Мертвые души

Тут он подошел к бюру и показал ту же самую прореху в своем халате пониже спины, которую Чичиков мог рассматривать, сколько душе хотелось. Плюшкин рылся в своих записочках очень долго и, наконец, еще более поворотился к нему спиною, [к нему вписано; до того было написано к Чичикову и это осталось незачернутым] как бы желая скрыть, чем был занят. [как бы желая от него скрыть то, чем был он в это время занят. ] Чичиков, поднявшись на цыпочки, посмотрел ему через плечо и увидел, что он приписывал свежими чернилами еще несколько имен, которые, вероятно, были им прежде позабыты. “Подавай их сюда!” подумал про себя герой наш.

“Вот записочка”, сказал Плюшкин, подавая маленькой лоскуточек бумажки, на котором были им уписаны имена 125 ревижских душ так тесно, [так густо] что едва можно было читать.

“Позвольте, батюшка”, сказал Плюшкин: “Ведь вот еще одно обстоятельство, очень, как говорится, щекотливое: ведь я думаю, что купчую-то нужно заявить в городе”.

“Да, вам нужно будет приехать[приехать в город] на несколь<ко> часов”, сказал Чичиков.

“В том-то и беда. Я, признаться сказать, уж давно не выезжал из дома. В городе-то квартиры так дороги. Да и дом-то как оставить. Хорошо, у вас люди хорошие: а ведь у меня[а ведь у меня-то, батюшка, ] то вор, то мошенник. В день так обберут, что и кафтан[-то] не на чем будет повесить.

“В таком случае, если не хотите сами ехать, кому-нибудь поручите. Дайте мне доверенность, или не имеете ли кого-нибудь из знакомых в городе?”

“Ах, батюшки![Ахти, батюшки] как не иметь, имею. Ведь знаком сам председатель. Езжал даже в старые годы ко мне. Как не знать! однокорытниками были, вместе по заборам лазили. Как не знакомый. Уж такой знакомый![Уж так знаком] Так не лучше ли будет, как я к нему напишу письмо?”

“И прекрасно”, сказал Чичиков.

“Как же хорошо, что вы мне напомнили-то!” сказал Плюшкин. “Как же!.. в школе были приятели”. И на этом деревянном лице выразилось[Вместо “выразилось” было начато: что-то] не чувство, а какое-то бледное отражение[а какая-то бледная тень] чувства: явление, подобное появлению на поверхности вод утопающего человека, который вынырнул и мелькнул спиною еще один раз, чтобы погрузиться уже навеки.

“У меня где-то была”, говорил Плюшкин, [говорил он] приближаясь к бюру и перерывая бумаги: “у меня где-то была четвертка чистой бумаги; люди у меня такие негодные… такие негодные… Да здесь ее нет”. — Он вытащил несколько листов чистой бумаги и начал перелистывать и перещупывать каждый лист, желая знать, не запала ли туда каким-нибудь <образом?> четвертка. Несколько раз уже хотел он отодрать новый поллист, но никак не мог на это решиться. Наконец начал он кричать громким голосом: “Мавра, Мавра!” На этот зов явилась женщина средних лет с тарелкою в руках, на которой лежал сухарь, о котором читатель уже знает. И между повелителем и его рабою произошел следующий разговор:

“Куда ты дела, разбойница, четвертку бумаги?”

“Ей богу, барин, не видывала, опричь небольшого лоскутка, которым изволили прикрыть рюмку”.

“Украла, украла. Вот я по глазам-то твоим <вижу?>, что ты ее подтибрила”.

“Да на что ж бы я подтибрила? Ведь мне проку с ней никакого: я грамоте не знаю”.

“Врешь ты, я тебя знаю. Ты снесла своему пономаренку. Он читает псалтырь и маракает, так ты, верно, ему-то и снесла”.

“Да пономаренок, если захочет, достанет себе бумаги. Не видал он вашего лоскутка. У него ее побольше вашего”.

“Вот погоди-[то], как придет-то страшный суд, [уж], бог [-то] за всё тебя вспрыснет; да, воровка, больно [тебя] вспрыснет, да в огонь-то тебя засадят! Вот как припекут-то тебя черти, так ты покаешься, железными-то рогатками тебя припекут”.

“А что ж, коли я неповинна в этом? Уж скорее в другой какой бабьей слабости, [Далее начато: или] а воровством меня еще никто не попрекал”.

“А вот черти-то тебя и припекут. Скажут: “А вот тебе, мошенница, за то, что барина-то обманывала”, да горячими-то клещами тебя и припекут”.

“А я скажу: не за что, ей богу, не за что — не крала я четвертки”.

“А сургуч-то из пакета зачем выдрала?”

“Да печатку, вы изволили сами своими же руками выдрать ее при мне и положили в ящичек-то, что в бюре”.

Плюшкин выдвинул ящик, и Чичиков увидел множество лежавших там налепленных сургучом оттисков, которые он тщательно выдирал из каждого попадавшего ему в руки письменного конверта и складывал в особенную кучку.

“Да вот она лежит[-то] сверху” сказала Мавра: “Всегда[-то] напраслиной попрекаете”.

“Ну вот уж и занозилась…[Ну, вот уж и того…] экая зубастая! Ей одно только слово скажи, — а она уж и десять. Поди-ка принеси[-ка] огоньку запечатать письмо! да постой, ты, я знаю, дура, схватишь тотчас сальную свечу; сало ведь дело слабое и топкое, [дело-то мягкое, топкое] сгорит, да больше и ничего нет, только что убыток; а ты принеси мне лучину”.

Мавра ушла. Плюшкин решился, наконец, отодрать поллиста бумаги. Когда поллист был отодран, он долго его еще рассматривал, поднося к окошку. Затем вытащил оловянную чернильницу с какою<-то> заплесневелою жидкостью и множеством мух, обратившихся на дне чернильницы в совершенный “пломбудинг”.[Далее начато: Весьма тру<дно?>] Сжавши губы накрепко, он начал писать. Ему, однако ж, было весьма трудно управиться с своею рукою, которая дрожала и ходила по бумаге, как ртуть. Он должен был ее беспрестанно придерживать, как доброго жеребца, закусивши [свою] губу губою же вместо зубов. Усмиривши немного прыть ее, он пошел писать шрифтом, более похожим на музыкальные ноты, нежели на буквы.

“Может быть, вы”, сказал Плюшкин, когда довел, наконец, дело до конца: “знаете какого-нибудь своего приятеля, которому бы понадобились беглые души? У меня еще с восемьсотого года числятся в бегах. Правда, что когда зять делал выправку, оказалась большая часть умершею, а о других-то и слуха не было, но ведь он человек военный, мастер только рассказывать да притопывать шпорой, а если бы похлопотать по судам… Я, по бедности своей, не имею оказии, а на охотника так это и очень было бы заманчиво”.

“Так у вас и беглые…” сказал Чичиков с участием и подвигая свой стул ближе к Плюшкину: “А сколько будет числом[А сколько числом будет] таковых крестьян?”

“Тоже десятков до семи[Тоже душ до семи десятков] наберется”.

“Нет?”

“Ей богу. У меня что год, то бегут несколько семей. Народ-то, знаете, негодный, да [и] к тому ж от праздности привычку-то завел такую, [Далее было: что мерзкую] чтобы только трескать[только есть] да трескать. А у меня-то есть, конечно, нечего: я и сам[-то] человек бедный… да, так вот он теперь гуляет по свету. Я бы за них и недорого взял: если бы кто дал за всех триста рублей, я бы с удовольствием ему уступил. А для доброго человека был бы и очень наживной-то кусочек. Отыщись [хоть] только десять душ, так вот уж у него в кармане почти[в кармане чуть] не пять тысяч. Потому что ведь теперь если покупать ревижскую душу, никак не заплотишь[никак не дашь] менее пятка или четырех сотней. Так посоветуйте-то вашему приятелю, а?”

“Этим мы воспользуемся и сами”, подумал про себя Чичиков, и потом сказал громко. “Я должен вам сказать, [Вместо “Этим ~ сказать”: “Я должен вам сказать”, произнес Чичиков] что это будет совершенно напрасный труд, [Далее было начато: Вряд ли где] потому что вряд ли где найдется такой человек, который бы решился взять даже даром ваши души, ибо одни издержки уже стоят более, нежели сами души. Но если бы[Далее начато: они д] эти крестьяне, о которых вы изволили упомянуть, все находились [бы] в живых, и если бы даже отыскивание их не было сопряжено[было не сопряжено] ни с какими затруднениями, то и тогда никто бы[и тогда бы никто] их у вас не купил, ибо известно, что такое беглый человек: какой прок с него! только разве что пьяница. Его поймают с великими издержками, а он на другой день опять дернет в поле. Если бы я был сколько-нибудь богат, я бы их купил, и то[Далее начато: для] с тем только, чтобы доказать вам мое почтение. Но, что ж, если я и могу что-нибудь дать, то это такая безделица, что не стоит и говорить”.[что нечего и говорить”.]

“А сколько бы вы дали за них?” спросил Плюшкин, устремив на него пристально свои тускло-желтоватые глаза.

“Ну мне, признаюсь, совестно и говорить: это такая малость… впрочем, чем богат, тем и рад, говорит пословица. Я бы дал по тридцати копеек на душу”.

“А как вы покупаете — на чистые?” спросил Плюшкин.

“Да, сейчас деньги”.

“Только, батюшка, ради нищеты-то моей, уж дали-бы хоть по тридцати пяти на душу, право, ведь это вам-то небольшой счет составит”.

“Поверьте, почтеннейший, что если бы я был богат, я бы вам не только по пятисот на душу, по семи сот готов… что я говорю: по семи сот? по тысяче, не колеблясь ни мало, заплатил бы. [заплатил бы вам] Вы бы сказали мне: я меньше[мне, что я меньше] не могу взять за душу, как по пятисот, а я бы сказал: [Далее начато: хотя] нет, извольте тысячу, хотя эти души и не стоят;[Далее было: по пяти сот] но для того, чтобы вам доказать мое расположение, я готов; готов потерпеть, но доставить вам удовольствие, и тут же, [Далее начато: готов] не сходя с места, вынул бы из кармана деньги и дал бы вам по тысяче и еще даже[и всё даже] бумажками. Но что ж делать, не могу, не имею достатков”.

“Ну, батюшка, хоть по две копеечки-то прибавьте. Ведь это вам всего на всего, может быть, придется рубль с пятиалтынным”.

“По две копеечки, извольте, готов”, сказал Чичиков. “Сколько их у вас? Вы сказали, кажется, семьдесят?”

“Нет, батюшка, семьдесят пять”, сказал Плюшкин.

“Да, или семьдесят пять. Тридцать два раза 75 это будет… это будет 22 рубли. Да, так и выходит: я вам дам[Вместо “Да, так ~ дам”: Я вам как раз так и дам] пятнадцать рублей бумажками, а семь серебром”.

Плюшкин взял счеты и поверил сначала один раз, а потом и другой, а после того[а после этого] еще долго поверял губами. “Так, батюшка, так. Только дайте уж бумажек на все двадцать, с меня-то все требуют бумажками”.

“Извольте, извольте”, говорил Чичиков: “Вам я всегда готов служить всем, чем могу”.[Далее начато: Вот] Он вынул из кармана бумажник и дал Плюшкину две красные ассигнации и полтинник, которые <Плюшкин> взял в обе горсти[Вместо “которые ~ горсти”: который взял обеими руками] и нес их так же[а. нес их так же; б. нес их держа; в. Как в тексте] осторожно, как человек благочестивый несет просвиру. Подошедши к бюру, он переглядел их еще раз и уложил тоже с чрезвычайною осторожностью[уложил тоже с такою предосторожностью, как укладывают слишком спелый персик] в один из ящиков его бюра, где, верно, им суждено быть погребенными до тех пор, покамест отец Карп и отец Поликарп, [а. до тех пор покамест; б. до самого погребения; в. до тех пор, покамест отец к неописанной радости наследников] два священника той деревни, [два деревенские священника] не погребут его самого, [не погребут самого хозяина] к неописанной радости зятя[его зятя] и дочери, а может быть, отчасти и [того] капитана, который приписывался к нему в родственники. Спрятавши деньги, Плюшкин сел в кресло и уже, казалось, больше не мог найти[больше не находил] материи, о чем говорить.

“А что, вы собираетесь ехать?” сказал он, заметив небольшое движение, которое сделал Чичиков для <того> только, чтобы достать из кармана платок и высморкаться.

Этот вопрос напомнил Чичикову, что, в самом деле, ему незачем было долее оставаться. “Да, мне [уже] пора”, произнес он, взявшись за шляпу.

“А чайку-то?”

“Покорнейше благодарю. Пусть когда-нибудь в другой раз”.

“Как же! А я приказал-то наставить самовар. Я, признаться сказать, сам[-то] не пью чаю. Напиток[-то, знаете, ] дорогой, а цена на сахар поднялась немилосердная. [Вместо “Напиток ~ немилосердная”: Куда мне употреблять такой дорогой напиток! и цена-то на сахар поднялась такая немилосердная. ] Эй, Прошка! не нужно самовара! сухарь отнеси Мавре, слышь, пусть опять его положит на то же место. Или нет, подай его сюда: я ужо отнесу сам. Прощайте, батюшка. Да благословит вас бог, а письмо-то к председателю вы отдайте, да пусть прочтет, он мои старый знакомый. Ведь мы с ним однокорытники были, по заборам лазили… Прощайте, батюшка! Век не забуду вашей услуги: порадовали старика”.

Он проводил Чичикова на крыльцо и проводил глазами его экипаж за ворота. После чего велел ворота тот же час запереть. Потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, хлопая[углах и били] деревянными лопатками в пустой боченок, вместо чугунной доски, [вместо чугунной доски в пустой боченок] после того заглянул в кухню, где под видом того, чтобы попробовать, хорошо ли едят его люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего[всех до одного[за воровство и дурное поведение, возвратился в свою комнату. Здесь, оставшись один, он даже подумал о том, как бы [вознаградить] и чем бы возблагодарить гостя за такое, в самом деле, беспримерное великодушие. “Я ему подарю”, подумал он про себя, “карманные часы. Они ведь хорошие, серебряные [часы], а не какие-нибудь томбаковые или бронзовые. Правда, [они] немножко[-то] попорчены и без стекла, но он ужо их себе поправит. Он человек еще молодой, так ему нужны карманные часы, чтобы понравиться своей невесте. Или нет”, прибавил он после некоторого размышления, “лучше я оставлю их ему после моей смерти, в духовной-то, чтобы вспоминал обо мне”.

Но герой наш и без часов был[а. был; б. возвращался] в самом веселом расположении. Покупка ему казалась так выгодною, что он чуть не смеялся, хотя перед ним были только поля да дорога, в которых, как известно, ничего нет смешного. [Покупка ему казалась очень выгодною, и он ехал глядя на весь мир весьма довольными глазами] Даже [самое] неприятное свидание с Ноздревым и отчасти жидовский поступок Собакевича вышли у него из памяти. Он всю почти дорогу свистал и наигрывал губами совершенно так, как будто бы играл на трубе. Наконец затянул какую-то песню, до такой степени необыкновенную, что сам Селифан слушал, слушал и, наконец, сказал сам в себе, покрутивши слегка головою: “Ишь ты, как барин поет!” Были уже густые сумерки, когда они подъехали к городу. Пестрый шлагбаум принял какой-то неопределенный цвет. Усы у стоявшего на часах солдата казались на лбу гораздо выше глаз, а носа как будто вовсе не было. Гром и прыжки дали Чичикову заметить, что он взъехал на мостовую. Фонари еще не зажигались, только кое-где начинались освещаться окна домов, а в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим временем во всех [значительных] городах, [особенно] где много[где больше] солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ в виде дам в красных платках и башмаках без чулков, которые как летучие мыши шныряют по перекресткам. Чичикову было не до того, чтобы рассматривать эти группы. Он даже не замечал по временам попадавшихся тонких чиновников с тросточками, к

Наконец, бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и трактирный слуга, [со свечой] тот самый, которого читатель видел в первой главе, вышел навстречу со свечой в руке и начал изъявлять свою радость частыми поклонами.

“Долго изволили погулять”, сказал он, подсаживая его одною рукою под руку на лестницу, а другою освещая дорогу.

“Да”, сказал Чичиков, когда взошел на лестницу. “Ну, а ты здоров?”

“Слава богу-с”, отвечал половой, поклонившись за это шесть раз. [отвечал половой, отсчитавши за это чуть не пятнадцать поклонов разом. ]

“Ну, всё ли у вас благополучно?”

“Всё, слава богу. Вчера приехали два приезжие. Один поручик [из Ярославля] занял шестнадцатый номер…”

“Хорошо”.

“Неизвестно какой-то из Рязани. Лошади гнедые и на кучере бобровая шапка”.

“Хорошо, хорошо, веди себя и впредь хорошо”, сказал Чичиков, вошедши в свой номер и кинувшись в кресла, которые так были устроены, что давали себя чувствовать решительно всем частям тела. Но герой наш так устал после своей поездки и такую чувствовал наклонность к дремоте, что если бы даже кто-нибудь подложил под него [несколько] железных гвоздей, он бы и тогда не решился встать с кресел. [Далее начато: Он пот<ребовал>] Потребовавши себе самый легкой ужин, состоявший только из солонины и поросенка, он тот же час разделся и заснул таким же крепким сном, как спят все те[Далее начато: счас<тливые>] господа, которые не имеют ни гемороид, ни блох, ни [даже] слишком больших умственных способностей.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь