Мечта

мышцы. Она тоже это чувствовала, и у нее слегка подогнулись ноги, бедро одной слегка вышло вперед, как бы прикрывая собой лоно, но одновременно приоткрывая к нему доступ сзади.

Он привлек ее к себе одним сильным движением, и она слегка ударилась о его грудь. Получилось, что она как бы упала ему на грудь, и удар прокатился по ней расслабляющей волной. Он сжал ее плечи, и она почувствовала себя маленькой беззащитной девочкой его объятиях. Его руки сползли с ее плеч, как два удава гибких и сильных, на ее спину и чем дальше они ползли, тем сильнее она прижималась к нему, тем более что, встретившись где-то в районе двенадцатого грудного позвонка, они изменили направление и поползли друг от друга вверх и вниз по ее спине. Когда же руки остановились, он подарил ей первый жаркий глубокий поцелуй, от которого у нее перехватило дыхание больше чем от объятий...

... Отметим здесь вскользь, что поцелуй был жарким не от трепетавшей в нем страсти. Он был таковым из-за силы, с которой он эту страсть сдерживал. Это была борьба, которую он вел с собой, и когда он целовал ее, это было вызовом собственной страсти, своей сдержанности, способности контролировать ее, способности подчинять ее себе и направлять в то русло, которое подскажет воображение.

Телки, которых он драл, воображали, что это страсть к ним толкает его выдумывать изощренные и неожиданные способы их трахать, но это было не так. Контроль над собой, которым он упивался в экстремальных ситуациях, обострятся стократно, вызывая внутреннее ощущение битвы титанов, и оно вилось ему в сексе, а никак не ебля пизды.

Эта игра могла принимать формы как вакханалии, сравнимой с упомянутой выше битвой титанов, так и мягкого тупого домашнего секса, которым он сегодня планировал заняться с приехавшей к нему телкой, сравнимого с игрой, в которую почти все играли в холодную пору на пикниках: когда рука быстро ласкающим движением гладит языки пламени.

В этой игре важен расчет, внимательность и такт, чтобы не обжечься и не замерзнуть. В этой игре собственно телке отводилась роль хорошего сухого деревянного полена, от которого ничего не требуется, кроме как лежать тихо и гореть. Этот аспект игры в тихой мирной домашней обстановке был интересен ему бесконечно сложным набором ощущений, которые с неповторяющейся вариативностью возникали в нем от любого изменения положения тела, касания, тепла, света, воды, дыма, шума, интерферируя в нем, как языки пламени, бесконечным неповторимым танцем, награждая зрителя ощущениями, которым, по мнению многих, можно предаваться бесконечно...

Он целовал ее сильно, но нежно — чуть сдавливая ее губы своими, а потом, отпустив, проводил по слегка припухшим от прилива крови губам языком и губами. То, попеременно уделяя внимание то одной, то другой губе, то, целуя уголок рта, то в самый центр. Языки их то сплетались, то расплетались, то просто скользили друг по другу, проваливаясь в самую глубину. Ей очень нравилось ощущение его языка, сильного, нежного и трепещущего. Ей нравилось, когда разные части его тела проникали в нее с разных сторон. Это рождало такие сильные оттенки переживаний, что создавало иллюзию появления новых половых органов. Ощущения клитора в тот момент, когда он яростно таранил ее дырочку, существенно отличались от тех же движений, выполняемых пальцами, и уж тут ни с чем не могло сравниться то состояние, в которое бег, услышав ее молитвы, закидывал ее в ту же секунду, когда он касался его языком...

Поэтому когда она касалась его языка кончиком своего, в ее теле звучал мощный аккорд чувств и ощущений, вызываемых прикосновением его к тем местам, которых он любил касаться — клитора, ее сосков, ее ануса, пупка и т. д. Прикосновения его сильных и нежных губ вызывали сходные эмоции, текшие по ее телу. Они отличались по полярности, но не гасли при встрече. Отличие заключалось в том, что если язык пытался проникнуть в нее или взбудоражить, то губы наоборот успокаивали, тянули на себя, всасывали ее нежную трепещущую плоть в его рот, где язык мог спокойно позабавиться с ней на свой манер на своей территории.

Пока он целовал ее, его руки гладили ей спину. Слово гладили, правда, слабо описывает то движение, которое они выписывали на ее спине и боках. Это движение больше походило на движение змеи, ползущей по ровной поверхности, подняв голову, при условии, конечно, что у змеи был бы только один изгиб...

Его руки скользили сверху вниз по ее спине медленными плавными движениями, как накатывают волны океана на пустынный пляж, бесконечные, безмятежные. Его руки скользили от ее поясницы до шеи, поскольку она была ниже его, а губы их были связаны поцелуем. Она стояла, откинувшись далеко назад, и руки принимали на себя почти весь ее вес, поэтому она фактически лежала в них, слегка покачиваясь, как в гамаке, хотя ее тело прибывало в вертикальном положении.

По мере движения вверх вниз по ее телу они еще покачивались вправо-влево, перекатываясь через ее тело от позвоночника до бока, как перекатывается река через перегораживающее ее течение бревно. Руки то прижимали ее грудь к нему, когда обе руки синхронно довили ей на спину, то заставляли ее груди скользить по нему в бок, когда рука давила на ее бок в районе груди, в то время как другая с другой стороны давила в бок, сдерживая давление первой руки, не давая ей вырваться, заставляя ее изгибаться, скользить по его телу.

Она как бы плавала в невесомости или в течении теплой неспешной реки. Его руки, дойдя до ее плеч, переходили обратно на поясницу, создавая бесконечный поток, поднимающий ее тело вверх, а соски, торчавшие на поверхности ее груди, как поплавки на поверхности воды, падали то в одну, то в другую сторону, касаясь и ее, и его кожи одновременно, завораживая ее, также как рыбака во время рыбалки. Ее преследовало желание, чтобы они утонули как можно глубже. Они же, крупные, твердые, как зрелые ягодки, налитые кровью и желанием, всплывали на поверхность ее грудей, рождая в ней желание, утопить еще раз, чтобы еще почувствовать, как они всплывают снова и снова.

Чем дольше она плыла в его объятиях, тем сильнее менялся характер ее движений. Это определялось двумя разными факторами. Во-первых, ее груди хотелось сильнее распластаться по нему, а ее соски жаждали той силы сжатия, которое при обнимании невозможно, поэтому она, обхватив его шею руками, добавила к его силе свою, прижимаясь к нему, трясь об него. К движению, которое она совершала под действием его рук, она добавило свое. Ее тело само выбирало, где надо усилить давление, а где ослабить, чтобы нарастающая в ней волна желания нарастала быстрее и быстрее и потопила ее сознание в пучине оргазма.

Ее руки порхали по его телу, твердому и напряженному в поисках новой опоры для объятия. Ее руки ощупывали его тело, скрытое от них халатом, и ее мозг жадно впитывал те крохи информации, которые они могли уловить сквозь толстую ткань — его широки плечи, спина покрытая буграми мышц, вздувшихся от усилий, необходимых для ее удержания, его твердая прямая шея, несущая на себе монумент его головы.

Каждая новая капля информации о нем взрывалась в ней, наполняя ее сладкой дрожью внизу живота, предвестницей оргазма. В мозгу мелькали обрывки слов, несущиеся по неудержимой реке ее чувства, как ветки и листики, несясь по поверхности реки, показывают стороннему наблюдателю все особенности ее течения — заводи и стремнины, водовороты, повороты и гладь.

«... эти руки сжимают МЕНЯ!...», «... эти плечи держат МЕНЯ!», «... эти губы целуют МЕНЯ!...», «... эта спина несет МЕНЯ!...», «... он любит МЕНЯ!...», «... он хочет МЕНЯ!...», «... он ХОЧЕТ меня!...», «... ОН хочет меня!...», «... он имеет МЕНЯ!...», «... он ИМЕЕТ меня!...», «... ОН имеет меня!...», «... я принадлежу ЕМУ, ЕМУ, ЕМУ!...», «... Я, Я принадлежу ему!...», «... он хочет ебать меня, трахать меня, сношать меня своим членом, заткнуть мою пизду своим хуем, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, ебать меня, мою пизду, ебать меня,...