Ноги

Сделав над собой невероятное усилие, Ольга наконец поднялась с постели. Потянулась ввысь с едва не сахарным удовольствием и даже зажмурилась. Что может быть лучше, чем проснуться в субботу по собственной воле? Без денег и в косовато-тараканистом общежитии — зато в полдень, а не в семь утра.

Ольга немного попрыгала на месте, улыбаясь, съела оставшуюся со вчера конфету, и в эту секунду взгляд её упал на две симпатичные ноги, свисающие с кровати соседки. «Вот Машка редиска, ещё лежит, — сочувственно подумала она, — вчера ведь пришла и прям сразу свалилась». Машка-трудяга действительно заснула очень рано — часов в восемь вечера; работа с орущими детьми и целый день на ногах, мягко говоря, её вынудили.

Ольга подошла и поправила соседке одеяло. «Спи, спи».

Полотенце зашуршало по волосам; душевой пар заметался и выскользнул через дверь.

— Машка-а… — с улыбкой прошептала раскрасневшаяся Ольга, выходя из ванной и вытирая виски, — скоро уже час будет, а ты всё дрыхнешь…

Ответом ей была тишина. Если бы Ольга могла видеть Машкино лицо, оно бы уж наверняка всё скукожилось от вредности, но Машка вчерашней ночью укрылась целиком, с головой. Уплывая в темноту, она проворчала: «Вечно ты лампу включишь и всю ночь сидишь, Оль… Прямо в зрачки долбит». Ольга ответила: «Ну кто ложится в восемь? Закройся одеялом и спи, а у меня курсач». И Машка закрылась — и тогда, и сейчас выглядывали лишь её бледные ноги.

— Тарелки твои уже три дня стоят, — продолжала Ольга игривым шёпотом. — Мне мыть их за тобой, зараза?

Молчание. Ноги висели.

— Соня. Не боишься, что голова заболит потом?

На тарелках сверкали крошки и смазанная полосочка джема. В Ольгиной голове мелькнуло: «Даже не сопит».

— Ой я беру чей-то красивый ноутбук за сорок тысяч, ой беру и несу воровать…

Ноги висели.

— Ну поспи ещё, ладно. Молчу, — вздохнула Ольга, потянувшись за другой конфетой.

Задание сгонять в триста шестую, чтобы сдать мусор на переработку и наболтаться с тамошними, было с треском выполнено, и Ольга пошла курить с Вадиком у боковых дверей. Рассказала ему, что Машка вечером вернулась вымотанная и до сих пор спит как убитая, выслушала очевидную пошлую шутку, посмотрела на хохочущего Вадика как на дебила и вернулась в комнату.

— Маш, встретила Вадоса в коридоре, пошли пообщаться, — войдя, рассказывала Ольга. Глаза её были опущены — шнурок не хотел развязываться. — Похож на додика какого-то, а ведь так нравился… Я ведь даже плакала по нему сначала чуть-чу… А… — Ольга перебила сама себя, выпрямившись и невольно вытаращившись на соседку. Рука сама собой полезла за телефоном, глаза поглядели: четвёртый час.

А Машка лежала. У Ольги закололо в груди. Соседка не ворочалась, не комкала одеяло, как обычно, ничего не бормотала. Её ноги покоились в одном положении, свешиваясь с постели мёртвым грузом, а руки и голова были закутаны в одеяло и как будто даже не дышали, не шевелились.

— Маш…

Ольга, теребя в руках конфетную обертку, в нерешительности подошла к ногам и легонько их коснулась.

— Машка, ну хватит спать. Ты чего?

Ничего. Тогда она потянула за одеяло, желая сдёрнуть его, но в эту минуту комнату ослепил орущий телефон, и Ольга, чуть не вскрикнув, отпрянула в сторону. Звонила мама. Бросила взгляд на Машку — не проснулась ли? — но ноги висели.

— Блин, мам… — Ольга приложила трубку к уху и, боязливо оглядываясь на соседку, поспешила выйти из комнаты. — Привет. Да хорошо всё, ну просто… Да…

Хлопнула дверь. Уже за ней бормоталось: «Нормально всё у меня… Вот мусор ходила сдавать… Маша? И Маша нормально».

Когда Ольга, полная решимости прекратить несмешную шутку и разбудить соседку, отвязалась от матери и вернулась, ей пришлось сильно постараться, чтобы видавшие виды глаза вдруг сами не полезли ей на лоб. Конечно, чистый стол мало кого может удивить, если только ещё минуту назад он не был заставлен Машкиными кружками, тарелками и крошками. А он был. Теперь же не стояло ничего, а кто-то, издеваясь, даже прошёлся по столу тряпочкой, поэтому пыль пропала тоже. Только валялась пара конфет.

— Машка!

Страх застучал где-то глубоко под желудком, ещё робко, но уже нарастая. Ольга зажмурилась, постояла так секунду-другую, раскрыла глаза и тут же охнула. Тарелки не появились, зато одна из висящих ног чуть сползла на пол, будто готовясь к забегу. Ольга покосилась на неё и сделала шаг вперёд.

— Машка, ни хрена не смешно.

Как она успела помыть, сложить? Сколько времени прошло? В Ольгиной голове задребезжал чей-то (возможно, самой Машки) голосок: «Она бы не успела, признай. Никто бы не успел, даже долбаный мистер Пропер».

— Маш, мы с тобой сильно поругаемся, если ты сейчас не встанешь.

Звук. Ольга резко повернулась — с её тумбочки на пол шлёпнулась толстая книга. Пол недовольно затрещал, грозясь прогнуться под её тяжестью, и Ольга подорвалась поднять её, как вдруг мельком заметила, что вторая нога тоже тянется книзу. Потихоньку, медленно и неторопливо вылезала она из-под одеяла, вытягиваясь, и ползла к левой. Ольга побледнела и попятилась.

— Да что же…

Только сейчас она увидела, что Машкины ноги были не просто синеватые, как обычно, — нет, они отдавали самой настоящей зеленью, вроде болотной. Под правым коленом виднелся подгнивший синяк, а ногти казались чёрными, несмотря на хорошее освещение.

Нога подползла к другой и на том успокоилась. Теперь они, ещё утром лишь свисавшие с кровати, совсем касались пола, прижавшись друг к другу. Ольга, застыв с книгой в руках, продолжала смотреть на них, как заворожённая. «Уродливо, не правда ли?».

— Знаешь, Маш, делай как тебе угодно, — проговорила она, стараясь звучать язвой, но выдавая себя дрожащими губами и грозящимся вот-вот сорваться голосом. — Но ты мне…

Ноги синхронно топнули, и Ольга, задохнувшись, бросила в них книгу и влетела в ванную. Дрожа, дёрнула ручку, замок, задвижку, прошептала: «Господи, что за дрянь, что за дрянь, мамочки…». Телефон в кармане опять завопил — или это была Ольга? — и девушка схватила его обеими руками.

— Алло, Оля!

— Машка?

— Я в булочной, что тебе взять? Я только с документами закончила… Слышишь, алло? Я ещё у тебя антисептик взяла, не спросив, а то ты так крепко спала утром, я не знала — будить или не будить… Ну я немножко попользовалась, а то в банке рассадник… Слышишь?

— Маш-ка?

— Да что? Чего голос такой?

Вся превратившись в дрожь и слившись с кафельной стеной, Ольга беззвучно плакала и слушала, как с кровати вставали ноги. Она не видела их — но она их слышала. Слышала, как поскрипывает пружинка, как левая, ощупывая пол, шоркает по нему, как обе медленно ползут по направлению к двери ванной.

— Машка, род-ная, — шептала Ольга, — Ма…

— Плохо слышу, Оль, я в подвале. — Шуршание. — Я тебе творожный, как обычно, возьму, ладно? Деньгу можешь не возвращать, будет как бы reward за антисептик… Ла…

Ноги затопали к ванной. Ольга, всхлипнув, выронила телефон, и тот упал на пол — тут же отлетел стеклянный кусок. Ноги остановились и встали перед дверью; Ольга видела две тени в самом низу.

— Оля… Алло?

Она закрыла лицо руками и затряслась, а уши слышали всё: и как сама собой щёлкнула задвижка, и как зашевелилась ручка, и как скрипнул косяк, приглашая, и как зелёные отросшие ногти легко споткнулись о металлический порог.

— Господи! Я дома! — Грохнула входная дверь; в Машкиной руке звякнули ключи. — Еле выжила, но пришла, и всё ради тебя, Оль, всё только ради тебя, а ты трубку броса… Дрыхнешь?!

На грязный стол упал пакет из булочной.

— Могла бы и помыть, дорогуша, ну… Ольга Михайловна! Я к вам обращаюсь! Вставайте, вы не имеете никакого римского права спать днём!

Машка улыбнулась, но, едва её взгляд упал на Ольгину тумбочку, улыбка сползла и исчезла. На тумбочке лежал прозрачный пакетик; в пакетике весело сверкали красные, синие, жёлтые таблетки, очень похожие на те, что Вадик пытался скормить первокурсницам на «посвяте». Он именовал их «конфетами».

— Оль!.. Ольга!

Голова у Машки закружилась, и, выдавив стон, она дёрнула зачем-то накрывшуюся с головой Ольгу за вылезшую ногу.