Постмодерн, по своей сути, стал логическим продолжением Модерна, который, как отчаянный от голода зверь, начал пожирать сам себя. Понятие нормы и целостности, ещё оставшееся от Премодерна было разрушено, пришла виртуальность и все человеческие девиации стали приниматься обществом с характерной постиронией. Теперь человек перестал быть целостной личностью и индивидуумом, теперь всё фрагментарно, человек объединяет в себе множество образов, начиная виртуальными и заканчивая такими явлениями как трансгендерность. Если в Модерне умер умер Бог, то в Постмодерне умер индивидуум, и мы убили его. Такова нигилистическая природа, хлебом не корми, да дай кого-нибудь убить.
Реалии Постмодерна поставили перед его носителями важную задачу. Что делать в мире, где нет ни Бога, индивидуума? Возникло два решения, из которых вытекает новая правая и новая левая политика; либо вернуть сакральное, либо превратить индивидуума в дивидуума.
Основой лево-либеральной, новой левой, политики стало именно такое решение. Из цельной личности человек стал математическим множеством антропологических сущностей, разного пола, характера и ориентациии. Сравнение с математическим очень подходит к парадигме Постмодерна, я бы даже назвал её — парадигмой множественности. В ней нет нормы, нет связей, так же, как случайные числа стоят в ряду числового множества, так и Постмодерновое сообщество состоит из случайных по своим характеристик представителей, неструктурированное броуновского движение антропологического мусора. Идеальное общество новых левых — общество вечных подростков, где человек не переходит в стадию взрослого человека, пройдя перед этим обряд инициации, получив представление о норме и структуре своего общества (отсюда воспевание мая 68-го новыми левыми, потому что он ударил по власти родителей над детьми). А всё потому что игра в гендеры, мемный юмор и безвкусные разноцветные наряды не могут иметь место в обществе взрослых людей, однако весь пафос Франкфуртской школы, которая поняла, что невозможно мобилизовать рабочий класс на революцию, свелся к культивированию инфантильности и девиации как того, что уничтожит капитализм. Так появились подростки-троцкисты, все эти группировки типа РАФ. Казалось бы, все повзрослеют и всё пройдет, они же просто дети, нет, не повзрослеют, — это новая реальность, когда ребенком может быть и 40-летний идиот на телевидении, — это "левый" Постмодерн. Это то, к чему привели наш мир дискурсы Адорно, Маркузе, Фромма и иже с ними.
Внутренней оппозицией этим дегенеративным тенденциям является традиционализм, то что можно называть правым Постмодерном, потому что его рядовой представитель, хоть тянется к Традиции, но пока её не достигает. А сам этот процесс — настоящий вызов для человека нашего времени. В мире полной пустоты, где нет ни Бога, ни индивида, традиционалист должен взглянуть в лицо бездне, основываясь на сакральном опыте религий прошлых времён, очистить свою религиозную традицию профанирующих форм, чтобы открыть чистое Бытие и Смысл, утвердить новую Истину. Взглянув в Бездну, подчинить её себе, как завещал барон Юлиус Эвола — "оседлать тигра". Либо, как дзен-коане: найти твердую опору в пустоте. И первым приближением к новой точке опоры является постижение идеологического наследия "новых правых", противостоящих "новым левым".
В отличие от последних, идеологи первого направления апеллируют к естественным формам коммунитаризма, основанного на этнокультурной идентичности. Она, по сути, предстает как Dasein, поскольку этнокультурная идентичность локализована во времени, пространстве и истории. Новые левые же апеллируют к "текучей современности", которая позволяет создавать квази-идентичности (как пример- всевозможные гендерные девиации) и в этом их кардинальное противоречие с "новыми правыми". Да, оба направления ставят схожие "диагнозы" современному миру (разве одномерный человек Маркузе не похож на носителя буржуазной этики, на которого нападает Бенуа?), однако, если новые левые предлагают усугубить пагубные явления постсовременности, то новые правые предлагают подвергнуть весь этот мир симулякров и ложных идентичностей тотальной деконструкции. Новые левые, ограниченные своим фрейдомарксистским методологическим аппаратом, абсолютизируют то, что уже добились в свое время: "сексуальная революция" Райха, абсолютизированная сегодня, предстает как возможность демонстрировать свои половые отклонения и воспевать их как новую норму (хотя изначально "сексуальная революция" была направлена против "викторианских условностей"); отказ от "бегства от свободы" (призыв Фромма обрести свою личность, которой лишил человека индустриальный капитализм) сегодня - это сожительство в человеке одновременно нескольких личностей, то, о чем писали Делез с Гваттари. Поэтому нашему миру нужна тотальная деконструкция умерших идеологий, нам нужна новая политическая теория отличная от коммунизма, фашизма и либерализма, более прогрессивная и отвечающая своему времени, которую конструируем мы, идентаристы и новые правые.
Автор: Rhos Marsson
