MUSE: с миру по нитке. Часть первая

Поп-музыка – удивительный феномен современной культуры. В отличие от других форм искусства, поп-музыка уже не пытается нас удивить, она даёт нам именно то, чего мы хотим. Именно поэтому лучшие музыкальные продюсеры уже много десятилетий оттачивают своё ремесло на самых кассовых артистах. Многие из них уже не пишут музыку своими руками, а лишь исполняют то, что уже было сделано продюсером. Но на звёздном небе есть одна особенная яркая точка.

Группа MUSE всегда оставляла о себе неоднозначное мнение критики и публики. В 1999 году, когда они выпустили в свет первенца Showbiz, критики разделились на два фронта. Одни боготворили группу за научно-фантастические образы, которые создавали молодые бунтари, другие ругали за чрезмерное подражание популярным артистам (главной претензией критиков было подражание яркому и узнаваемому вокалу Тома Йорка). Это был первый шаг на пути Мэтта Беллами и его друзей к полной потере музыкальной индивидуальности и к созданию одной из самых гениальных рок-групп последних лет.

«Но как так?» – спросите вы. Как рок-группа может быть самой неиндивидуальной и одновременно с этим быть одной из гениальнейших? Ответом на данных вопрос послужит слово полистилистика, и чтобы понять полностью его значение, мы перейдём ко второму альбому группы – Origin Of Symmetry. Этот альбом является знаковым не только в истории группы, но и вообще в истории рок-музыки последних 20 лет. Именно тут появились самые пробивные хиты группы, которые являются эталонами и по сей день, но интересуют нас из него всего лишь две композиции: Space Dementia и Megalomania. Начнём с последней.

Добравшись до вершин чартов в начале 2000-х, группа MUSE начала соревноваться в продажах с теми самыми Radiohead, в подражании которым обвиняли Мэтта Беллами. Несмотря на эти обвинения, было у двух групп радикальное различие. В тот момент, когда Том Йорк в рамках своих музыкальных экспериментов начал уходить далеко в электронную музыку или, вернее сказать, в будущее, Мэтт Беллами выбрал диаметрально противоположный вектор и начал уходить идейно в рок-музыку 70-х. Группа MUSE никогда не скрывала любви к идеям группы Queen, музыке Эннио Морриконе и романтическому наследию академической музыки. Тут мы и подходим к композиции Megalomania – циничному взгляду на вечные истины. В записи этой композиции использовали настоящий орган в одном из лондонских костёлов.

С этого момента каждую композицию я буду описывать как рекламную этикетку на бутылке вина. Megalomania – размышление циника с манией величия с концентрированным послевкусием Эннио Морриконе. Лично для меня эта песня была неким прорывом в осмыслении поп-музыки. В 2001 году кому же могли подражать музыканты начинающих групп? Тому Морелло? Или, может быть, Курту Кобейну? Эннио Морриконе – самый неожиданный ответ на вопрос, но нельзя не узнать эти монументальные органные аккорды в припеве композиции. Маэстро любил поразмыслить над эпохой барокко в рамках современных гармонических веяний второй половины 20 века.

Но анализ музыки маэстро дело совершенно другого разговора, а сейчас мы должны подойти к следующей композиции – Space Dementia.

В этой композиции кроется главный секрет группы – цитирование, и не кого-то, а самого Сергея Васильевича Рахманинова.

Видите ли, Мэтт Беллами – отличный пианист, и он хорошо знаком с фортепианным наследием мировой музыки. «Космическое безумие» стало вопросом, над которым я ломал голову очень долгое время. Эта композиция очень неоднозначна. Это очень амбициозная песня, и хоть текст не является вершиной поэтической глубины, она отлично передаёт довольно чёткий психо-эмоциональный рисунок. Вся фактура фортепианных партий навеяна первой частью второго концерта Рахманинова, но в строчках «Space dementia in your eyes…» происходит невероятное, Мэтт Беллами копирует каденцию первого раздела экспозиции концерта в той же тональности, нота в ноту. Очевидно, что песня писалась именно с этого момента. Всё остальное – это фактурная приближённость к оригиналу. В композиции есть много архаичной романтики, где канон изображает человека перед лицом непреодолимой силы, перед лицом глубокого космоса. По своей сути это музыкальный эквивалент сериала «Доктор Кто», где традиция романтизма в искусстве соединяется с научно-фантастическими веяниями.

Своего вектора группа придерживалась и на следующей работе Absolution. Неоромантическая Apocalypse Please, пост-апокалиптичная Sing For Absolution, музыкально – никаких изменений. Hysteria – попытка повторить пробивной хит New Born, The Small Print – попытка повторить Plug in Baby. Но что поменялось в этом продуманном каркасе фузового неоромантичного космического сай-фай монстра?

Случилась Butterly & Hurricanes – к уже запомнившемуся музыкальному узору добавилась страсть Мэтта Беллами к конспирологии, а что является лучшим способом британскому музыканту отыграть этот образ? Совершенно очевидно, что это оркестровые аранжировки в стиле фильмов про Джемса Бонда. И посмотрите на это чудо! Уже на третьей пластинке музыка MUSE стала Франкенштейном из составных образов. И это было только начало их музыкального пути (дальше стало еще хуже), но о том, как группа потеряла свою индивидуальность, я напишу позже.