Не родись красивой

Не родись красивой

dejplpfekw

Ее удивительной гривы до колен больше не было. Вместо нее торчал ежик, обесцвеченный добела. Брови тоже были белые, белее смуглой кожи.

— Зачем ты это сделала? Зачем? — чуть не плача, вопрошал Володя.

Глаша не отвечала, и он притих.

— Ты хотел, чтобы я тебе все рассказала, — тихо начала она, помолчав. Без своей шевелюры, белая, как одуванчик, она стала неузнаваемой, и это было страшно. — Сейчас я тебе все расскажу. И ты сам все увидишь. Сейчас...

Глаша закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— У моего рода, Володя, есть тайна, — глухо сказала она, не раскрывая глаз. — И эта тайна...

Володя почувствовал, как его сдавливает синюшный холод.

— Глаш!... — хрипло выкрикнул он.

Из пола вылезли тонкие чернильные щупальца и оплели Глашины ноги. Глаша закричала и упала на пол. Щупальца ветвились на глазах, врастая в нее, как корни. Они были сделаны из черноты Володиного сна.

Глаша кричала и билась на полу. Володя вдруг понял, что ей смертельно больно. Щупальца втягивали ее в пол вопреки всем законам физики, которые отменились в этот страшный час, как детская игра.

Как в своем сне, Володя напрягся изо всех сил, чтобы прорвать стену ужаса, схватил Глашу за руки и потянул в обратную сторону. Глаша закричала еще страшнее.

И тогда он стал срывать с нее щупальца руками. Он почему-то знал, что будет очень больно, но не знал, насколько: чернота сразу проникла в тело, как в пустоту, и наполнила руки и пальцы густой слепящей болью. Володя не мог справиться с болевым рефлексом, но все же, надрывая горло, пытался сцарапывать с Глаши черные нити.

Вдруг боль ударила с тыла — в ноги. Они тут же перестали слушаться, и Володя упал на пол. Краем глаза он успел заметить, что щупальца переключились с Глаши на него. Никаких чувств или мыслей это не вызвало: весь Володя был переполнен леденящей болью, которая подступала все ближе к сердцу.

Сбоку, в углу комнаты, стал расти силуэт гигантской мыши. Слабеющим зрением Володя видел, как мышь, разбухнув до человеческого роста, сама собой стала женщиной — той самой, которую он видел. Она подошла к Володе и что-то бросила на пол. Сверкнул ослепительный вихрь искр, осветив ее лицо...

Перед тем, как вылететь в никуда, Володя вдруг понял, что было странного в этом лице. Оно было ни дать ни взять мышиная морда.

***

Вначале он думал, что умер.

Потом — что все еще спит.

Потом приподнялся, ожидая боли (он ничего не помнил, но почему-то думал, что будет больно).

Боли не было, и Володя приподнялся выше.

— Оклемался-то? Ну, знала, что сильный, сдюжишь, — услышал он незнакомый голос.

Володя повернул голову.

Вокруг высились сосны, уходя в чернильную ночь. Воздух казался ртутным из-за лунного света, пропитавшего лес, как губку.

— Кто вы? — спросил Володя у фигуры, сидевшей рядом.

— Тебе это знать не надобно. Да и не поймешь ты, — усмехнулась фигура.

Она сидела с ним рядом — женщина-мышь. Каким-то непостижимым образом Володя чувствовал, что ей очень много лет — гораздо больше, чем соснам, и почти столько же, сколько лунному свету.

— Глаша, — вдруг подскочил он. — Где она? Что...

И тут же увидел ее. Она лежала рядом, в двух метрах.

— Она умерла? Да? — закричал Володя.

— Чего голосишь-то? Будет, будет она жить, мать-землицу топтать, ежели ты об этом-то. Не кричи, не положено здесь так.

Ее ответ немного успокоил Володю, хоть он и чувствовал какой-то подвох.

— Она спит, да?

— Все вы спите, люди-человеки. И пробуждения пуще смерти боитесь.

Володя вдруг все вспомнил.

— Что это было? Почему так больно?... Что с Глашей?... Кто она?... Где мы?... — из него лез огромный вопросище, не умещаясь в словах.

— Эк из тебя поперло-то, — снова усмехнулась женщина-мышь. — Ладно. Слушай.

Как ты уже и сам понял, Аграфена — девица непростая. Есть на земле силы, которых людям не дано понять. Ум-то перегорит, что твоя лампочка: раз — и все.

Аграфенин род издавна связался с такой силой. Добрая она или злая — о том говорить пустое дело: нет там ни добра, ни зла. А есть только свой уговор. И к людям он строг. Вот как твое государство дает тебе всякие блага, а взамен требует, чтобы ты соблюдал уговор, и если ты его нарушишь, оно тебя накажет, — так и эта сила. Много она может дать человеку, но взамен требует еще больше.

Мать зачала Аграфену от одного... Впрочем, тебе это знать ни к чему. Много силы было у них обоих, все сошлось одно к одному... Но Анфисе, матери-то Аграфениной, мало было. Она и вымолила особую судьбу для своей дочери.

А тут, чтобы ты понимал... Любая судьба, хоть Аграфены, хоть моя, хоть твоя — это тебе не бумажка в конторе: шлепнул печать и готово. Это как со стряпней: вот те мука, дрожжи, всякие-превсякие зелья, вот те печь, а какой хлеб выпечешь — это только от тебя зависит.

Так и судьба. Анфиса хотела, чтобы ее Аграфена миром вертела, людьми игралась... И вымолила для нее чудесные дары. Перво-наперво — дар красоты ненаглядной. Второй дар — казаться людям такой, какой ей надобно. И третий — главный дар: чтобы мир видел ее хотения и способствовал им.

Это очень сильный дар. Мир — он ведь к людям ровно дышит. Чтобы его к себе обратить, много, очень много силы нужно.

Но за все надо платить. Заплатила Анфиса за такие дары лютую цену: забрала ее тайная сила к себе. Вот точно так, как ты видел. А для человека это мука несусветная, и когда он там оказывается — мука во столько раз растет, сколько и слов-то в вашем языке нету.

Аграфена-то видела, как ее мать забрали. И знала, что и с ней такое может быть...

Взяла ее к себе одна людская семья. Обычная, как все люди. Вот и вышло так, что душа Аграфены повязана была с тайной силой, а ум-то в городе вырос, по-городскому думал. Не хотела Аграфена своей судьбы. Не хотела того, за что ее мать себя на муку отдала. Не хотела вертеть ...

людьми, блядовать не хотела... А особливо не хотела людям зло делать. Она еще сызмальства поняла: кому она плохого пожелает — с тем это плохое и будет. Да и люди заприметили, особенно девки завидющие. Поняли, что нельзя Аграфену обижать.

Год назад вышла одна история. Поймали ее девки да стали брить ей голову. Поверье такое ходит: что у ведьмы вся сила в волосах. На деле вовсе не так: волосы берегут человека, связанного с тайной силой. Как оберег. Без него силе проще к душе дотянуться. А она любит людские души, ох как любит...

Аграфена давно зареклась желать плохого, но тут не вытерпела. Скверно это кончилось для девок, совсем скверно. Уж не буду говорить, как. А Аграфена терзалась крепко, даже убить себя хотела.

Тут-то мы и повстречались. Образумила я ее маленько. Скажу честно: такой силы и такой судьбы, как у нее, не встречала я еще. Но ей виду не подаю, уму-разуму учу ее. Ум-то у нее не наш, а ваш, городской, и трудно ей с ним.

Продолжение ...

Report Page