Мы из Кёнигсберга, или Первая армейская история

Я проснулся и первым делом подумал: «Счастливый понедельник намечается». С утра у меня была лекция по древнегреческому, днем Паша должен был записать свежий альбом Happy Mondays, а вечером - свидание. И к первому, и ко второму, и особенно к третьему я испытывал «бездну теплых чувств». Не так давно мне исполнилось восемнадцать. Это была великая романтическая эпоха.

Но приехал майор, похожий на комиссара из фильмов про Гражданскую войну, и вместо философского лицея, где я учился, мы отправились в военкомат.

- Там дополнительная проверка, а потом пойдешь на свои лекции, - успокоил майор.

Точнее, не на лекции, а на лекцию по древнегреческому, который я очень любил. У нас блистал профессор Сычинский, которого все боялись, особенно девушки. А мне он нравился.

- Я представитель питерской школы, поэтому предлагаю всем говорить «Кикеро», а не «Цицеро». Понятно?

Латынь у нас преподавал профессор Гринюк, представитель московской школы, и он говорил по-другому:

- Только Цицеро и никак иначе.

- Коитус эрго сум, - отвечали ему.

Я все это рассказывал майору, пока мы ехали в военкомат. Он, конечно, ничего не понял, особенно про коитус, хотя постоянно кивал. И был как-то подозрительно молчалив.

В военкомате меня осмотрели по очереди врачи, я оделся и думал, что вот сейчас я отправлюсь к профессору Сычинскому, но снова появился майор, похожий на комиссара, и мы пошли не на лекцию, а в Астрономический бастион. Мы – это майор, я и еще человек десять парней примерно моего возраста. По дороге я все окончательно понял. Мелькнула мысль свалить, пока не поздно – бегал я быстро. Но взвесив за и против, решил, что от судьбы не убежишь.

Астрономический бастион, где находился призывной пункт, в этот понедельник был переполнен. Все – призывники. Некоторые уже пьяные. А я – в новых голубых «ливайсах», купленных на днях у знакомого фарцовщика, в неплохой куртке и с кожаной папкой. В папке конспекты и тетрадь по древнегреческому. Я достал тетрадь, авторучку и вывел на обложке красиво, с барочными завитушками – Happy Mondays. Было невыносимо грустно.

Потом нас вели по Ленинскому проспекту на Южный вокзал. Точнее, вел один майор. А мне казалось, что взвод автоматчиков. И что я слышу лай немецких овчарок. Но это рычал и свистел ветер. Пронизывающий ветер, кидающий ошметки ледяного воздуха прямо в лицо. Было не холодно, а больно. Где-то возле «Атлантики» нашу растянувшуюся метров на пятьдесят колонну догнала моя мама. Она забрала куртку, дав мне взамен какую-то старую, папку с конспектами, вручила пухлый пакет с едой, бритвой, зубной пастой и прочими предметами первой необходимости.

- Прощай, - сказал я.

Мне хотелось заплакать.

- Ну что ты, Лёша, скоро в отпуск приедешь…

Мама заплакала.

Когда вышли на платформу, кто-то из нас закричал:

- По эшелонам! 

- Арбайт махт фрай! – добавил другой шутник.

Мы поместились в одном вагоне. Я сразу занял третью полку. И лег носом к стене. Даже заснул. Когда проезжали Литву, разбудил Лёха Морозов (мы познакомились в бастионе, хотя раньше точно виделись).

- Пошли в ресторан, Лёха, - предложил Лёха.

- Пошли, Лёха.

Пошли. Сели за столик. Заказали водки.

- За что пьем? – спросил я.

- За то, чтобы мы поскорее сдохли, Лёха.

Питер встретил широченными проспектами. В Калининграде (а еще раньше в Кёнигсберге) такого не было и нет. На таких улицах, мне казалось, немудрено потеряться. Но мы дисциплинированно дошли до другого вокзала и отправились в город Пушкин, где был пересылочный пункт (или распределительный, не знаю точно, как он называется). Поднимаясь по лестнице, я увидел солдатика на посту. В форме с иголочки. Видимо, дневального.

- Долго служишь? – спросил я.

- Полгода уже.

Я ему позавидовал.

В широком коридоре с готическими сводами нас выстроили в шеренгу. 

- Есть среди вас трактористы, бульдозеристы, экскаваторщики и прочий рабочий люд? Хотите не служить, а работать? Как на гражданке? 

В шеренге раздался гул

- Тогда шаг вперед!

Несколько человек вышли из строя.

- Отлично, ребята. Поступаете в распоряжение майора Кухарева. В Кандалакшу едете.

Я был географически подкован и знал, где находится Кандалакша и поэтому подумал: «Как хорошо, что я не бульдозерист, а начинающий философ». 

В итоге нас, калининградцев, осталось человек десять. Среди нас был один водитель, а остальные, как я, начинающие философы. Это нас объединило кроме всего прочего. За нами пришел Миша, старший сержант, дембель, ему оставалось прослужить от силы месяц и ему было на все плевать. 

- Перекусите, выпейте и пойдем, - сказал он.

И повел нас на вокзал. Потом из Пушкина снова в Питер. Опять широкие проспекты. На Невском стояли брокеры и громко орали в трубки гигантских сотовых телефонов, ценой от трех тысяч долларов за штуку. 

- Вот это жизнь! – мечтательно произнес Саня Соколов. – А мы идем в ад…

И снова электричка, и теперь мы едем на север. Куда? Я не знаю. Но точно не в Кандалакшу и это является хоть каким-то малюсеньким утешением. Изредка в разговоре мелькает географическое название «Куйвози».

- Хуйвози! – шутит Соска, один из двух парней в нашей группе, призванных из Мамоново.

У Соски кое-что было, поэтому, когда мы тронулись, он пригласил несколько человек в тамбур. Там мы с удовольствием покурили. Запили папироску глотком спирта «Рояль». Старший сержант Миша был не против, даже наоборот. Все-таки ему оставался только месяц.

В Куйвози был снег по колено. И мороз до треска. На автобусной остановке сидел мужик и смотрел на нас умоляющими глазами. Худой, небритый, судя по всему, ему очень хотелось выпить.

- Мужик, выпьем? – предложил Соска и протянул ему бутылку спирта.

Мужик попытался кокетничать:

- Вы кто такие?

- А мы из Кёнигсберга! – сказал я громко.

- Из Кёнига мы! – тонким, срывающимся на морозе голосом поддержал Соска. – Дед, пить-то будешь? У меня рука мерзнет.

- Пить? Буду! И с вящим удовольствием.

Потом, когда сделал глоток из пластмассового стаканчика, тепло разлилось по телу и пальцы перестали дрожать, он уточнил:

- Из Кёнигсберга, говорите? А, значит, и Канта знаете?

- И Канта знаем, - говорю. – Я вот учусь, вернее, учился в лицее его имени.

- Ну, тогда за старика Иммануила. Так ведь?

Мы выпили. Потом за старика Ратцеля. Потом за Франца Кафку…

- Кто такой Ратцель? – вдруг спросил Соска.

- Ты не знаешь Ратцеля? – искренне удивился мужик. – Это же классика геополитики. 

Он хотел было рассказать подробнее, но пришел наш автобус.

Шумно, с песнями и криками вломились в часть. 

- Кто такие, бл…ь? – сурово спросил офицер на КПП.

- Да мы из Кёнига, не видишь что ли? – ответил Соска.

- Суки, бл…ь… - процедил офицер. – Пьяные суки.

И строго посмотрел на старшего сержанта Мишу.

Первый пункт программы – вещевой склад. Раздеваешься, отдаешь гражданскую одежду, получаешь взамен форму.

- И что это такое?- протянул Саня. – Позор же стремный. В таком во время Великой Отечественной ходили. Деды наши…

- Что есть, то есть, - сказал довольный армянин, начальник склада. – Не выпендривайся, да? А ты что стоишь? Давай бегом!

Я начал раздеваться. Потом крикнул армянину:

- Лови!

И бросил серебряную цепочку (почему-то забыл отдать маме).

Глаза начсклада сверкнули. Ловко поймал. Как коршун маленькую беззащитную птичку.

- Серебро? – уточнил.

- Серебро.

- Взятку мне даешь, да?

- Нет. 

- Не жалко?

- Жалко.

Он попробовал цепочку на зуб и утопил в кармане.

С песнями, строем, мы дошли до казармы. На тумбочке стоял дневальный, а все остальные уже спали. Нам выделили десять кроватей, в которые мы и нырнули, покидав кое-как только что полученную форму. 

И я провалился в сон.

Мне приснился Ратцель, похожий на мужика с остановочного пункта «Куйвози», который доказывал Канту, что земля плоская. Кант почему-то ему не верил…

- Рота, подъем! – раздалось прямо надо мной.

Как будто форсаж сверхзвукового прямо над изголовьем кровати.

Я открыл глаза. На соседней кровати лежал Соска. Он тоже проснулся. Смотрел на меня, моргал лохматыми ресницами.

- Это же не нам? – уточнил я у него.

- Это не нам, - ответил Соска. – Точно не нам, у нас день отдыха.

И закрыл глаза.

Я тоже хотел, но почувствовал страшный удар. Табуретка отлетела в сторону и чудом осталось целой. Надо мной возвышалось перекошенное от гнева лицо. Это был совершенно незнакомый и на первый взгляд крайне омерзительный сержант. Он сверлил меня маленькими свинячьими глазками. Желваки его играли.

- Подъем, б…ь, солдат! – заорал он. – Куёво слышишь?

- Мы из Кёнигсберга, отвянь, дерьмо, - хотел ответить я, но смолчал. Вместо этого, как кузнечик, вскочил с кровати. 

- И табуретку, б…ь, подними.

Но Соска уже ее поднимал. И когда он это делал, не очень торопливо спросонья, я успел прочитать надпись, которая была выведена фломастером на внутренней стороне: «Духи, вешайтесь»!

К тому моменту, я уже знал, кто такие духи.