начало

– Ссышь?

– На мать твою, ушлепок, двигай жопой.

Громкий хлопок оповещает лес об очередной комариной жертве на бледной европейской коже. Чуя хмурит рыжие брови – они собачьими хвостами сбегаются к центру лба и настороженно ждут приказа ползти вверх, – и рассматривает труп на своей руке.

– Дазай, зачем ты потащил нас в лес?

Дазай не отвечает, только выше задирает шорты, переступая через куст ежевики. Шорты новые, жёлтые, и за малейшее пятно бабушка оторвёт уши. В сандали забиваются ветки, хватаются тонкими своими пальцами за пятки и прячутся между мизинцем и безымянным, окрашивая распаренную кожу то ли в черный, то ли в зелёный.

– Чу, я ж говорил уже. Забери у деда слуховой аппарат что-ли, я не знаю, – за такое заявление ему должен прилететь подзатыльник и Дазай резко припадает к земле, утыкаясь лбом в мох. Но над ним ни Чуи, ни его руки.

Стараясь оглянуться так, чтобы ветка можжевельника не забрала у него глаз, Дазай осторожно опускается на пятки и вытягивает шею. В наглядном образце места, где, если верить учебнику биологии, барахтаться не стоит, барахтается Чуя и молчаливо пытается схватиться за что-то, но высокие тонкие стебли белых цветов ломаются и гнуться в земле. Дазай склоняет голову на бок и хихикает.

– Это борщевик, кстати.

– На хуй сходи.

Чуя кубарем вываливается из куста, ломая ветки и шумя, как лось, которого они встретили на другой поляне. Огромный и непоколебимый, словно исполинский великан, он походил на лесного Ктулху, медленно вышагивающего по залитой солнцем и мошкарой поляне.

– Дазай.

Улыбка, вспыхнувшая на его губах пару секунд назад, стягивает судорогой щеки. Сначала он видит перекошенное от страха лицо Чуи, а потом сгусток темноты меж стволов царапающих небо сосен.