Меланхолия

Я дошёл до края света, свесил ноги и с интересом заглянул за край.

Там, конечно, ничего не было. И правильно. Не для того я зашёл так далеко в своих поисках, чтобы увидеть что-то. Здесь меня встретила только пустота.

Пустота приветливо улыбнулась. Я улыбнулся пустоте. 

Интересно, не одиноко ли ей здесь? Здесь же вообще никого не бывает. Никогда. Даже меня. Да и её самой здесь нет, на самом-то деле.

Следующий уровень одиночества. Настолько одиноко, что рядом с тобой нет даже тебя самого, вообще никого нет. У всех такой этап бывает. Это ещё ничего, потом будет ещё более одиноко.

Люди привыкли с особой страстью отмечать число «один». Как край собственных страданий, как молчаливая уверенность, что меньше-то уже не будет. Но будет, увы. 

Я подумал, каково это — быть пустотой. Смог бы я так, быть ничем, растворяться сине-чёрным цветом в сумерках, плестись нитями между людьми с потухшими чувствами, заполнять собой места, куда не ступала нога человека, а потом исчезнуть, когда на тебя обратит внимание его зоркий глаз.

Вот только эта пустота не исчезала от моего зоркого глаза, подумал я. Хотя то и неудивительно — глаза-то у меня давно выкатились в утренних разговорах, перелётах из откуда-то в никуда и обратно, вытекли с ручьями рыжих волос и впали в Средиземное море. Я был решительно слепым, и пустота этим нагло пользовалась: поди пойми, это передо мной пустота, или, скажем, хищный комодский варан.

Сердце у меня отключилось, когда я с воодушевлением занялся аппроксимацией собственной кардиограммы. Уши отпали после того, как мне прочитали стихи моего же сочинения (я же и прочёл). Да и вообще во мне осталось довольно мало.

Это меня роднило с пустотой. Именно поэтому я не боялся, что мной позавтракает этот чёртов варан. Если и позавтракает, то не наестся. Есть-то нечего.

И я понял, что быть пустотой — моё естественное призвание. Что в детском саду мне стоило бы не рисовать ракеты после вопроса «кем ты хочешь стать в будущем?», а гордо вручать воспитателю чистый лист.

Я зажмурил и напряг все оставшиеся части тела, которые только мог зажмурить и напрячь, и шагнул в пустоту. 

Я стал пустотой, пустота стала мной. Теперь пустота одна. Она (то есть я) очень счастлива по этому поводу. Мы вспоминаем с ужасом те времена, когда меня было меньше, чем один. Хотя вру, не вспоминаем. У нас тогда не было, чем запоминать.

Сейчас есть, но мы не запоминаем. Других забот полно, ещё чего, запоминать.

Тексты мы тоже не пишем. Это не я написал. Это кто-то ещё.

Опять вру, простите. Ну какой такой «кто-то ещё»? Я здесь один.