Музей моих тайн

Сноска (x). Лилиан

После войны Лилиан взяли обратно на фабрику Роунтри. Чтобы объяснить существование Эдмунда, она выдала себя за вдову солдата и сказала, что ее фамилия по мужу — Валентайн.
— Валентайн? — Нелл неодобрительно скривилась, и Лилиан подумала, что сестра теперь по временам бывает до странности похожа на Рейчел.
— Что ж, — сказала Лилиан, — я решила, раз уж выдумывать себе имя, так красивое.
— «Лили Валентайн», — с отвращением произнес Фрэнк. — Звучит как имя актрисульки в мюзик-холле.

— Я чрезвычайно сожалею, что это имя не снискало твоего одобрения, Фрэнк, — саркастически сказала Лилиан, и Фрэнк подумал, что нахальная свояченица прямо-таки напрашивается.
Но злость тут же прошла, когда Эдмунд, которого Лилиан качала на коленке, захихикал и протянул Фрэнку палец, так что Фрэнк против воли улыбнулся и пожал его.

— Я вообще не понимаю, зачем это, — продолжала Нелл с кислым лицом. — Весь Гровз знает, что ты никогда не была замужем. Что люди скажут? Я не знаю, как у тебя хватает смелости появляться на улице.
— А ты хочешь, чтобы я вообще перестала выходить? Что мне делать, по-твоему, — спрятать Эдмунда, как позорную тайну?
— Мальчик-то не виноват. — Фрэнк неуверенно попытался остановить свару.

— Ладно бы ты еще знала, кто его отец, — ядовито сказала Нелл, и у Фрэнка упало сердце. Ну почему нельзя просто оставить эту тему?
— Я прекрасно знаю, кто его отец, — отрезала Лилиан, и было бы гораздо лучше, если бы она сразу вслед за этим повернулась и вышла из комнаты, но она вперила взгляд в Нелл, словно играя с ней в гляделки, и воцарилась чрезвычайно неловкая пауза.

Когда Лилиан наконец ушла с Эдмундом наверх, а Нелл, сердито бормоча и нарочно топая ногами, вышла на кухню, Фрэнк вздохнул: правильно говорят, что двум женщинам в одном доме не ужиться. До того как они с Нелл поженились, сестры друг другу ни единого злого словечка не сказали; а теперь все время грызутся. Он чувствовал себя в осаде. Ему, например, было совершенно все равно, кто отец Эдди. Не может быть, что Джек: мальчик на него совсем не похож, а Джек был такой красивый, яркий — наверняка и сын вышел бы весь в него. А отец Эдмунда, кто бы он ни был, «не оставил от себя следа в ребенке» — так сказала Рейчел, когда мальчик родился. Уже после того, как смирилась с мыслью, что под ее кровлей будет жить падшая женщина. Рейчел даже дошла до того, что достала откуда-то фотографию, которой они раньше не видели, — Ады с Альбертом на коленях. Лилиан и Нелл ахали над фотографией, держа ее поближе к лампе и удивляясь невероятному сходству маленького Альберта с маленьким Эдмундом. Но больше всего они разволновались при виде давно умершей сестры — они почти забыли Аду, и увидеть ее вот так, вдруг, на фотографии, хорошенькую, в ленточках, с сердитой гримасой, было ужасным шоком. Она так сердито глядела на фотографа, словно знала, что он намерен украсть их мать. Лилиан с мокрыми глазами вздернула голову, выдвинулась за пределы круга света от лампы и обвиняюще посмотрела на Рейчел:

— У тебя небось и еще фотографии спрятаны?
Рейчел как-то заерзала, но сделала вид, что ей смешно, и сказала:
— Не говори глупостей.

Нелл и Лилиан поняли, что у нее в самом деле есть еще снимки. Но получили их только после смерти Рейчел. Пока Нелл и Фрэнк были в свадебном путешествии, Лилиан перерыла все вещи мачехи и нашла фотографии без рамок, снятые мсье Жан-Полем Арманом. Теперь у них оказался полный комплект, если считать ту фотографию, которая была у Тома, и в каком-то смысле, пусть незначительном, семья воссоединилась. Потом, перед самым рождением Клиффорда, Лилиан заказала рамки для всех фотографий, и это обошлось ей недешево.

Она полдня рыдала над своей детской фотографией — там, где она сама на руках у Ады (прямо девочка с куклой), но, покидая дом на Лоутер-стрит, взяла с собой не ее, а Аду и Альберта, потому что именно этот снимок вызывал у нее самую большую нежность.

Фрэнк иногда задумывался: а не Альберт ли заделал Лилиан ребенка? Он прекрасно помнил, как сестры вешались на брата и шутили, что он «единственный мужчина в их жизни». Но сама мысль о кровосмешении была настолько противоестественна, что Фрэнк сам себя обозвал извращенцем.

Лилиан положила Эдмунда в кроватку. У него уже слипались веки, и длинные светлые ресницы касались щек. Когда Лилиан уходила на работу, она оставляла Эдмунда у некой миссис Хедж на Уиггинтон-роуд. Миссис Хедж так обожала Эдмунда, что даже спать его не укладывала днем — все только играла с ним. Она была вдова — вырастила трех сыновей, крепких, здоровых мальчиков, и всех троих унесла война, и теперь миссис Хедж болталась по своему большому дому, крайнему в ряду таунхаусов, как единственная горошина в пустом стручке. Она с печальной улыбкой говорила, что Эдмунд помогает ей удержаться на плаву.

У Лилиан не возникло даже и мысли попросить сестру присмотреть за Эдмундом. Она не хотела быть обязанной. Хватит уже и того, что приходится жить в одном доме с этой парочкой. Вообще-то, дом такой же ее, как и Нелл, но по виду ни за что не скажешь. Как только Нелл вышла замуж, она стала вести себя так, словно они с Фрэнком — законные владельцы. А теперь, когда она забеременела, стало еще хуже. Казалось, по мере роста ее живота от недели к неделе растет и ее неприязнь к Лилиан. И упрямство самой Лилиан — тоже.

* * *
— Какой наш дядя Фрэнк элегантный, — сказала Лилиан, снимая ложкой верхушку яйца всмятку — завтрака для Эдмунда.

Они видели Фрэнка в окно: он на заднем дворе накачивал шину велосипеда, прежде чем отправиться на работу. Он теперь работал в магазине мужской одежды и действительно ходил франтом. Но все комплименты Лилиан падали на бесплодную почву. Нелл смахивала со стола крошки блестящей гальванизированной щеткой с совком — этот красивый набор подарила ей на свадьбу соседка, Минни Хейвис. Сейчас Нелл обметала крошки вокруг тарелки Эдмунда резкими короткими движениями, словно хотела бы смести и его заодно.

— Нелли, оставь, — мягко сказала Лилиан. — Я сама уберу, когда Эдди поест.
— Завтрак кончился, — заявила Нелл, избегая взгляда Лилиан.
— Ну как это кончился? — Лилиан старалась говорить рассудительно, хотя больше всего на свете ей хотелось ущипнуть сестру. — Эдмунд только начал есть, а я собираюсь заварить еще чаю. Хочешь чашечку?
— Нет, спасибо. Я уже позавтракала, — высокомерно произнесла Нелл.
— Я не знала, что у нас накрывают только один раз, как в дешевых гостиницах, — рассердилась Лилиан.

— Я ничего не знаю про гостиницы, дешевые они там или какие, — парировала Нелл с высокомерной улыбочкой: не так часто ей приходил в голову удачный выпад в разговоре.
Тут у Лилиан кончилось терпение, и она, уже не щадя сестру, отрезала:
— Не умничай, Нелл, тебе это не идет.

Нелл сердито ткнула щеткой в стол и случайно смахнула на пол одну из незабудочных чашечек — и, увидев, что та разбилась, завизжала и швырнула щетку через всю комнату. Наверху заревел Клиффорд, и Нелл заткнула уши руками, чтобы его не слышать, — он был из тех детей, которые ревут все время, когда не кормятся, и доводил мать до исступления. Но даже с заткнутыми ушами Нелл расслышала слова Лилиан:
— Вон, опять твой заревел. Он вообще затыкается хоть когда-нибудь?

Клиффорд был на редкость безобразным младенцем, особенно рядом с Эдмундом, который отличался дивным спокойствием. Нелл прямо тошнило по временам, когда она видела, как Лилиан сюсюкает и воркует с Эдмундом, словно с куклой.
— Этот мальчишка избалован донельзя, — сказала она Фрэнку. — Одному Богу известно, каким он вырастет.
— Пока что у него неплохо выходит, — заметил Фрэнк, который считал Эдмунда «отличным парнишкой».

— Она его задушит в объятиях рано или поздно, вот помяни мое слово, — сказала Нелл. — И более того…
Но никто не узнал, что она собиралась сказать, потому что она как раз закрепляла пеленки Клиффорда булавкой и нечаянно ткнула ею самого Клиффорда, у которого как раз выдалась одна из редких пауз. Он побагровел и принялся орать, и орал не переставая, и бедная Нелл начала его трясти, а потом разразилась слезами и крикнула Фрэнку:
— Меня никто не предупреждал, каково это!
* * *

Жарким июльским утром Лилиан вышла из дома на Лоутер-стрит и зашагала к фабрике Роунтри, огромному краснокирпичному сухопутному кораблю, и, еще не дойдя до ворот миссис Хедж, решила, что делать дальше. Она подергала шнур звонка на воротах. Эдмунд, сидевший у нее на руках, показал наверх, на стрижа, летящего вверх в летнем синем небе.
— Да, там птичка.

Лилиан улыбнулась, прижала сына к себе и вдохнула сладостный запах молока, мыла и сонного детского тельца. Она не могла больше ни минуты находиться в том доме. Рядом с этой парочкой, льстивой и мелкодушной. Льстивые и мелкодушные — вот они какие, и если она останется с ними, то так же съежится, и Эдмунд будет расти в удушливой тесноте, слушая ежевечернее блеянье Фрэнка и Нелл в маленькой гостиной: о ценах на говядину, и о морковной мухе, что напала на огород Фрэнка, и о том, какие гадкие люди эти большевики. Это не годится. Это совершенно не годится.

— А вот и мой милый маленький мальчик! — воскликнула миссис Хедж — она открыла дверь, когда они еще шли по недлинной дорожке к дому.
Эдмунд протянул ручки и обнял миссис Хедж за шею, а миссис Хедж звонко расцеловала его в розовые щечки.
— Я собираюсь эмигрировать, — сказала Лилиан, и миссис Хедж все утро начинала плакать каждый раз, как бросала взгляд на Эдмунда.
* * *

Лилиан хотелось забыть об осторожности и полностью положиться на случай, так что она разорвала лист писчей бумаги на аккуратные квадратики, написала все варианты, которые пришли ей в голову — Новая Зеландия, Австралия, Южная Африка, Родезия, Канада, — и положила в свою лучшую шляпку, темно-синий соломенный ток с белой шелковой камелией. Закрыла глаза и вынула свое будущее. Так и вышло, что в прохладный осенний день она отплыла из Ливерпуля в Монреаль на «Миннедозе», корабле Канадско-Тихоокеанской трансатлантической линии. Лилиан в той самой шляпке высоко подняла Эдмунда, чтобы он мог попрощаться со страной, где родился. Снизу, с причала, им махали Фрэнк и Нелл — очень старательно, преувеличенно размашистыми движениями, чтобы Лилиан видела. Фрэнк махал одной рукой, а другой поднимал повыше Клиффорда, чтобы тот тоже попрощался с единственным двоюродным братом. Эдмунд извивался и ерзал от восторга — так ему нравились разноцветный серпантин, музыка духового оркестра и общее ощущение, что происходит что-то очень важное. Нелл все испортила слезами: с нижней палубы Лилиан отчетливо видела, как сестра горько рыдает. У Лилиан чуть не разбилось сердце, и она пожалела, что не уехала молча, просто оставив записку. Может быть, если бы Нелли не охладела так, Лилиан не уехала бы вообще. Когда корабль заскользил прочь от причала, Лилиан уткнулась мокрым лицом в шейку ребенка.

* * *

Лилиан прожила два года в Монреале, во французском районе, в комнатке над булочной-пекарней. Работала она в той же булочной, на кроткого толстяка по имени Антуан — он с первой же недели после ее приезда умолял ее выйти за него замуж. Лилиан нравилось дружелюбие жителей квартала, ей забавно было слушать, как Эдмунд болтает с приятелями, словно заправский француз, и она обожала запах пекущегося хлеба, что будил ее по утрам, поднимаясь с первого этажа, от печей, у которых потел Антуан. Но в конце концов она решила, что обидно было бы ехать так далеко ради всего лишь одной комнатушки, и еще начала уставать от брачных предложений пекаря и боялась, что скажет «да». Тому, кто уже один раз оставил все позади, очень легко снова сорваться с места, и вот в один прекрасный день Лилиан уложила сундучок и купила себе и Эдмунду билеты на поезд Канадско-Тихоокеанской железной дороги. Когда она покупала билеты, кассир спросил ее:

— Куда вы желаете, мадам?
Она не знала, что сказать, — ей как-то не пришло в голову обдумать этот вопрос. Так что она пожала плечами:
— До конца, пожалуйста.
* * *

Провинция Онтарио стелилась под колеса поезда бесконечными милями воды и деревьев, — казалось, весь континент состоит исключительно из воды и деревьев. Но как только Лилиан сказала Эдмунду: «Я и не знала, что на свете столько деревьев», они стали редеть, а вода — иссякать, и очень скоро начались прерии. Огромный океан пшеничных полей тянулся даже дольше, чем вода и деревья Онтарио. Ночью, когда поезд пересекал границу между провинциями, покидая Саскачеван и въезжая в Альберту, Лилиан сидела в вагоне обозрения, смотрела на луну, которая огромным желтым фонарем висела над бескрайними прериями, и думала о доме на Лоутер-стрит. Все время, пока Лилиан жила в Монреале, ей казалось, что ее может притянуть обратно в Англию. Но сейчас, уезжая все дальше от восточного побережья, она поняла, что не вернется никогда — ни в Монреаль, ни в Англию, ни, самое главное, на Лоутер-стрит, и почувствовала себя такой виноватой, что решила с утра первым делом написать Нелл, потому что все это время не подавала вестей. Но, написав «Дорогая Нелл! Как ты поживаешь?», Лилиан намертво застряла и в конце концов бросила эти потуги — как раз когда поезд проезжал через Калгари и в окне вдруг цветной открыткой возник покрытый белой пеной зеленый поток талой ледниковой воды. И тут начались горы.

В Банффе им пришлось сойти с поезда — Лилиан больше не могла просто смотреть на Скалистые горы и не вдохнуть их, не попробовать на вкус. Прямо там, на перроне станции в Банффе, она широко распахнула руки и закружилась — все кругом и кругом, хохоча во всю глотку, пока Эдмунд не испугался, что она упадет на рельсы.

Они прожили в Банффе, в маленьком дешевом пансионе, целую неделю; ходили в походы у подножия Серной горы и заплатили одному человеку, чтобы свозил их в двуколке на озеро Луиза. Там они смотрели на ледник и гуляли вокруг озера с удивительной сине-зеленой водой, и Лилиан, наверно, осталась бы в Банффе навсегда, но все-таки они снова сели на поезд — вдруг там, в самом конце, окажется что-то еще лучше?

В Ванкувере Лилиан устроилась работать на почту, и при виде сотен писем, что каждый день проходили через нее, чувствовала себя ужасно виноватой. Она несколько раз начинала писать Нелл. Однажды даже осмелилась спросить, не появились ли у Клиффорда новые братья и сестры. Но потом все равно рвала и жгла написанное — зачем писать зазря, вдруг она в один прекрасный день снова захочет новизны и уедет, и тогда ответ Нелл пересечет целый континент и не найдет Лилиан, а Лилиан как сознательная почтовая работница не хотела плодить потерянные письма. Так что она все тянула. Однажды она даже подумала, что, наверно, во время войны написала слишком много писем и у нее внутри ни одного не осталось. В конце концов она послала телеграмму: «У меня все в порядке, не беспокойтесь». Конечно, это никуда не годилось, но Лилиан решила, что лучше уж так, чем совсем никак.

Отправив эту телеграмму, она вдруг вспомнила другую — ту, в которой им сообщили о смерти Альберта, и стала беспокоиться, что при виде новой телеграммы Нелл станет плохо, но к тому времени дело было уже не поправить, да и вообще у Лилиан появились другие заботы. Она согласилась выйти замуж за саскачеванского фермера, красивого вдовца. Он приехал в Ванкувер на свадьбу друга и зашел на почту за маркой, чтобы отправить открытку домой, матери, на ферму.

— Она никогда не получает писем, — робко объяснил он. — Никто из ее знакомых никогда не уезжает. Она и сама не бывала дальше Саскатуна.
— Саскатуна? — повторила Лилиан, и у них завязался разговор, и они болтали, пока начальник Лилиан не подошел к ним со словами:
— Миссис Валентайн, мне хотелось бы напомнить вам, что вы получаете жалованье не за болтовню.

Лилиан пришлось изо всех сил втягивать щеки, чтобы не расхохотаться, а красивый фермер приподнял шляпу и ушел прочь от очереди, которая уже успела выстроиться к окошечку Лилиан.

Когда Лилиан уходила домой — ранним вечером, — улицы были скользкие и блестящие от дождя, а фонари горели желтым светом, навевая меланхолию, которая всегда сопутствует дождю и темноте. Лилиан только начала раскрывать зонтик, борясь с ветром, как из темноты выступил саскачеванский фермер, опять очень вежливо приподнял шляпу и попросил разрешения проводить ее домой. Лилиан положила узкую ладонь на его мощную руку и подняла зонтик, прикрывая их обоих от дождя (фермер был очень высокий), и он проводил Лилиан до пансиона, где она жила и где хозяйка, миссис Райцевич, присматривала за Эдмундом после школы. К тому времени Лилиан уже знала, как зовут фермера, и сказала:

— Эдмунд, это мистер Доннер.
Пит Доннер присел на корточки и сказал:
— Привет, Эдмунд, можешь называть меня Питом.
Но Эдмунд почти не называл его так, а стал называть папой едва ли не с первого дня после того, как Лилиан вышла за мистера Доннера замуж.

Пита Доннера ужасно удивляло, как быстро его новая жена привыкла к жизни на ферме: ее не испугала даже первая, очень суровая зима, а летом она вставала на рассвете, кормила кур, доила корову и напевала, готовя завтрак Питу и его батракам, Йозефу и Клаусу, которые жили в большой хижине за огородом. Железная дорога проходила прямо через владения Доннера, и на следующее лето он раза два находил Лилиан у путей — она смотрела на огромные товарные составы с зерном, что тянутся через всю прерию бесконечной цепочкой вагонов. В глубине души он беспокоился, что жена вдруг опять снимется и уедет, — так задумчиво она глядела на проходящие поезда. Летними вечерами они сидели на крыльце большого, обшитого доской дома, под летней луной, похожей на пухлую тыкву, какие мать Пита растила на огороде, и Лилиан рассказывала Питу про Рейчел и Нелл, и про отца Эдмунда, и про то, почему она сохранила его имя в тайне. Тогда Пит Доннер начал бояться — Лилиан казалась ему очень сильной, и хотя, судя по ее рассказам об Англии, ее ничто туда не тянуло, он все равно спросил, и она громко расхохоталась и сказала:

— Не говори глупостей.
Следующей зимой, когда ей было тридцать шесть лет, она родила сына, которого назвали Натаном — в честь отца Пита Доннера.

Натан был совсем не похож на единоутробного брата — единственной общей чертой у них была пухлая, как у девочки, нижняя губа. Такая была у Ады, а до того — у ее матери. Мальчики очень дружили и, когда Эдмунд был помоложе, все время говорили о том, что когда-нибудь будут вместе работать на ферме. Но потом Эдмунд уехал в Торонто, изучать английский язык в университете, и Натан боялся, что Эдмунд останется в городе. Когда семье сообщили, что Эдмунд не вернулся из боя, Натан несколько недель был не в себе, потому что не мог представить себе будущее без Эдмунда.

Но будущее все равно настало своим чередом, и Натан вырос и женился, и у него появилось двое детей. Старшая, Элисон, выучилась на юриста и переехала в Оттаву, работать на правительство. Вскоре после ее отъезда Натан погиб от несчастного случая на ферме. Пит Доннер к этому времени уже умер — еще в пятидесятых, от рака легких. Элисон вечно смеялась и говорила, что никогда не выйдет замуж и не будет работать на ферме. Но ее брат Энди работал на ферме, и стал управлять ею после смерти отца, и женился на девушке из Виннипега по имени Тина.

Шел 1965 год. К тому времени Лилиан перебралась из большого дома в старую хижину Клауса и Йозефа, которую Энди заново обустроил для нее. Лилиан говорила, что ждет смерти, но до смерти ей было еще далеко — если совсем точно, десять лет, за которые артрит искривил ее и согнул в неуклюжую и неудобную позу.
* * *

Тина, жена Энди, часто приходила вечерами посидеть с Лилиан. Тина родила трех мальчиков, одного за другим. Старшего, Эдди, назвали в честь Эдмунда, потом были близнецы, Нат и Сэм, а сейчас она ждала четвертого. Она шутила, что приходит к Лилиан, только чтоб укрыться от шумных мальчишек, хотя обе знали, что это неправда. Лилиан любила Тину больше всех на свете — Тина была очень красивая, с ясными глазами, фигурой как у статуэтки и светлыми волосами, которые она обычно стягивала в хвостик, так что проступал четкий и сильный костяк лица. Летом Тина вся покрывалась веснушками, словно ее побрызгали золотой краской, но зимой у нее кожа была белая, как молоко; Тина так бурлила энергией, что та как будто переливалась через край и немножко ее оставалось в хижине, когда Тина убегала обратно в дом. Лилиан казалось, что у Тины, как когда-то у Альберта, внутри больше света, чем у обычных людей.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь