часть 1

Вадим мысленно поливал Чащу последними словами, пока валялся в траве с дырой в боку, пока неведомые стражники тащили его по земле, пока куда-то везли на старой телеге, отвратительно воняющей затхлым сеном. Проклятая Чаща.

Когда Вадим на свою голову вызывался отправиться к западникам за свитками с какими-то военными планами, он забыл подумать о том, что принимает задание на северо-востоке волчьих земель. На северо-востоке, с которого до западников бежать придётся как раз через эту самую Чащу — тёмный, густой лес, полный болот, ям и прочего счастья, в котором сгинуть проще, чем не сгинуть. Хуже всего было то, что сам Вадим никогда в ней не ориентировался должным образом — а кто вообще, кроме безумных стариков? — и в целом старался избегать. А теперь волчьим лапам нужно было пробежать десятки миль по чёрт пойми чему чёрт пойми куда, потому что вполне себе человеческий язык ляпнул, не подумав.

Громадный палёвый волк старательно перемахивал через поваленные бурями деревья, огибал ямы и метался между болотными трясинами во мраке Чащи, когда после неожиданного плотного толчка, обычно сопровождающего проход через магические барьеры, его перекинуло в человека. Времени опомниться не было: в правый бок моментально вонзился железный гарпун с наконечником в кулак размером, а за ним в шею и левое бедро попали тонкие дротики. Нашпиговали, как кабана.

Лёжа на боку в грязной телеге и глядя на расплывающийся пейзаж, Вадим думал о единственном, о чём в состоянии был думать: чего хотелось больше — блевать прямо здесь или ломать носы чьим-то стражникам. А ещё о Чаще, чёрт бы её побрал.

В ядовитой полукоме, к слову, так и не получилось понять, в чьи же длинные руки он попал с доброй помощью Чащи. Путь Вадим держал на запад, и с него не сбивался, но на западе уже давно обитали только сородичи-волколаки, хоть и менее крепкие по нраву. Издавна эти земли занимали вороны, но тех давно уж перебили. Кто же гнездовался с ними по соседству...?

Вскоре окружающие звуки дали понять, что колымага вместе с Вадимом въехала в крупное поселение. Вокруг кипела жизнь, разглядеть которую не позволяла отрава в крови: гудели разговоры жителей, слышались ярмарочные крики и оклики, стучали колёса, маленькие и большие, смеялись дети. Однако, стоило телеге подъехать ближе, как всё моментально стихало; жизнь замирала, превращаясь в шепотки и шёпоты, а потом снова оживала, и всё возвращалось на круги своя. Жители поселения не могли не замечать громадную телегу с пленённым волколаком на ней, но, видимо, это не было для них чем-то необычным.

Спустя долгие часы колёса телеги наконец-то замерли, и коматозному покою Вадима пришёл конец. Стражники, не церемонясь, стащили его с грубо отёсанных досок и поволокли безвольное, одурманенное тело вперёд, переговариваясь между собой с сильным южным акцентом. В памяти упорно никак не всплывало, в чьём распоряжении были юга, но Вадим не забыл ещё раз мысленно проклясть Чащу, потому что дорогих гостей таким способом ещё никогда и никому не доставляли.

Путешествие, по-видимому, закончилось, когда стражники остановились и отпустили тело пленника вперёд, позволив ему со всей силы впечататься коленями и щекой в пол, покрытый тёмным ковром. Руки моментально скрутили за спиной, но после их проклятого яда необходимости в этом точно не было. Вадима проняло холодом, даже несмотря на то, что пострадавшая щека чувствовала странное тепло пола даже сквозь покрытие, а по виску катилась мелкая капля пота. Пахло цветами.

Разум лениво стал собирать воедино всю нехитро полученную информацию и получил свой долгожданный недостающий фрагмент, когда в воцарившейся гробовой тишине послышался характерный шумящий свист и ритмичный шелест по ковру, который постепенно сменился тихими шагами, скорее всего, босых ног и лёгким звоном украшений.

Змеи.

Среди знакомых Вадима змей не водилось, да и лично он до сегодняшнего дня никогда с ними не сталкивался, зато наслышан был сверх всякой меры. Всем было известно, насколько этот народец воинственный и жестокий, но сплочённый и дружный; поговаривали, что в змеиных поселениях каждая домохозяйка владеет оружием и не преминет схватиться за топорик или кухонный нож, если кому-то из своих будет грозить опасность. И любой дурак знал: лучше сразу вспороть себе глотку, чем ждать мести, если связался с кем-то из змеиного рода.

Пока осознание сложившейся ситуации разгоняло кровь по телу, шаги прекратились. Чужое ледяное присутствие повисло в воздухе вокруг; кажется, даже дышать стало труднее. Вадим весь обратился в слух, услышав, как стражник слева от него шумно сглотнул.

— И зачем вы притащили ко мне псину? — внезапно раздался пронизанный недовольством стальной голос, слишком молодой для какого-нибудь древнего правителя. Может, всего лишь начальник стражи или кто-нибудь подобный. Последнее слово хозяин голоса почти прошипел — остаточное после превращения из змеи?

Правый стражник нервно прочистил горло.

— Он... — его сипловатый голос неловко сорвался. — Он ошивался у северо-западных границ, попался прямо у самой Чащи. Велено было доставить вам.

— У границ, говоришь? — сверху послышался нехороший смешок. Левый стражник что-то сдавленно пробормотал в знак согласия, и шаги продолжились в сторону правого, раненого бока Вадима. — Нехило вы его. Чья идея была?

— Это Сэнгэ был! — слишком быстро выпалил левый стражник, более молодой, чем его напарник, судя по голосу. Невидимый начальник промолчал на это заявление и, видимо, продолжив осматривать своего пленника – на базар что ли пришёл, в конце концов? — подцепил холодными пальцами плетёную нить на правой руке Вадима. Это было религиозное плетение, ставшее обязательным для волколаков после отказа от язычества. Сам Вадим не был приверженцем ни многобожия, ни веры в пророка, которого выдумали предки в противовес старой вере, но таскал эту верёвочку прилежно — и без этого проблем хватало. А змеи, кажется, остались при своём язычестве: после секундного касания незнакомец фыркнул с пренебрежением и вовсе отошёл в сторону. Повисла тишина.

Внезапно чужая рука резким движением зарылась в короткие волосы и потащила за них вверх, вынуждая выпрямиться через боль в раненом боку, вытянув шею вслед за рукой. Вадим зашипел сквозь зубы и сжал их сильнее, но подчинился. Перед глазами всё поплыло так, что он чуть не завалился на бок, однако крепкая хватка невольно удержала его от падения. Отравленный мозг отказывался работать исправно: фокусировать взгляд на лице перед ним было почти физически больно.

У стального голоса наконец появился вполне себе материальный облик. Юное бледное, скуластое лицо, сейчас искажённое гримасой неприязни, обрамляли тугие смольные косы с золотыми украшениями на концах; одно из них даже на мгновение невесомо коснулось плеча Вадима, покачнувшись. Голову венчала диадема, больше похожая на золотой венок с золотыми же цепочками — видимо, всё же не простой начальник стражи. А глаза... Дивные раскосые глаза, багрово-красные с необычным змеиным зрачком, взгляд которых, вторя голосу, сквозил ледяной надменностью. Ради таких глаз стоило и в Чаще заплутать, и стоять здесь на коленях, истекая кровью.

— Ну что, понравился? — прохрипел Вадим, криво улыбаясь. Язык едва ворочался, губы немели и не слушались, но желание паясничать везде и всегда уже слишком давно вросло в кости и смешалось с кровью, чтобы такие мелочи могли ему помешать.

Змеиный правитель высказывания, по-видимому, не оценил: левую щёку моментально обожгла крепкая пощёчина, а в подбородок вцепились пальцы с острыми коготками, вынуждая снова поднять взгляд.

— Я не разрешал тебе открывать пасть, — прошипел он, пока что только с предупреждением в голосе, и резко отпустил голову, безвольно повиснувшую. Разговор, видимо, был окончен.

Змей зашагал прочь от пленника, на ходу щёлкнув пальцами.

— Бросьте в подземную, пусть там гниёт, — распорядился он и продолжил, судя по всему, уже для себя, — Может, до праздника доживёт, хоть польза будет. А, и гарпун вытащите, пригодится ещё! — окликнул правитель стражников, которые уже потащили Вадима куда-то к выходу.

Те остановились, и, слегка поколебавшись, правый со всей силы дёрнул за рукоять, разрывая и так повреждённую плоть.

На этот раз сжать зубы не получилось; из горла Вадима вырвался болезненный вопль. До него, впрочем, дела никому не было — ни стражникам, ни змеиному правителю, от которого он услышал последнее пренебрежительное: "Принесите воды, руки помою".

Интересно, его кто-нибудь хватится?