Место

День - плата за переход. От рассвета и до заката. День, который потом не вернуть. Никто на его памяти, по крайней мере, еще не потребовал возврата. Его звали молодые и старые, уставшие и отчаянные, парами, компаниями и поодиночке. Кайтуку идет по серому полю изнанки и слушает музыку снов. Он знает - в Верхнем и Нижнем, За и После Пределов, и рядом с ним, на Изнанке, есть и другие. Каждый свой ловит сигнал. И он пропускает. Пропускает жалобы на рутину, подростковое любопытство, надежду на страсть и мольбы о смерти. Ждет. На нем кожаная куртка и нейтральные серые штаны с карманами. Волосы небрежно заплетены сзади, из волос выплетена колыбелька для кошки, ловушка снов, воронье гнездо. Почему-то ни в одной вселенной, ни на одной планете, ни в одном времени он в таком виде не вызывал у людей изумления. Зов обрушился разом - не нежный и задумчивый, как обычно, а громкий, дисгармоничный. Хотелось убежать куда подальше, но Зов, как знал Кайтуку, не затихнет, пока он не найдет дорогу в нужный мир. Сквозь туман послышались голоса. - Змей, у тебя рука дрожит. Возьми что-нибудь полегче. - Это не рука дрожит, это прицел сбит. Кто-то его хреново отладил. - Полегче, детка. Прицел отличный, но ты дырявишь стенку уже четвертый час подряд. Дай руке отдохнуть. Кайтуку напрягся. Он помнил эти голоса, и людей этих помнил. Пятеро - трое парней, две девушки. Два с половиной года назад по относительному времени. Он раньше никого не увидел во второй раз. Дымка рассеялась окончательно, открыв бетонную поверхность под ногами, метрах в тридцати от стрелявших. Повертев глаза, он сориентировался: они на крыше. В доме не больше десяти этажей, других домов рядом практически нет. Почти у подножия дома море мягко тыкается в прибрежный песок. Кайтуку присел за одним из ограждений, не спеша показываться на глаза. Слушал. Недоумевал. - Тут хорошо, - задумчиво сказала девушка, та, что пониже ростом, - помните, в две тысячи третьем мы рванули на фест под Пермь? Так же было. - В Перми моря нет, - Змей все-таки отложил пистолет, и теперь встряхивал рукой, сбрасывая напряжение и, видимо, осознавая, что остальные не зря говорили про дрожь, - тогда уж Кубана в десятом. - Нет, она права, - вмешался молчавший до этого парень, высокий, вихрастый, босоногий и в рваных джинсах, - на Кубану мы поехали как взрослые, в купе с постельным бельем, и ворчали о том, что раньше сахар был слаще и вода мокрее. А тогда, непонятно ради чего рвануть через пол-страны, спать на деревянных скамьях в электричках, тащить с собой зачем-то старую Васькину гитару... Васька, помнишь? - Обстучали ей тогда все, что можно, - вторая девушка, брюнетка, выдыхает сигаретный дым, - она не строила уже потом, каждые две минуты подтягивали. И все равно потащили обратно - как же, мы с ней на рок-фестивале были. Настоящем. В десятом мы бы ее уже бросили прямо в море, права Птица. Здесь как в третьем, когда мы побежали восторженными щенками. Думали, к своим бежим, от рутины и гребанной обычной жизни, мать ее. - Ушли потом оттуда, сидели на матрасе потом где-то на краю света, - хмыкнул Змей, - все думали, что с нами не так. - Хреново, видать, думали, - сплюнул парень, убеждавший его отложить пистолет, - если потом во второй раз так же налажали. - Фень, ты чего? - неожиданно спрашивает Птица у босоного парня. Кайтуку знает, чего. Босоногий Феня его почуял. Никогда он раньше не попадал в такие ситуации, не разрешено это было, не предусмотрено инструкцией. Он водил один раз туда, куда хотели его подопечные. С них всех брали за это один день, и больше он никогда не видел тех, кто провел через изнанку. Он даже и не думал, что они смогут видеть его сквозь бетон, позвать сквозь года и миры. Не думал, но сейчас откуда-то знал - Фенечка, хипповатый мальчик, сильно вытянувшийся за эти два с половиной года, чует его здесь. Пришлось выпрямиться и предстать перед благородной публикой. - Ты! - хищно выдыхает Василиса, отбрасывая окурок. Резкая и злая, как и была два года назад. Кайтуку молча разводит руками и признается: - Я понятия не имею, что я тут делаю. - Ты же можешь прийти, куда пожелаешь? - подозрительно уточняет Змей. - Никогда не мог. Сначала иду на Зов, потом - туда, куда хочет попросивший. И снова по кругу. - Мы, выходит, позвали тебя? - уточняет Феня. - Но не должны были, - отрезает Кайтуку, - я провожаю один только раз. - Но ты все-таки пришел, - они окружают его, тени из прошлого, и это давит на беззаботного проводника, привыкшего расставаться навсегда. - Ну и как вам... тут? - неловко спрашивает он, пытаясь потянуть время, понять, что же теперь делать. - Никак, - отрезает Сай, третий парень, самый старший и крепкий из них, - ты привел нас в чужую жизнь, Проводник. - Вам в своей не нравилось, - напоминает Кайтуку. - Мы верили, что начнем с начала, - задумчиво ответила Птица, - знаешь, куда ты завел нас, Проводник? Он молча помотал головой. - В нашем мире мы барахтались между прошлым и будущим. В прошлом, как нам казалось, осталось все настоящее, искреннее, близкое к телу. Мы в походы ходили со старыми рюкзаками и фенечки плели. Песни пели, смотрели на звезды. Мечтали - “вот всего бы на десять лет раньше”... И знаешь, что ты сделал? Риторический вопрос, но он снова мотает головой - просто на всякий случай. - Ты нашел нам мир, очень похожий на наш собственный модели “за десять лет до”. Первые полгода мы радовались, как дети, пытались где-то приткнуться. Змей с Васькой писали книги. Сай устроил какой-то клуб для молодежи - самооборона, моделирование, ориентирование в лесу. Мы с Феней петь решили, даже выступали где-то. По ночам сидели на кухне - мы нашли себе квартиру с огромной кухней, как всю прошлую жизнь мечтали, и разговаривали о том, как изменить мир, только на этот раз - новый, доставшийся нам, казалось, в подарок. Кайтуку слушал и чувствовал, как в нем нарастает неясное, грустное беспокойство. Чувство, которое он очень и очень не любил. От которого, как предполагалось, спасал других. - Мы как-то постепенно только осознали, что жизнь нигде не замирает. Что мир, в который мы стремились, обречен был рухнуть. Мы как будто смотрим фильм, зная, чем он закончится. - Я не могу дать еще один шанс, - предупреждает Кайтуку сразу, - только один раз, в место, куда вы хотите больше всего. Которое действительно вам подходит. - Пять дней мы отдали за право сюда перейти, - подает вдруг снова голос Фенечка, - мы можем потребовать их обратно? Вернуться, откуда пришли? - Где вы были так несчастны? - непонимающе хмурится Проводник. - Мы живем в гребанном кино, черт тебя побери! - взрывается Василиса, - здесь нам все кажется нереальным кроме друг друга. - Да, - вторит ей Змей, - реальность осталась там. На родине. Кайтуку меряет шагами крышу. У него нет инструкций на этот случай. Ему никто не говорил, как действовать. А то, что он чувствует, ему не нравится. - Ты можешь вернуть нас обратно? - Птица подходит и берет его за руку. “Да”, - хочется сказать Кайтуку, - “конечно, могу. Вырвать ваши пять дней из своей жизни и отдать ради того, чтобы вы швырнули мой подарок мне же в лицо”. И как только он проговаривает это мысленно, он понимает, что это правда. Он может. Заплатив своим временем, которое у него, оказывается, не бесконечно. Ужас сковывает его целиком, заставляя дрожать, заставляя его чувствовать себя непостоянным, смертным, уязвимым, человеческим. - Пожалуйста? - просит Птица, не отпуская его руку и заглядывая ему в глаза, - Пожалуйста, Кайтуку, верни нас домой? Красный закатный луч прорезает небо. Проводник знает, что делать и у него не остается времени на раздумья. Взмахивает рукой, и остальные четверо, безошибочно узнавая этот жест, кидаются к нему, успевая дотронуться до Проводника за мгновения до перехода. Знакомая невесомость Изнанки, и противный тикающий звук в голове, отматывающий его, Кайтуку, время. Как же может быть безнадежно терять что-то, что считал своим по праву. Например, вечность. Он лежит посреди поля ночь, день, еще одну ночь. Пятеро, которых он протащил в их родной мир, нарушая стройную гармонию, уже давно прекратили его тормошить и ушли своей дорогой. В эту свою... реальность. На вторую ночь Кайтуку смог заплакать. Эгоистично, как маленький ребенок, осознавший, что однажды ему суждено умереть, Кайтуку оплакивал свою вечность, отстранненость и беззаботность. - Извините? - тронул его за плечо мужчина, - это ведь вы... Проводник? - Уже не уверен, - кривит губы Кайтуку. - Это вы, я знаю. Описание совпадает до мелочей. Я искал, я читал старые книги, расспрашивал людей. И звон этот в голове, все, как говорили, - лихорадочный шепот в темноте. Кайтуку взглядывается в его лицо, как уже тысячи лет вглядывается в каждого, кто просит его о Переходе. Тридцать? Сорок? Не понять в темноте. Боится. Отчаянно надеется. Единственный шанс. Его, в общем, клиент. - Куда ты хочешь, дитя? - вздыхает Кайтуку. Он не чувствует себя старым. Просто ему, выглядящему и ощущающему себя лет на двадцать пять, нравится сейчас посмотреть свысока на человека, осознать себя древним, если уж не вечным. Силой, которая сильнее людских слабостей. Силой, которая этим людским слабостям, как ни крути, служит. - Куда угодно, где ее вылечат. Одного взгляда хватает, чтобы понять, как все плохо. - Давно она так? - Сутки почти, - взгляд в темноте становится умоляющим. - И ты за сутки успел прочитать и расспросить? - он все еще язвит, хотя знакомый Зов уже делает свое дело, отсчитывая время до рассвета. - А у меня выбора не было. - Не было, - подтверждает Кайтуку, - за Переход надо заплатить. День. От рассвета и до заката. День, который потом не вернуть, - он запнулся, и, помедлив, признал, - ну, надеюсь, что ты не станешь требовать возврата. И надо будет бежать. - Бежать? Когда? - Видишь, как светлеет небо? Мужчина молча кивает. - К первому лучу, - Кайтуку нетерпелив. Переход дает ему особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Кайтуку, все-таки, немножко наркоман, - бери ее на плечо! И не вздумай отпустить моей руки. - Куда бежать? - Туда, где рождает поле зарю. С первым, алым лучом рассвета. Пора! Он вскидывает руку, как только тягуче-розовый, отливающий алым, чужой серому миру свет, падает на их лица. Растворяется в Переходе. Кайтуку распыляет на тысячу частиц, Кайтуку видит миры, планеты и времена, парит над бесконечным сонмом Вселенных. Сосредотачивается и бросает их точно туда, куда нужно этому странному человеку, который нашел его сам. Вокруг шумно. Он убеждается, что в этом параллельном будущем скорая помощь прибывает за считанные минуты, и вот уже человек, у которого он так и не спросил имени, оказывается в единственно нужном ему мире - мире, где его женщина жива, он пробирается к окраине города и усаживается на какой-то нелепый постамент. Закат раскрашивает гладкие, стройные улицы желтым и розовым, как и обычно. День - плата за переход… - Кайтуку, ты не был бессмертным, - раздается рядом женский голос. - Где ты была, когда я не знал, что делать? - огрызается он, поднимая глаза на нечеловечески красивую Матерь Богов. - Знал, - поправляет она его, - просто не хотел, сомневался. Он молчит и медлит с вопросом. - Что бы случилось, если бы я не стал провожать их обратно? - Очнулся бы человеком, конечно, - Матерь Богов смотрела ласково и снисходительно, - если ты не водишь людей, куда им надо, ты уже не Проводник. - Но этого не было в договоре! - В каком договоре? А, в этом… Она смеется, как маленькая девочка, легко и радостно. - Я его за две минуты на коленке написала, когда ты так стремился обговорить условия. Можешь смело выбросить. Кайтуку молча смотрел на Матерь Богов. - Это жизнь, Проводник. Она течет для всех, и ни для кого не бывает безопасной, справедливой... или вечной. Тебя, кстати, кажется, Зовут. Он прикрыл глаза и втянул воздух. Где-то бродила одинокая душа, точно знающая, чего ей не хватает для счастья. Точно знающая, что не найдет, что ищет, в этом мире. Значит, надо ее проводить в другой. Он открыл глаза, но Матери Богов, конечно, рядом уже не было. Можно было бы сделать вид, что она давала ему выбор, а он… А он что, вот что сразу он. Он не в другой мир хотел сбежать. Он получил дар под стать желанию уходить, не оглядываясь. И, приходится признать, совершенно об этом не жалеет.