Некультовый Пушкин

Итак, этот день настал...

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН, надёжа и опора, «наше всё» русской литературы — к сожалению, имя гениального писателя связано с максимальным набором штампов, и из-за этого подлинная значимость всего, что он сделал для нашей с вами литературы и языка(!), остается недопонятой и недооцененной. 

О чём вы вспоминаете, когда слышите имя Пушкина? Здорово, если о литературном языке — хотя вряд ли понимая, почему так. «Пушкин создал литературный язык» — звучит абстрактно. Что это значит практически — мало кто понимает. Хотя в школе, наверняка, об этом не раз говорилось (но, как и всегда, внятно не объяснялось).

Складывается ощущение, что только ты родился на свет — а вокруг все уже активно и громко любят Пушкина. Цитируют, размахивают им и кличут «гением». И никем другим, наверное, так не изводят и без того унывающую школоту, как «солнцем русской поэзии». Кстати, это многострадальное «солнце» суют повсюду без оглядки на контекст — а оно меж тем происходит из некролога...

Вообще, в связи с Пушкиным на контекст в основном только и делают, что плюют последние лет 100. Это очень несправедливо, сам гений в контекст закладывал очень много всего. Но это уже мало кого волнует. 

Да что там, до Пушкина вообще ни контекста, ни подтекста не существовало — просто осознайте масштаб его влияния. Текст был значительно более однозначнен, прямолинеен и неуклюж. И вроде бы литературоведы в курсе этого, и вроде учителей в педвузах этому учат, но почему-то мало кто из них может внятно донести мысль о том, ЧТО есть для нас Пушкин на самом деле, отделываясь разными «солнцами», «светилами», «чистыми гениями» и прочими клише. Вряд ли сам Александр Сергеевич этого хотел... Павел Фокин в предисловии к книге «Пушкин без глянца» описал довольно неожиданный факт:

«Спириты уверяют: самый нервный и недоброжелательный дух, который с порога начинает огрызаться и сквернословить, когда его вызывают и принимаются допытывать, — Пушкин. Наше всё! Солнце! Многие дивятся. Озадачены. Но опытного спирита не смутишь. Да и простому смертному, поразмыслив, нетрудно догадаться: задергали покойника, за.....».

Смех смехом, но и правда ничьё имя не звучит так часто и по всем поводам (Александр Сергеевич, простите нас, что и мы как все...). Города, памятники, улицы, музеи, театры, портреты, статьи, биографии, — им нет конца, и они всё множатся. В юбилейные годы имени писателя — и вовсе в геометрической прогрессии. Количество упоминаний и цитирований зашкаливает, а уровень понимания, наоборот, стремится в минус. Увы!

Никого по сути и не учат его понимать, а в конечном итоге только набивают оскомину. Обидно! А ведь понимать его на самом деле легче, чем кажется: читать Пушкина — это как смотреть на огонь, разглядывать звезды или слушать пение птиц... Главное: обратить на это внимание и правильно воспринять.

Раз уж мы порешили говорить на этой неделе о такой литературе, которая может и должна быть ориентиром для тех, кто думает, читает и уж тем более пишет, разберёмся наконец как следует, почему на самом деле Пушкин так важен. Почему он «основа основ» и так «влип» в массовое сознание. И заодно попробуем охватить хотя бы часть его личной истории — ту, которую не сильно тронули [фанатичные] педагоги-пушкинофилы. (Хотя, честно говоря, страшно и браться — количество информации переходит все грани).

«Лицейские годы. Ссылка в Михайловском. Болдинская осень. Жанровое своеобразие лирики...» — ну как, вспоминаете? Уже поплохело?) Очевидно, идти по вехам — не вариант. 

Пойдем другим путем.

А.С. ПУШКИН: НАЧАЛО

Александр Сергеевич Пушкин вместил невероятное всего в 37 лет жизни. Многие к этому моменту ещё только разворачиваются (при хорошем раскладе), а он всё успел...

Хотя всю жизнь наш гений отличался живостью и непосредственностью, повзрослел он рано. Жуковский писал о зрелости поэта:

«Когда Пушкину было восемнадцать лет, он думал как тридцатилетний».

Вполне естественно, что и острым на язык Александр Сергеевич был уже с раннего детства. Есть хрестоматийный пример по этому поводу: история о том, как совсем ещё маленький Пушкин отбрил поэта и драматурга И. Дмитриева. Дмитриев, увидев впервые будущего писателя, изумился его внешности и воскликнул: «Ведь это настоящий арапчик!» — на что Пушкин ответил: «Лучше арапчик, чем рябчик!» (лицо драматурга было рябым от следов оспы). К сожалению, о реакции последнего история умалчивает.

Помните, мы говорили о развитии гениальности? У Пушкина, помимо врождённых способностей, были все условия, чтобы свой гений запустить и развить. Но при этом достаточно независимости, чтобы идти своим путём. Среда помогала. Отец Александра Сергеевича был поэтом-любителем, затем Царскосельский Лицей создавал все условия: например, Пушкину многое дала возможность познакомиться лично с крупными литераторами — с Державиным, Жуковским (это который в итоге оказался «побеждённым учителем»). 

Но не всё было так уж гладко. Кажется, мы бы даже немного огорчились, если бы гению нравилась централизованная система обучения... Учился Пушкин плохо, он был четвертым с конца по успеваемости, называл Лицей «монастырём», пребывание в нём — «годами заточенья» и все эти годы хулиганил. А ещё и всякие ранние влюблённости... В общем, ему было там не совсем до учебы. Да и попросту скучно.

Но, несмотря на вялый интерес к большинству лицейских дисциплин, Александр Сергеевич очень много читал — правда, скрывал это. Он хотел демонстрировать (и демонстрировал) презрение к наукам. И был знатным провокатором. 

Наверное, узнай темпераментный поэт о сегодняшнем культе своей личности, а главное — о его пустоватом содержании, скорее всего, был бы в бешенстве.

ВНЕЗАПНЫЙ ПУШКИН

Вообще, характер Александра Сергеевича заслуживает того, чтобы отдельно на нём сфокусироваться. Иначе не понять, как он сделал то, что сделал.

Конечно, впечатление во многом отражает высказывающегося, но всё же мы приведём некоторые высказывания из писем и записок тех, кто знал поэта лично. 

Вот как описывает Пушкина его друг и литературный соратник Пётр Вяземский:

«Пушкин в жизни обыкновенной, ежедневной, в сношениях житейских был непомерно добросердечен и простосердечен. Но умом, при некоторых обстоятельствах, бывал он злопамятен, не только в отношении к недоброжелателям, но и к посторонним и даже к приятелям своим. Он, так сказать, строго держал в памяти своей бухгалтерскую книгу, в которую вносил он имена должников своих и долги, которые считал за ними. […] Рано или поздно, иногда совершенно случайно, взыскивал он долг, и взыскивал с лихвою. В сочинениях его найдешь много следов и свидетельств подобных взысканий».

А вот какие симпатичные черты подметил в Пушкине декабрист Иван Якушкин:

«Не говоря почти никогда о собственных своих сочинениях, он любил разбирать произведения современных поэтов и не только отдавал каждому из них справедливость, но и в каждом из них умел отыскать красоты, каких другие не заметили». 

Многие говорят также о том, как трепетно Пушкин относился к дружбе и к литературным трудам своих друзей, всячески защищал их и агрессивно не допускал дурных слов в их адрес.

Для полноты картины не хватает женского взгляда. Вот что писала о Пушкине пресловутая А.П. Керн (та самая, «Я помню чудное мгновенье»).

«Трудно было с ним вдруг сблизиться; он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, — и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту[…] Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи».

А Анна Россет вспоминала:

«Про него Брюллов говорил: "Когда Пушкин смеется, у него даже кишки видны"».

И посмеяться, и пошутить над другими Александр Сергеевич любил. Если бы отменить годы школьного компостирования мозгов, гораздо легче было бы оценить иронию писателя — а её у Пушкина через край.

Очевидно, Александр Сергеевич был каким угодно, но только не занудным.

А вы говорите, «год Пушкина в России»...

Почему-то кажется, что на этот вот «год» Пушкин среагировал бы скучающим и даже слегка потерянным взглядом (примерно как на нашей картинке). Вот, например, как отстранённо и с юмором он писал жене о собственной популярности:

«Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начинает писать!.. Это слава». 

ПУТЬ К «КУЛЬТУ»

С повсеместным почти культом личности Пушкина (пусть от самого Пушкина там мало что осталось) мы забыли о том, что слава вполне могла его и не настигнуть. Во всяком случае, такая мощная. Хочется верить всё же, что этого бы не случилось, но теоретически... Известность начала приходить к нему после публикации «Руслана и Людмилы». И вообще среди тех, кто понимал, его творения имели успех — но этот круг был совсем не столь широким, как мог бы.

Вообще талант Пушкина — именно как гений — мог остаться незамеченным, если бы не Белинский. Можно по-разному относиться к бурным критическим статьям «неистового Виссариона», но тот самый «чистый гений» Пушкина он разглядел и в своей манере возопил об этом со всеми далеко идущими разъяснениями в духе «а что тогда литература, если не Пушкин!». Если бы не чутьё великого критика, у творчества Александра Сергеевича был шанс остаться воспринятым недостаточно всерьёз. 

Хотя на самом деле тех, кто сумел оценить уникальность поэта, было немало — просто они не высказывались публично. Тому есть свидетельства из личных переписок и дневников. Мемуаристка Мария Муханова, прочитав «Кавказского пленника», написала поэту и переводчику Михаилу Лобанову про Пушкина:

«Это Гений величественный и дикий, как горы Кавказа, оригинальный в нашей литературе».

Историк Александр Тургенев в письме (предположительно Николаю Карамзину), цитируя высказывание Пушкина в письме П.А. Вяземскому, утверждал, что это «признание Гения». Поэт и драматург Борис Федоров сделал запись в дневнике: «Пушкин гений». 

В общем, ГЕНИЙ, ГЕНИЙ, ГЕНИЙ... А теперь самое интересное — ПОЧЕМУ?

Хочется начать развивать тему со слов Сергея Довлатова из повести «Заповедник», где он описывает свою жизнь в качестве экскурсовода в Михайловском. 

«Чем лучше я узнавал Пушкина, тем меньше хотелось рассуждать о нем. Да ещё на таком постыдном уровне. Я механически исполнял свою роль, получая за это неплохое вознаграждение[...]

«Не монархист, не заговорщик, не христианин — он был только поэтом, гением и сочувствовал движению жизни в целом. 

Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе...»

Вот с кого следует брать пример в уважении, ненавязчивости и тонком понимании Пушкина! Хотя и о всеобщем сумасшествии по поводу нашего «солнца» Довлатов тоже очень точно высказывался:

«Экскурсоводы и методисты — психи. Туристы — свиньи и невежды. Все обожают Пушкина. И свою любовь к Пушкину. И любовь к своей любви».

Ну, хватит лирики и восторгов. Всё-таки — что Пушкин сделал такого, чего не сделал никто другой? 

Маленькая ремарка: в совершенстве Александр Сергеевич владел только французским. Но в той или иной степени он знал также старофранцузский, английский, немецкий, итальянский, испанский, сербский, польский, древнегреческий, латинский, древнерусский, церковнославянский, украинский, древнееврейский, арабский, турецкий. Всего: 16 иностранных языков. Просто для понимания.)

Лингвисты бы здесь разгулялись в параллелях и пояснениях, почему человеку с таким бэкграундом сам бог велел конструировать язык — когда понимаешь, сколько в мире есть вариантов сложения слов в предложения, и видишь при этом своё, такое родное и такое убогое, — очень хочется помочь и «подправить»...

Чтобы понять этот процесс, для начала неплохо бы глянуть, как писали до Пушкина — и сравнить. Например, самые очевидные — Ломоносов, Державин, Жуковский. Внешняя, литературная часть, у них построена очень искусственно, трудно продраться сквозь громоздкую форму к смыслу. Собственно, и разговорный язык находился до Пушкина на другой эволюционной стадии.

Первое и более очевидное: Пушкин упростил литературный язык, — но без ущерба для художественности. Схема такая: он «зачерпнул» всего понемногу из разных социально-языковых слоёв, позаимствовал многое из диалектов — иначе говоря, из просторечия. Затем адаптировал всё это для читателя определённого культурного уровня — никакой грубости, всё лишь для усиления ясности. Тем самым выкристаллизовал «живой» (пушкинский язык именно «живет») и образный литературный язык.

Второй слой. Из-за разделения «штилей» знак (то есть слово или сочетания слов) был очень приблизительно связан со значением. Пушкин привёл «знак» в прямое соответствие со значением — и в результате вытеснил трудночитаемый и излишне выспренный стиль. То есть, добавив тонкой художественности, он как бы одновременно облегчил язык (что-то из области фантастики, но он смог!).

Но это ещё не всё. Он проложил связи от каждого знака к большему количеству значений. Именно Пушкин сделал русский язык особенно многозначным, по сравнению с другими языками, чем обозначил его в мировой культуре.

Безусловно, русский язык обещал развиться и сам, для этого у него уже была масса предпосылок (всё как с гениями!). Но сам себя язык так бы не «направил» — это факт.

Фактически Александр Сергеевич соединил три «штиля», «прошил» их вместе и на их основе создал новый стиль и язык... Наш с вами, которым мы с вами пользуемся до сих пор.

Кроме того, как мы уже говорили выше, литературный текст был однозначен — до Пушкина, который добавил контекст и подтекст.

Пушкин также проработал идею «национально-смыслового контекста». Это понятие он объяснил так:

«Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев и поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу...»

Этот принцип Пушкин тоже активно реализовал в своем творчестве: обозначил области из массового сознания («души народа») — то есть явления общезначимые и понятные для всех без исключения носителей языка — и литературно кодировал. В итоге и подкорке, и корке — всем «перепало». И получается, что нащупал он именно те области, которые являются базовыми и с течением времени не устаревают.  

Можно сказать, что всеобщая одержимость Пушкиным сохраняется скорее вопреки утрате связи с тем, что действительно является пушкинским. Сознание свою часть «якорей» растеряло, а подсознание — нет. 

Когда пишешь о Пушкине, не покидает ощущение, что не умещаешься в формат. Это понятно, ведь нет такого формата, который мог бы вместить Пушкина. Тем не менее, в душе виновато озираешься и просишь извинения (вроде как у Пушкина же) за несовершенства своих буков. И за беспокойство. 

Как видно, от невротического отношения к творчеству писателя нам уже никуда не деться — оно для нас уж «позамылилось» и поутратило ту важнейшую кристальную свежесть, которой когда-то Александр Сергеевич потряс и перевернул весь русский литературный мир.

Но всё же, мы надеемся, теперь мы сбросили хоть часть навязчивой «шелухи» и хотя бы чуть-чуть приблизились к пониманию гения. 

И будем продолжать [жалкие] попытки на него равняться.)

@cultpop