Мэри

— Вы работаете слишком много, — наливая воды из графина в стакан и, откладывая в сторону книгу, сочувствующим голосом произнес полковник, — а я вот тут зачитался.

Босс машинально взял открытую книгу, которую штудировал Псина, и тупо прочитал: «Разве невозможно изучить у ребенка, во всей свежести, те его сексуальные побуждения и желания...»

Это что за гадость! — исказилось лицо Босса.

— Зигмунд Фрейд, — робко сказал Псина.

— Кто? Что? Где живет? Ты с ним знаком?

Псина застыл со стаканом в руке и обалдело пролепетал: «Нет, это австрийский психоаналитик, он давно уже умер».

Лицо Босса пошло пятнами:

— И ты эту дрянь читаешь?

— Да, я... — Псина отступил в сторону.

Наступила пауза. Босс поднялся, открыл дверь кабинета, затем резко повернулся к полковнику:

— Знаешь, что я тебе скажу, эрудит, — Пушкина надо читать!

Он шагнул в коридор, дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Небольшое отступление (несколько слов от автора)

Псина действительно был эрудитом, Босс не ошибся. Но никто не сказал, что Александр раньше пописывал любовные истории в духе русского романтизма ХIХ века. Он еще был далек от кровожадных сентенций Фрейда, но в его подсознании уже работала дьявольская жажда садистского начала.

Уважаемый читатель, вот один из юношеских рассказов Александра, который был опубликован в 1965 году в Израиле, в каком-то респектабельном журнале: ДЕВЧОНКИ.

Первая любовь Александра Псины была удивительная и острая. Он привел ее (женщину 45 лет) к себе домой. Вел себя Александр очень осторожно, с изяществом, которому мог бы позавидовать принц Уэльский. Он наполнил ее фужер тройным одеколоном. «Ой, да ну тебя, Сашка, — рассмеялась женщина, — девочкам обычно предлагают ликер. «Псина вздрогнул. В его голове пронеслась мысль: «Девочка? Ну и ну!» Он не знал, как вообще обращаются с девочками. «Извини, малышка,» — прохрипел он и вышел в прихожку. Между тем женщина томно расположилась на вонючей постели Александра и сняла с себя не менее вонючие трусы.

— Рыбонька, ау, ты где там?

Из прихожки, как бы в ответ, послышалось громыхание железок.

— Господи, — выдохнула женщина.

Псина показался в дверном проеме: в одной руке он держал огромный молоток, в другой стамеску.

— Оп, бля... — Псина прыгнул на закричавшую от ужаса женщину, метко вогнав в ее половую щель лезвие стамески, затем со звериной силой ударил по ее рукоятке молотком. От ее кошачьего визга повылетали оконные стекла, в рожу Александра фонтаном ударила кровь, женщина забилась в судорогах. Псина улыбнулся и поцеловал несчастную жертву в лишенные жизни губы.

«Вот что значит настоящая любовь, она всегда убивает!»

Послесловие:

Прошло несколько дней после того, как похоронили первую любовь Александра (это было зимой); несчастному влюбленному становилось все хуже и хуже. «Она там, она там!» Читатель может подумать, что Псина имел в виду мертвую женщину, лежащую под мерзлой кладбищенской землей. Нет, мой драгоценный мечтатель, Александр думал о стамеске, которую, по неизвестной причине, не вынули из тела умершей. Вскоре соседи, почуяв неладное, взломали дверь квартиры Псины. Нашли они его в туалете, труп болтался на цепочке сливного бачка, высунув багрово-синий язык, вены на его руках были порезаны бритвой, а на клочке бумаги красовалась надпись, сделанная кровью: «Любимая, ты ведь тоже была Девочкой!» ГЛАВА IV НОЧНЫЕ НОВОСТИ.

— Все путем, ребята, — говорил Босс по телевизору, — на сегодня у нас не такие уж интересные новости. Ну, разве что в 3-й Гор. больнице один психически неполноценный реаниматор ввел религиозной маньячке, которая поступила в коматозном состоянии, смертельную дозу теампентала, ну, а затем, повышибав стекла больничной палаты, перерезал себе сонную артерию и выбросился из окна, — Босс улыбнулся, — видимо, наших дорогих врачей только этому и учат в медицинском институте. Что еще? Ограблено несколько коммерческих ларьков, с жертвами, разумеется. Причем, преступник действовал весьма необдуманно: зарубив топором продавцов в пяти ларьках, в шестом сделав то же самое, он неизвестно почему отведал спирта «Ройаль», от которого и отошел в более спокойный мир, так что, ребята, не употребляйте. А на десерт расскажу вам случай, который, признаюсь, меня позабавил: один отец — придурок изнасиловал свою трехлетнюю дочурку, просверлил ее череп электродрелью, а сам засунул свою башку в газовую духовку, предварительно отрезав себе язык ножницами. Потом он открыл конфорки, но газ не убил этого веселого гражданина, слесари-сантехники в этот момент отключили подачу газа, не известно зачем и по каким причинам. Да, в нашей поганой стране человек даже умереть спокойно не может. И последнее. Про нашего популярного маньяка Мэри ничего пока не слышно, одно утешительно, убивает-то он одних старух. Так что приятных вам сновидений и всего наилучшего. НЕБОЛЬШОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ К КРИМИНАЛЬНЫМ НОЧНЫМ НОВОСТЯМ.

Утром на следующий день в уже известном читателю морге кафедры судебной медицины произошло с точки зрения медэтики не совсем благопристойное событие. Студентки четвертого курса, выбрав удобный момент, сорвали простыню с трупа Юрия Гусакова. Табличка с надписью: «НЕ ТРОГАТЬ, ОСМОТР ВОСПРЕЩЕН» отлетела в сторону. Мужчины-медики, то есть студенты и лаборанты, отпрянули ...

в сторону, когда увидели, как у пяти студенток в руках вспыхнули в люминесцентном свете длинные прозекторские ножи. Наступила тишина. Студентки, обезумев, трогали, щупали огромный член покойника, при этом глаза их горели, как у гарпий, тела неестественно дрожали и изгибались, как будто через них пропускали электричество.

— Мой!

— Нет, сучка, мой! — раздались их надрывистые и охрипшие от возбуждения голоса.

— Ребята, не подходите, они сошли с ума, — крикнул патологоанатом медработникам мужского пола.

— О, боже, какой красавчик, — просипела одна из студенток.

— Не про твою честь, дырка! — рявкнула ей в лицо другая, — если ты не прекратишь мацать своими погаными руками мою алмазную мечту... — ее фраза оборвалась, прозекторский нож обиженной девушки, сверкнув подобно белой молнии, по самую рукоятку вошел в глаз грубиянки. Студентка рухнула на секционный стол, успев в конвульсиях схватить член трупа.

— Боже, боже мой, они же перережут друг друга, — завопил патологоанатом. Лицо его было искажено ужасом, слова его гулом прокатились по моргу, ударяясь о его сводчатые стены. Девушки бросились друг на друга, их ножи, описывая сверкающие зигзаги, кромсали направо и налево, опускались со свистом, вонзаясь в плоть. Соперница убивала соперницу. Через несколько секунд побоище прекратилось так же мгновенно, как и началось. Посреди вязкого озера крови, цепко сжимая в руке нож, захлебываясь дьявольским хохотом и пошатываясь из стороны в сторону, осталась одна, хрупкая, но, по-видимому, самая ловкая студентка.

В морг ворвался завкафедрой патанатомии: «Чего стоите? Вызывайте психбригаду, милицию!» Он стал медленно приближаться к сумасшедшей женщине, бледные губы его дрожали.

— Анжела, Анжелочка, все нормально, прошу тебя, выкинь это из рук. Нож, положи его. Я т-тебе пятерку по анатомии поставлю.

— Эх ты, козел, — сказала невменяемая девушка.

Она сделала бросок вперед, пальцы ее, подобно стальным пружинам, схватили за волосы тщедушного декана так, что у того хрустнули шейные позвонки.

— Пей, мразь вонючая, — и она рывком окунула его голову в ванну с формалином.

Никто даже не двинулся с места. Время шло. Нож студентки в ее руке воинственно подрагивал. Ноги и все тело жертвенного агнца, наполовину погруженное в формалин, дергалось в предсмертных судорогах в такт ножу. Наконец, выпустив последние пузыри воздуха, тело обмякло и само по себе сползло в ванну.

— Вот тебе клятва Гиппократа! — торжественно рявкнула Анжела.

Труп Юрия Гусакова валялся на полу, забрызганный кровью студенток.