Мост

Чувствую себя доктором Виктором Франкенштейном. Не втом смысле, что у меня на руках чудовище, а в том, что мне нужно привести это бездыханное тело в чувство.

Идеальный ритм ее пульса здорово воодушевил меня, поэтому я просто уложил ее на диван и накрыл одеялом. Было бы неловко, если бы она была голой, хотя ее мокрая одежда и промерзшая квартира не сулят ничего, кроме простуды. Зрачки на свет реагируют, что тоже хороший знак, дыхание размеренное, глубокое. Неплохо было бынайти нашатырный спирт. Мне лишь оставалось полагаться на то, что аптечка будет в одном из традиционных мест: шкаф в зале либо где-то в районе ванной. 

Когда я копался в аптечке, услышал тихое посапывание. Это, конечно, странно: сначала потерять сознание, а потом просто уснуть, но этому ли мне стоит удивляться?

На душе определенно полегчало, когда я понял, что она спит. Для верности я еще раз аккуратно прощупал пульс – он не подвел и был таким же точным. Не знаю, насколько это плохо, но меня определенно начинала затягивать вся эта ситуация.

Удостоверившись в том, что она, скорее всего, чувствует себя нормально, я понял, как сильно мне хотелось спать и что в мои виски будто вкручивали ржавые тупые буравчики.Дело шло к пяти часам утра, по-хорошему, мне нужно было идти в больницу, но сил на это не было никаких. Да и оставить ее здесь одну было бы неправильно, как с точки зрения человечности, так и с точки зрения врачебного интереса.

Я положил ее голову себе на колени, откинулся на спинку дивана, и веки тут же тяжелым занавесом упали на глаза. В сон я провалился мгновенно. Из-за стресса и усталости мое подсознание вкидывало в мои сновидения безумные картины. 

Я стою посреди белоснежного ничего, как вдруг появляется кровавая лужа, которая становится все больше и больше с каждым мгновением; вот крови уже мне по пояс, она горячая, вязкая, даже удержаться на поверхности сложно, не говоря уже о том, чтобы плыть. Меня затягивает, как в болото, медленно, но оттого еще страшнее. Оказавшись с головой накрытым кровью, я вдруг нахожу себя стоящим на том самом мосту. Там снова стоит незнакомка, снова хочет прыгнуть. И я уже готов остановить ее, как вдруг кто-то хватает меня за руку — это Ника. Лицо опухшее от слез, с подтеками туши, а круглые серые глаза безумно уставились на что-то позади меня. Она с силой сжимает мое запястье своими двумя маленькими ладонями, будто это я прыгать собираюсь.

— Андрей, не иди к ней, она тебя погубит! Пусть делает, что хочет, не вмешивайся в это, ты не обязан!

Мольба, переходящая в рыдания, меня пугает, я никак на могу понять, кто должен меня погубить и почему я не могу спасти девушку. Я снова поворачиваюсь к ней, и в этот момент дунул хлесткий и сильный порыв ветра, столкнувший девушку с моста, как тряпичную куклу. Незнакомка лишь успела оглянуться на меня и обжечь медовыми глазами.

Из объятий Морфея меня выдернуло шкворчание масла на сковороде. Боковым зрением я уловил светящийся экран телефона: было почти пять часов вечера и бесконечно много пропущенных звонков и сообщений. Смотреть было страшно, потому что, очевидно, это было связано с пропуском смены, а у заведующего было две уважительные причины не прийти: смерть и свадьба(причём оба случая допустимы, только если ты там главное действующее лицо). Ни под один из критериев я не подходил, поэтому последствия ждали меня не самые приятные.

Да и вообще, возможно, я сейчас на пороге чего-то великого. Так что имелся смысл разбираться с проблемами по мере их поступления.

В щель между плотными серыми шторами проскакивали солнечные лучи. Очевидно, закат. И создавалось какое-то странное ощущение нереальности всего происходящего. Меня все глубже затягивало в омут, и это не могло не пугать, хотя в заложенном инстинктами страхе перед неизведанным нет ничего странного.

В прихожей я застопорился у зеркала. Глаза были красными из-за неснятых перед сном линз, цвет лица был чуть лучше, чем у клиентов морга. Решил прокашляться, чтобы хоть как-то предупредить девушку о своем появлении.

Картина глазам открылась крайне умиротворяющая. Небольшая кухня, накрытая полутьмой от жалюзи, обставленная советскими шкафчиками, которые были в каждой второй квартире, с газовой плитой и холодильником, маленьким, еле дотягивающим до середины моего плеча. Некоторые детали снова выдавали в хозяйке художницу: выкрашенный в небесно-голубой цвет потолок, расписанная стена и дверца холодильника, разделенная по диагонали на голубой и серебряный треугольники.

Сама девушка стояла у плиты, переодевшись в домашнее: штаны с растянутыми коленками и огромная майка, выглядывающая из-под кофты с капюшоном. Особенно замечательными были ее носки с котятами. В общем, выглядела она куда менее мрачно, чем в наше ночное знакомство. Не хотелось разрушать всю идиллию, но стоять и пялиться до бесконечности я тоже не мог.

— Бодро ты за готовку взялась. Тебе бы отлежаться или к врачу сходить.

Откровенно говоря, было бы неплохо признаться ей, что я сам врач, но было ощущение, что это не лучшим образом повлияет на наши отношения.

— Не говори ерунды, вот, смотри, на руках ничего не осталось. 

Не отрываясь от макарон, она протянула мне руку. В голове снова всплыла картина, как эта же рука, только мертвецки бледная, свисала с края ванны несколько часов назад. И почему она была так уверена, что рука должна быть гладкой? Шрамы явно не свежие, им будто много лет, и онипочти рассосались. 

Я сказал ей о том, что, к моему сожалению, шрамы были. Она нахмурилась, словно не хотела верить. Но на руку смотреть не стала, начала лишь яростнее перемешивать макароны. Очевидно, она все еще не пришла в себя. Я решил сам продолжить готовку, перехватив у нее ложку. Сев на стул и поерзав на нем, она все же решила прервать молчание.

—Ты поговорить не хочешь?

—О чем?

—В смысле? О том, что было. Или ты каждый день видишь, как с того света возвращаются?

—Не каждый, просто сейчас не до того. Вот, поешь, тебе нужно силы восстанавливать, наверно. 

Неужели она сама не понимала, что про такие вещи вот так сходу не начинают говорить? Я пытался сохранять максимально спокойное и добродушное выражение лица, но, судя по всему, ее это только раздражало. 

Из-за темноты меня снова начало клонить в сон, да и воздух был слишком застоявшийся, что совершенно не способствовало работе мозга. Я все прокручивал в голове варианты того, как вывести ее на разговор.

Яркий кроваво-золотой свет, неожиданно выскочивший из открывшегося окна, ослепил меня на пару секунд. Люблю такой закат, кажется, что он сжигает все, что встретит на пути. И на месте оставленного им пепелища вырастет новый мир.

Свежий воздух безумно хорошо прочищает голову.