Музей моих тайн

* * *

Наши новые соседи — мистер Ропер, миссис Ропер и их дети, Кристина, Кеннет и Малыш Дэвид. Мистер Ропер — его зовут Клайв — бывший майор Королевских военно-воздушных сил, а ныне работает каким-то начальником на Британской железной дороге. Именно о таком мужчине всю жизнь мечтала моя мать. И действительно, после Нового года, когда Роперы въезжают в соседний с нами дом, Банти находится в фазе упадка и осыпает Джорджа градом замечаний вроде «Почему ты не можешь быть хоть немножко похож на Клайва Ропера?». Эти шпильки иссякают, когда в состоянии Банти намечается подъем, — где-то в районе Пятидесятницы. Банти уже не хочет, чтобы Джордж стал копией соседа, — она собирается наложить лапы на оригинал.

Я дружу с Кристиной Ропер только потому, что она рядом — от нее никуда не деться. Она годом старше меня и очень любит командовать — в каком-то смысле она больше похожа на Джиллиан, чем сама Джиллиан, с той только разницей, что Кристина очень некрасива, а Джиллиан была хорошенькая (хотя я готова это признать только теперь, после ее смерти). Кеннет младше меня на два года, и он словно экстракт из всех мальчишек, которые когда-либо существовали, эталонная модель, от сползших носков до полуобсосанной карамельки в кармане. Он противный, но безвредный. В отличие от Малыша Дэвида, у которого непрестанно капает изо всех отверстий, а лицо постоянно красное — либо от крика, либо оттого, что он «делает по-большому», если пользоваться отвратительной терминологией миссис Ропер. Миссис Ропер (Гарриет) — не из тех женщин, с которыми обычно дружит моя мать. Она больше похожа на военного майора, чем ее муж, — крупная, ширококостная, худая женщина с уверенным видом, очень громогласная и очень ярко выраженная англичанка. Так и ждешь, что она пороется в (вечно неубранном) доме и достанет ракетку для игры в лакросс или хлыстик для верховой езды, — но вместо этого она достает неаппетитного Малыша Дэвида или его неизменный атрибут — молочную грудь, покрытую синими венами и оттого похожую на выпуклую карту речного бассейна.

Это зрелище одновременно притягивает и внушает отвращение. Я первый раз в жизни вижу, как кормят грудью (у нас в семье это не принято). Кроме того, эта грудь неприятно контрастирует с уже совершенно плоской грудной клеткой тети Бэбс, которая лежит, бледней своей простыни, на койке в больнице в Лидсе, куда мы с Банти как-то в субботу едем по дешевым билетам с дневным возвратом (Патриция остается дома — голодать за Индию).

Незадолго до того я впервые вижу Банти с мистером Ропером. Мы с Банти зашли в автолавку «Коопа» и рылись в банках консервированного молочного пудинга, пытаясь выбрать между рисовым и манным, когда вдруг в фургон ворвался мистер Ропер в поисках стирального порошка — мужчина новой эры! «Здрааавствуйте!» — воскликнул он при виде моей матери. Он был элегантно одет — в трикотиновые брюки, спортивный пиджак в «гусиную лапку» и шейный платок. Банти вручила мне свою сумочку, чтобы я расплатилась за покупки, открывая ей возможность отдаться чарам мистера Ропера в глубине фургона. Диктуя водителю наш членский номер, я наблюдала за отражением в лобовом стекле и увидела, как мистер Ропер широким жестом поднес Банти красный пластиковый тюльпан — бесплатное приложение к коробке стирального порошка «Даз».

Я это видела своими глазами. Честное слово, тюльпан у мистера Ропера взяла не моя мать, а некое воплощение игривого девичества, очаровательное, полное жизненной силы, подобие Дебби Рейнольдс до того, как ее бросил Эдди Фишер.
Я боюсь за мать. Она входит в неизведанные, не нанесенные на карту дальние глубины космоса, где низвергаются метеоритные потоки и где кольца Сатурна, как мы знаем, смертельны.

Через некоторое время, в конце июня, происходит чудо — Джордж и Банти получают извещение, что меня приняли в гимназию имени королевы Анны. Уф, как сказал бы дядя Тед. Патриция, с другой стороны, безнадежно плохо сдала экзамены на аттестат зрелости. С большинства из них она просто ушла раньше времени. (Когда Банти в ярости спросила ее почему, она ответила только: «Не знаю».)
* * *

Этим летом мы не едем отдыхать из-за подступающей смерти Нелл. В качестве компенсации Патриция ведет меня и Кейтлин в кино, на фильм «Летний отдых» с Клиффом Ричардом. Патриция не любит Клиффа Ричарда — она недавно торжествующе принесла домой небольшую пластинку фирмы «Декка» на 45 оборотов в оранжево-белом полосатом конверте, восклицая «„Роллинг стоунз“!» с фанатичным блеском в глазах.

Нам пришлось изворачиваться, чтобы Кристина не прознала о нашем походе в кино: она пытается вклиниться между мной и Кейтлин, и я все время жду, что она влезет и все испортит. Впрочем, с этим справляется и Говард — он все время насмешливо фыркает, обращаясь к Клиффу, Юне, Мелвину и прочей компании. «Детский сад!» — громко объявляет он и переходит к каким-то странным зоологическим упражнениям с Патрицией, пока мы уныло жуем мятные лепешки. Из-за Говарда с Патрицией мы сели в задний ряд, и отсюда плохо видно экран.

Вскоре умирает Нелл. Последние слова, которые она обратила ко мне, лежа тенью в кровати, были: «Лили, побереги ботинки!» (см.
Сноску
(
viii

)). Ее самые последние слова (по рассказу Патриции, которая единственная была с Нелл в момент ее смерти) также не свидетельствовали о ясности сознания: «Миссис Сиврайт, давайте я помогу вам сделать чай для Перси». Мы идем проведать Нелл в похоронном бюро. Нельзя сказать, что она принимает нас радушно. Похоронное бюро выглядит совсем не так, как я думала. Я ожидала чего-то внушающего мистический ужас, как в церкви Св. Вильфрида, — темноты, благовоний, органной музыки, — а увидела хорошо освещенное помещение, стены, крашенные в лимонно-желтый цвет, бордовые занавески и жардиньерки с пластиковыми цветами, которые выглядят как бесплатное приложение к стиральному порошку «Даз». Кейтлин, которая поехала с нами за компанию, подозрительно рассматривает интерьер. «Без свечей?» — изумленно шепчет она. Кто же осветит бедной Нелл путь во тьму?

Патриция простужена, у нее красные глаза, но я не думаю, что она оплакивает Нелл. Мертвая бабушка выглядит почти так же, как и в последние недели жизни, — кожа, пожалуй, стала чуть желтей, и лицо приобрело поразительное сходство с черепахой, которая живет у Кристины Ропер. Мне очень жалко бабушку, но в то же время очень стыдно, что я не убиваюсь по ней так, как мы убивались по Любимцам после пожара.

Этот визит не требует особых усилий, мы смотрим из первого ряда (правда, без мятных конфет). «Ну что, хватит с вас?» — спрашивает Банти через некоторое время, и мы все соглашаемся, что хватит. Когда мы выходим из зала, Банти оборачивается и после недолгой паузы говорит: «Это была моя мать». У меня на затылке волосы встают дыбом, совсем как у Джун Эллисон из «Истории Гленна Миллера», которая шла по телевизору в прошлое воскресенье. Я точно знаю, с уверенностью провидца, что однажды тоже произнесу эту фразу, слово в слово.

* * *

Лето катится дальше — бескрайний океан пустоты, размеченный днями игр с Кристиной. Миссис Ропер вечно просит нас присмотреть за Малышом Дэвидом, а мы тратим много времени на то, чтобы от него избавиться. Наша любимая игра с ним — прятки. Игра заключается в том, что мы прячем его где-нибудь — в саду под изгородью, в сарае у Роперов, — а потом идем искать что-нибудь совершенно другое, например Рэгза или черепаху. В один памятный день (в моем календаре он отмечен как день Трафальгарской битвы) мы напрочь забываем, куда дели Малыша Дэвида. Если бы не Рэгз, лежать бы ему до сих пор в сушильном шкафу.

В жаркий, душный день в середине августа я захожу в гараж, ища что-то — собачий мячик, Малыша Дэвида, кто знает? Вместо этого я снова вижу Банти и мистера Ропера вдвоем. В тот день в гараже точно было на что смотреть и было что изучать — например, ворох нижнего белья, которое Банти обычно не демонстрирует. В жаркой летней полутьме гаража я вижу и нечто весьма неприятное, выглядывающее из трикотиновых брюк мистера Ропера. Может, Банти наконец нашла подобающий инструмент мученичества? По ее лицу, во всяком случае, похоже. Мистер Ропер, который как раз наяривает вовсю, вдруг замечает меня краем глаза, и маниакальное выражение у него на лице сменяется неверием в происходящее. «Здраааавствуйте», — задыхаясь, произносит он. Я, даже не пикнув, удаляюсь с места преступления.

Вероятно, Джордж смутно чувствует, что теряет жену, и потому пытается вернуть ее благосклонность экзотическим путешествием — точнее, походом в китайский ресторан на Гудрэмгейт. Это его первая ошибка: Банти не любит иностранную еду. Она никогда в жизни не пробовала иностранную еду, но точно знает, что она ее не любит. Вторая ошибка Джорджа состояла в том, что он взял с собой меня и Патрицию.

— Да уж, — произносит Банти, садясь за стол и рассматривая красную скатерть. — Здесь не как у нас, что правда, то правда.
С потолка вместо нормальных ламп свисают красные бумажные фонари с золотыми кистями. Я показываю на них Патриции, и она снисходительно улыбается. Фоном звучат заунывные высокие стоны струнных.
— Это место разукрашено как сам знаешь что, — говорит Банти, подозрительно откусывая от креветочного чипса.

Она выуживает из чашечки с жасминовым чаем цветок и критически разглядывает его в тусклом красном свете. Джордж заказывает нам «Обед из трех перемен на четверых» — креветочный коктейль, чоп-суи из говядины, кисло-сладкую свинину, чоу-мейн с курицей, консервированные личи и кофе.
— Ты здесь уже бывал! — обвиняюще говорит Банти.
— Не говори глупостей, — смеется Джордж.
Но он, похоже, действительно здесь бывал, так как официант подмигивает ему, сохраняя непроницаемое лицо.

Джордж старается развеселить Банти и пускает в ход весь набор вежливых реплик лавочника («Погодка-то, а? Но мы еще за это заплатим»), но Банти на такое не купишь. Не прошло и десяти секунд, как она нетерпеливо спрашивает:
— Ну что, скоро они?
Появляется креветочный коктейль. В нем больше листьев салата, чем креветок; по правде сказать, салата столько, что креветки в нем не очень-то и видны.
— Я нашла! — торжествующе говорю я. — Нашла креветку!
— Не умничай, Руби, — говорит Джордж.

Патриция считает свои креветки, выкладывая их на край тарелки, подобно толстым розовым запятым.
— Это не креветки, а шримсы, — говорит она, тыкая их зубочисткой, как особо въедливый морской биолог.
— Я тебя умоляю! Какая разница! — восклицает Джордж.
— Разница есть, если ты креветка и ищешь себе партнера для размножения, — вежливо говорит Патриция.
— У нас в семье о таких вещах не разговаривают! — пикирует на нее Банти. — Впрочем, от тебя ничего иного ждать не приходится!

Приносят следующую перемену блюд.
— Палочки для еды! — восторженно восклицаю я, крутя ими перед лицом Патриции; она отбивается салфеткой.
— Ты что, думаешь, что я буду есть этими штуками? — Банти изумленно смотрит на Джорджа.
— Почему же нет? Миллионы китайцев ими едят.
Джордж неумело стрижет палочками, как ножницами, пытаясь захватить кусок говядины. Кто бы знал, что он такой космополит. Банти берет с тарелки длинный вялый бобовый проросток:
— Что это?
— Давайте уже есть, — говорит Патриция.

Ей явно не по себе — она еще бледней обычного и как-то ерзает, словно не может усидеть на стуле. Бледное лицо вдруг заливается креветочным розоватым цветом, и как раз в тот момент, когда Банти вздымает кусок свинины и спрашивает: «Как ты думаешь, какая на вкус собачатина? Такая, как это?», Патрицию начинает трясти, она снова бледнеет и неловко валится со стула.
— Ну что ж, зато ты теперь знаешь, что у тебя аллергия на креветки, — утешаю я ее, лежащую на высокой белой больничной кровати.

— Шримсы, — поправляет она и предлагает мне фруктовую жевательную конфету.
* * *

Всю следующую неделю мы лихорадочно закупаем школьную форму: Банти вдруг осознала, что до начала учебного года меня нужно экипировать с ног до головы. Из гимназии прислали список предметов; он внушает страх не только длиной — просто удивительно, сколько нужно одежды, чтобы ходить в гимназию, — но и строгостью инструкций. Инструкции выделены заглавными буквами и подчеркнуты, чтобы наставить расхлябанных родителей на путь истинный. Например: «Юбка темно-синяя, плиссированная или шести-восьмиклинка, НЕ ПРЯМАЯ, с карманами,

или
темно-синий сарафан с карманом». Впрочем, в инструкциях не объясняется, в чем ужасная опасность прямых юбок для морали. Конфигурация обуви тоже строго оговорена — к примеру, туфли для ношения в здании должны быть «предпочтительно на резиновой подошве и на низком каблуке. (Туфли шанель и сандалии с открытым мыском НЕ ДОПУСКАЮТСЯ.)
Настоятельно рекомендуются

сандалии типа Кларкс». Как ни странно, этот список имеет очень мало общего с тем, что носит Патриция, — она постоянно выскальзывает из дома в запретной прямой юбке и туфлях шанель (без сомнения, предаваясь в них моральной распущенности). Но этот путь не для меня, и мы с Банти тащимся из «Айзека Уолтона» к «Миссис Маттерсон», а оттуда в «Сауткотт» в бесконечных поисках «шорт гимнастических темно-синих, плиссированных
установленного покроя
для занятий спортом».

Не знаю почему — возможно, из-за новообретенной Банти любовной игривости, — но эти походы по магазинам становятся едва ли не самым приятным временем нашего с ней общения за всю мою жизнь. В промежутках между приобретением необходимого снаряжения мы отдыхаем в кафе, сложив бумажные пакеты с покупками под столик. В кафе «У Бетти» Банти сбрасывает туфли под столом, поглощает огромную «корзиночку» из безе с клубникой и выглядит почти счастливой.

В гимназии я чувствую себя как рыба в воде: строгие пятидесятиминутные отрезки уроков, дисциплинированная очередь в столовой, мелкие группировки и перегруппировки новой дружбы — все это кажется огромным облегчением после постоянных драматических спектаклей, разыгрывающихся дома. Единственное, что меня слегка пугает, — каждый раз, читая мое имя в журнале, учителя взглядывают на меня слегка растерянно и переспрашивают: «Сестра Патриции?!» — словно им даже в голову никогда не приходило, что у Патриции может быть семья. К моему счастью, Джиллиан, кажется, никто не помнит.

Патриция, несмотря на плохо сданные экзамены, уже окопалась в общей комнате нижнего шестого класса,
[33]
и я лишь изредка вижу ее на фоне дубовых панелей коридоров. Когда мы встречаемся, она меня полностью игнорирует — это очень обидно, особенно если учесть, что другие старшие девочки, у которых в школе учатся младшие сестры, все время возятся с ними и демонстрируют подругам, как любимых кошечек или собачек.

Время идет, бежит, летит галопом к концу семестра, и я тружусь над контурными картами, схемами отопления древнеримских домов, фразами на французском — на иностранном языке! Учительница французского говорит, что у меня способности к языкам, и я использую любую возможность попрактиковаться в новом для меня французском.
«Je m’appelle Ruby. Je suis une pierre precieuse»
.
[34]

Иногда мне удается уломать Патрицию поговорить со мной по-французски, но это вызывает у Банти приступы паранойи — она уверена, что мы говорим о ней. «
Notre mère est une vache, n’est-ce pas?
»
[35]
— произносит Патриция, мило улыбаясь.
* * *

Новость о том, что застрелили Кеннеди, я выслушиваю в одиночестве — я слушаю радио за обеденным столом, стараясь забыть, что Патриция, Банти и Джордж (в таком порядке) покинули столовую из-за скандала, выросшего до масштаба, совершенно затмевающего стрельбу в штате Одинокая Звезда. Скандал начался с пачки сигарет «Фезерлайт», обнаруженных в кармане школьного блейзера Патриции, — сфинкс на гербе гимназии королевы Анны с ободряющим девизом «
Quod potui perfeci
»
[36]
их не спас.
* * *

Я старательно учусь твистовать в предвкушении вечеринки по случаю конца семестра — ее традиционно организуют шестиклассницы для первоклассниц. Патриция, не особая любительница вечеринок, не приходит, но староста школы оказывает мне честь, приглашая меня станцевать с ней «Веселых Гордонов». После сэндвичей и варенья мы играем в разные игры, в том числе в «музыкальные коленки» (думаю, моей матери и мистеру Роперу эта игра удалась бы), а потом танцуем под записи поп-музыки, но, к сожалению, не твист: это какие-то бесформенные, беспорядочные танцы, в которых танцоры хаотически шаркают ногами, хватаясь руками за невидимые веревки.

Но это не важно; в моем табеле за семестр отличные оценки и отзыв: «Руби прилежно учится, очень приятно иметь в классе такую ученицу». Я торжествующе размахиваю табелем сначала перед Банти, затем перед Джорджем и, наконец, перед Патрицией, но ни у кого из них табель не вызывает интереса, даже когда я приклеиваю его скотчем на дверь своей комнаты снаружи.
Конец года обращается всумеречную зону
[37]

из-за прибытия только что осиротевших Дейзи и Розы. Они спят в ныне опустевшей кровати Нелл, и я ни разу не видела, чтобы они плакали. Тетя Бэбс — будем надеяться, она уже воссоединилась со всеми недостающими частями — наверняка послала им весть из мира Духа, но если и так, они со мной не поделились. Банти неустанно распространяется о том, какие они воспитанные девочки, — думаю, она имеет в виду, что они постоянно молчат.

Я ложусь и засыпаю задолго до боя новогодних колоколов, но незадолго до полуночи меня будит Патриция — пьяная и полная желания повспоминать ушедший год. С ней почти пустая бутылка хереса «Бристольский крем», из которой она по временам отхлебывает. Я от хереса отказываюсь. Патриция планировала встречать Новый год на пустоши Нейвзмайр, на заднем сиденье старенького «зефира» Говарда, но они поссорились.

— Он решил, что станет бухгалтером. — Патриция уже пьяна и говорит невнятно. Она пытается зажечь сигарету — я читаю у нее на лице отвращение.
— А ты сама кем хочешь быть? — осторожно спрашиваю я.
Она задумчиво выдувает струю дыма, рассыпая повсюду пепел.
— Не знаю, — подумав, отвечает она и добавляет после паузы: — Наверно, просто счастливой.
Из всех устремлений Патриции это почему-то кажется мне самым нереалистичным.

— Ну что ж, — говорю я, когда колокол на ближайшей церкви начинает отбивать приход нового, 1964 года. — Если бы у меня была лампа Аладдина, то ты именно это и получила бы.
Но тут я присматриваюсь к сестре и обнаруживаю, что она спит. Я забираю у нее из пальцев горящую сигарету и старательно тушу о последнюю картинку в календаре «Старая добрая Англия», изображающую хорошенький сельский домик с фахверками и соломенной кровлей, с розами у двери и дымком, вьющимся из трубы.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь