Мягкое введение в Unqualified Reservations, часть вторая I
Мы проглотили красную таблетку, которая теперь добралась до желудка. Её оболочка растворяется. Лопасти ротора раскручиваются, и устройство начинает работать. Внутри находится всё ещё целое натриевое ядро.
И мы начинаем наше лечение. Опять же, наша цель — отделить вас (под «вами», конечно, я имею в виду лишь некоторый сгусток нервной ткани) от аннелида, который занимает немалую часть объёма вашего черепа и, конечно, накрепко связан с вашей душой.
У этого червя есть множество имён, но сегодня мы назовём его просто демократией. После того, как мы отрежем его псевдодендриты, вы сможете сами убрать этого маленького гостя в своей ванной — вам понадобятся всего лишь мини-дрель, электромашинка для стрижки и большой пластиковый пакет. Заделайте получившуюся пустоту шпатлёвкой, носите парик несколько недель, и никто и не заподозрит, что вы стали реакционным империалистом.
Конечно, вы уже пришли к нам. Поэтому червь уже должен держаться не очень надёжно (или у него есть какие-либо ещё похожие проблемы). Это замечательно, но в процедуре нам никак не поможет. Unqualified Reservations подходит к делу с научной стороны — всем достаются ровно одни и те же действия. Так что ради целей правильной работы нашей красной таблетки, мы предположим, что вы по-прежнему являетесь ортодоксальным прогрессистом и поклонником NPR. Продолжайте читать на свой страх и риск.
Мы начнём с отделения вас от вашей линии партии, вашего паразита — демократии — по ровно одному вопросу. Вы почувствуете своеобразное слабое щипание за правым ухом. Может быть немного больно. Это ещё не натриевое ядро. Мы точно ещё не решаем проблему. Однако наш вопрос важен, и его решение сильно ослабит нашего червя.
Что мы собираемся сделать, так это поменять ваше восприятие одного важного исторического события, которое вы никогда не считали противоречивым, но которое очень важно для вашей картины мира. Как мы сделаем это? С использованием самых традиционных академических инструментов. В нашем маленьком чёрном пакетике лежат только а) первоисточники, б) забытые работы уважаемых историков настоящего и в) современные работы уважаемых академиков.
Когда с сёрфингом я был знаком только по видео о нём, я всегда задавался вопросом: как сёрферы проплывают сквозь эти огромные волны к спокойной глади? Когда я научился сёрфингу (я ужасен в нём), я узнал ответ: никакого трюка здесь нет. По крайней мере, работающего. Вам просто нужно успевать грести так быстро, что безумная, бурлящая масса не успеет вас утопить. (Окей, если вы используете короткие доски, вы можете делать duck-dive. Но короткие доски для школьников.)
Аналогично: в истории царской дороги нет. Если вы хотите составить мнение о прошлом, то вы не сможете это сделать, просто отправившись туда. Вам нужно найти источники, которым вы доверяете. Ситховская библиотека сильно упрощает этот трюк, но вам в любом случае придётся и самому потрудиться.
Ну, как бы то ни было, поехали. Мы обсудим конфликт, который вы называете Американской революцией. Для быстрой самопроверки вы можете спросить себя, насколько вы согласны со следующим предложением (никто не ожидает, что вы примете его на веру — мы тщательно поработаем над демонстрацией его истинности):
Всё, что я знаю об Американской революции — дерьмо собачье.
Оруэлловская антиистория подпадает под удобное определение профессора Франкфурта: дерьмо собачье — это не правда и не вымысел. Это дерьмо собачье. Если в нём и встречаются какие-то искажения фактов, они встречаются достаточно редко. Если в нём встречается что-то, имеющее отношение к реальности, то совпадение является чисто случайным.
Типичная структура антиисторического дерьма — это набор небольших, исторически точных и малозначительных фактов, связанных наполнителем из бреда и/или явно неверного толкования. Эта смесь быстро твердеет, может выдерживать огромные нагрузки, и на расстоянии похожа на мрамор.
Особенно, если вы никогда не видели настоящего мрамора. Когда я понимаю (или, по крайней мере, льщу себе, говоря, что я понимаю), какая картина в действительности прячется за моим пониманием того или иного события уровня десятого класса, я всегда вспоминаю об одном событии, которое произошло, когда я был в десятом классе. Я слушал какую-то дрянную радиостанцию c Top 40 популярных песен восьмидесятых, находясь при этом в реальных восьмидесятых. Возможно, это была отчаянная попытка приобщиться к настоящей американской культуре. И тут в какой-то момент они включили песню Роллинг Стоунз — Paint It Black, кажется. И на этом моё желание знакомиться с Синди Лопер закончилось. Такова разница между настоящей историей и антиисторией — разница между Миком Джаггером и Синди Лопер.
Конечно, в отличие от Синди Лопер, у антиисторического дерьма есть адаптивная функция. Оно существует для того, чтобы заполнять собой то место в голове, где должна была находиться настоящая история. Гм. Если всё, что вы знаете об Американской революции — дерьмо собачье, то вы не знаете ничего об Американской революции. Это — отвлечение, основной метод всех фокусников с незапамятных времён. Вы не увидите, как кролик попадает в шляпу, если вы не смотрите на шляпу.
Поэтому давайте сформулируем проблему как можно более чётко. На данный момент вы верите, что в Американской революции добро одержало триумф над злом. Это — упомянутая выше смесь. Мы вычистим её из вашего мозга ложкой соответствующего размера. В процессе операции мы заменим её настоящей историей Американского восстания, в котором зло одержало триумф над добром.
Да, всё верно. Мы собираемся устроить это. Вы лежите на столе. В терминах той эпохи сейчас вы Патриот и (уничижительный термин) Виг. После нашей процедуры вы будете Лоялистом и (уничижительный термин) Тори. Безусловно, необычный результат. Впрочем, на дворе уже двадцать первый век. Если не сейчас, то когда?
Кто-то попробовал бы убедить вас пойти на компромисс и признать, что ситуация не была чёрно-белой — «друзья Короля» тоже были в чём-то правы. Современный академический историк (в отличие от своих более многочисленных коллег, современных академических антиисториков) крайне хорош в этом трюке подавания неудобных истин в холодном, антисептическом пакете профессиональной нейтральности.
И это более-менее основная причина, по которой вы не можете просто зайти в местный книжный и купить красную таблетку. Ситуация действительно была чёрно-белой. Просто она была чёрно-белой с другой полярностью.
Как же, чёрт побери, мы можем убедить вас в этом? Нам просто понадобится парочка старых книг, и всё. Никакого хирургического вмешательства не требуется: это всё не более чем метафора. Расслабьтесь и начните дышать воздухом из маски.
Давайте позовём нашего первого свидетеля. Его имя — Томас Хатчинсон, и он был выдающися лоялистом предреволюционной эпохи. Его Осуждения Декларации Конгресса из Филадельфии находятся здесь. Они короткие. Будьте перед ним любезны, прочтите их целиком, и после этого продолжайте читать данный текст.
Смотрите: что насчёт Осуждений Хатчинсона любопытно? Ну, во-первых, до сегодняшнего дня вы никогда не читали их. И никогда не слышали о них. И, вполне возможно, даже об их авторе. Каково отношение числа людей, которые читали Декларацию, к числу людей, которые читали Осуждения? 10^5? 10^6? Что-то в этом духе. Разве это не должно слегка пугать нас?
Во-вторых, у Осуждений примечателен тон — он очень сильно отличается от тона Декларации. Декларация кричит на нас. Осуждения говорят с нами. Хатчинсон разговаривает тихо, и в его речи лишь изредка появляется усмешка. Его манеры напоминают манеры трезвого взрослого, оказавшегося в лифте с пьяным подростком, размахивающим ножом.
Конечно, будучи Патриотами (мы же всё ещё Патриоты, не так ли? прошу прощения — проверяю на всякий случай), мы ожидаем некоторой сообразительности от дьявола. Всем известно, что сообразительность поможет вам выиграть спор — вне зависимости от того, правы вы или нет. Не обращайте внимания на маленькие ситховские мыслительные трюки Дарта Хатчинсона. Но всё же — почему Конгресс позволил так легко слить себя аргументацией? Почему нас просто уничтожают? Вы сами видели — это было довольно унизительно.
В-третьих, Хатчинсон фактически объясняет Декларацию. Он начинает со слов:
Когда в последний раз я имел честь присутствовать в компании Вашей Светлости, Вы заметили, что Вы теряетесь в догадках, пытаясь понять, о каких фактах говорится во многих частях Декларации Независимости, опубликованной Континентальным конгрессом…
Иными словами, эти парни из Конгресса настолько поехавшие, что часто Ваша Светлость не может даже понять, о чём они говорят. Предположительно, «Ваша Светлость» — это лорд Жермен. Дорогой читатель, как вы думаете, кто лучше знает Декларацию — вы или лорд Жермен? О, разве не забавно, например, узнать, что
Я не знаю ни об одном ведомстве, установленном в Америке во время царствования нынешнего короля, за исключением таможенных комиссаров и их подчинённых. Было назначено пять комиссаров, и четверо глав управлений было уволено; возможно, для комитета понадобилось дополнительно от пятнадцати до двадцати клерков и младших офицеров; таможенные досмотрщики, весовщики и пр. уже работали до этого; главы управлений могли увеличивать и уменьшать число подчинённых, в зависимости от служебных обязанностей, и ничего сверх этого не делали комиссары. Тридцать или сорок дополнительных офицеров на целый континент — это «толпы чиновников, отягощающих и разоряющих народ»
или, что самое интригующее,
Самый первый пункт, «Он отказал в утверждении самых полезных и необходимых для общественного блага законов», настолько общий, что невозможно догадаться, какие же законы Колонии имеют в виду. Я не помню ни одного закона, принятие которого Колониям было бы запрещено, за исключением эмиссии мошеннической бумажной валюты и признания её законным платёжным средством; но это ограничение много лет назад было наложено актом Парламента, поскольку такие законы не могут быть представлены королю на утверждение. Таким образом, я считаю это общим обвинением, не имеющим под собой никаких оснований; оно вполне подходит для того, чтобы возглавить список надуманных обид
?
Что это ещё за мошенническая бумажная валюта? Хатчинсон имеет в виду этот эпизод. Опытный читатель Unqualified Reservations вполне может захотеть уточнить: что же связывает Америку и бумажные деньги? Нам определённо нужно будет вернуться к этому вопросу.
Но достаточно сказать, что лично вы не знаете ровным счётом ничего, что могло бы сойти за вразумительный ответ на брутальное опровержение Хатчинсоном нашего священного основополагающего документа. Вы не можете сказать «на самом деле, губернатор Хатчинсон, я был в Бостоне в 1768 году, и я могу объяснить, почему собрание переместилось в Кембридж. Основной причиной было…». Мы почти ничего не знаем о Бостоне 1768 года и, конечно, Хатчинсон может просто-напросто водить нас за нос. Но, с другой стороны, тогда откуда у нас может взяться уверенность в этом?
Разумеется, вы не воспринимаете Декларацию как список фактических деталей. Вы считаете, что это глубокое моральное высказывание о человечестве или чём-нибудь таком. Тем не менее, оно содержит список некоторых деталей. Вам не кажется странным то, как странно выглядят эти детали, если пристально взглянуть на них? Такое чувство, что мы просто не ожидаем, что с Декларацией можно так спорить. И, по прочтении Осуждений, складывается такое впечатление, будто авторы Декларации также не ожидали этого.
Но нас не должно это удивлять. Что мы поняли из Осуждений, так это то, что, как и во всей остальной американской истории, у нас нет абсолютно никакой гарантии того, что детальное и рациональное обсуждение некоторого важного вопроса возьмёт верх — военными ли средствами, политическими или образовательными — над мишурой лжи. Так зачем заморачиваться — особенно, если ты пытаешься всунуть ложь? Да, возможно, Хатчинсон водит нас за нос, и король Георг на самом деле «наслал толпы чиновников» и т.д. и т.п.. Но мы могли хотя бы ожидать каких-либо обсуждений этого вопроса?
Впрочем, окей, допустим. Пускай мы — всё ещё Патриоты. Давайте перейдём к следующему источнику: «Истоки и прогресс Американского восстания» Питера Оливера.
Питер Оливер был Верховным судьёй Массачусетса и шурином Хатчинсона. Его брат Эндрю был заместителем губернатора Хатчинсона. Большую часть шестидесятых и семидесятых Оливеры, как и Хатчинсон, пытались избежать смерти от рук бостонской толпы, которая более-менее затравила до смерти Эндрю Оливера. Хатчинсон и Питер Оливер умерли в изгнании.
«Истоки и прогресс» были опубликованы в 1781 году, но нормальное издание (с замечательным вступлением историка Дугласа Адера) появилось только в 1961 году. Копия на archive.org — это ошибка, играющая вам на руку: текст Адера всё ещё должен находиться под копирайтом. Я рекомендую полностью прочесть PDF. Если Хатчинсон уже сделал вас тори — замечательно. Иначе прочтите всю книгу, затем вступление Адера.
Если вам совсем не терпится, и/или если вы уверенно разбираетесь в политической теории восемнадцатого столетия и истории ранней Новой Англии, то я могу предложить вам пропустить «катарсическое крыльцо» Оливера и отправиться напрямую к части II (страница 57), где история по-настоящему начинает раскручиваться. Впрочем, я бы не рекомендовал этого. Как пишет Оливер,
Думается мне, сэр, я слышу, как ваш голос говорит мне: к чему всё это вступление? К чему нам столь длинное крыльцо перед зданием? Позвольте мне ответить вам: вы пожелали, чтобы я ознакомил вас с историей американского восстания, потому что вы сочли, что я подробно знаком с историей его возникновения и прогресса, поскольку я прожил здесь столь много лет и интересовался государственными делами ещё до того, как разверзся кратер восстания. Я с охотой готов ответить на вашу просьбу. В свою очередь, я вынужден попросить вас сделать мне одолжение, позволив мне самому избирать тропинки, которыми я вас поведу на этом эпистолярном маршруте. Кроме того, возможно, что в следующей части вы увидите, что у крыльца и здания есть много общего, и они не являются двумя отдельными структурами; впрочем, хороший архитектор мог бы произвести на вас чуть больший эффект, сделав одну из них или обе чуть более изящными. Однако (прошу простить меня за этот ирландизм) крыльцо — это ещё не дом, и вход в главное здание находится в самом конце крыльца.
Прежде чем мы войдём в дом, позвольте мне напомнить вам, что я буду ограничиваться в основном событиям в провинции Массачусетского залива, так как я проживал там и лучше всего знаком с именно событиями того региона; кроме того, именно она была тем самым вулканом, исторгшим дым, огонь и лаву, которые сейчас накрыли уже все британские колонии в Америке протяжённостью свыше 1700 миль. Если я и буду забредать в другие колонии, то мои прогулки будут редкими и короткими. Я обещаю вам, что я вовсю постараюсь придерживаться священной истины и изо всех сил воздерживаться от преувеличений; впрочем, многие факты могут показаться читателю преувеличениями: наивные склонны наблюдать природу людскую в наилучшем свете.
«Истоки и прогресс» явно очень сильно отличаются от «Осуждений».
Чем так замечательна небольшая книга Питера Оливера, так это тем, что она является не только первоисточником со значительной исторической ценностью, но и произведением искусства со значительной литературной ценностью. Её стиль, как мы видим, почти постмодернистский. У Оливера есть свой голос, и даже сейчас, в затянутом мглой 21 столетии, этот голос можно услышать. С этим человеком можно было выпить пива. Даже от самых ярких революционных персонажей, Джефферсона и Джона Адамса, трудно получить столь яркую трёхмерную картинку.
Прошлое, как принято говорить — чужая страна. Представьте, что вы — хиппующий турист, посещающий, скажем, Армению, который прочитал несколько газетных репортажей о том, как Армянский демократический фронт ведёт благородную войну с Армянской народной партией (средний американец знает примерно столько же о дореволюционной политике Массачусетса). Однако на выходе из ереванского аэропорта вы встречаете Вартана («зови меня Варти!»), убеждённого сторонника АНП, и в итоге вы пьёте с ним и его богемными друзьями до четырёх часов утра. Конечно, из Армении вы уезжаете убеждённым сторонником АНП. Примерно так мы и собираемся конвертировать вас в лоялиста. Вы не можете выпить с Питером Оливером, но вы можете прочитать его книгу.
Кстати, о Джоне Адамсе: мы можем нащупать ещё одну точку соприкосновения; вы можете найти первый диск одноимённого мини-сериала HBO. Я бросил смотреть его после первых полутора эпизодов — я немного потрудился над пониманием происходящего в 1770-ых годах, и я не хочу, чтобы Голливуд испортил это понимание. Но я не могу не признать: получившийся у HBO образ Сэмюэла Адамса — этакого Эла Шарптона восемнадцатого столетия — попадает прямо в яблочко. Как выражается Оливер,
Сейчас я набросаю портрет мистера Сэмюэла Адамса, и я не знаю, могу ли я описать его точнее, чем один известный американский художник, сказавший «Желающему нарисовать Дьявола стоит попросить позировать Сэма Адамса», и действительно, даже самый заурядный физиогномист после мимолётного взгляда на его лик осознал бы всю таящуюся в его сердце злость. У него явно была голова на плечах, но эта голова постигала вещи скорее догадками, нежели твёрдыми суждениями, и он понимал всевозможных отщепенцев настолько хорошо, что он мог направлять как большие, так и маленькие толпы устраивать всё, что ему бы ни заблагорассудилось; в этом он был весьма уникален, и он никогда не упускал момента использовать свои таланты в разнообразных тёмных делах.
Да и пиво у него невкусное. Кроме того, мало кто оставит без внимания это изображение Джона Хэнкока как недалёкого молодого лентяя, который являлся основным источником финансирования того, что Оливер называет Фракцией:
Тут мне почти неизбежно приходится отвлечься на описание нрава мистера Хэнкока, который был так же сильно прикреплён к мистеру Адамсу, как кольца, прикрепляющиеся к хвосту гремучей змеи. Мистер Хэнкок был сыном клерика-раскольника; звёзд он в жизни не хватал, но у него был богатый дядя. Он обучался в Гарварде; дядя принял его работать к себе лавочником, и к моменту смерти дяди он стал основным наследником состояния 60000 дядиных фунтов стерлингов. Его разум был размером с гнома, но его амбиции после наследования такого состояния были более чем гигантскими. Он не был безнравственным человеком, и он нередко помогал деньгами различным объектам благотворительности. Его разум был обычной Tabula rasa, и повстречай он на своём жизненном пути хорошего художника, тот бы выгравировал на этой табличке узор, сделавший бы его крайне полезным членом общества. Однако мистер Адамс, беспрестанно искавший различные способы нарушить общественный покой и всегда находившийся в поисках добычи, поймал его и так преподал ему свои уроки, что они до сих не стёрлись из его разума. И действительно, иногда, в силу различных обстоятельств, когда он переставал обращать внимание на свои лозунги, он почти порывал со своим агрессором, однако Адамс, словно осьминог, разбрызгивал повсюду свои чернила, и так замутнял воду, что Хэнкок становился полностью дезориентированным, и вскоре снова попадал в раставленные Адамсом в своём мутном облаке ловушки.
Как вам такой Джон Хэнкок? Конечно, слово «раскольник» не означает, что отец мистера Хэнкока был, как я, раскольником с широкими взглядами. Оно означает, что он был Раскольником — т.е., пуританином и членом того, что мистер Отис называл своим чёрным полком (Оливеры и Хатчинсоны были англиканами). Не упустите у Питера Оливера обсуждение роли пуританских клериков в беспорядках, которая ни капли не удивит опытного читателя Unqualified Reservations.