Маршал Лефевр
Лефевр был одним из немногих, кто сохранил свои принципы и привычки неизменными. Ни высокие звания, ни почести, ни денежные пожалования не повлияли на его поведение и характер. Будучи честным и скромным, он никогда не практиковал вымогательство или грабеж на войне. Его нельзя было подкупить, и этим он, наряду с маршалом Даву, отличался от остальных маршалов Империи. Он был снисходительным к чужим ошибкам и недостаткам.
Родившись в бедной семье, будучи человеком низкого происхождения, он прошел через все ужасы Революции, через развращенность военных лагерей, испытал все трудности походной жизни и, наконец, став высшим сановником Империи, герцогом Данцигским и маршалом Франции, он не потерял ни простоты общения, ни нравственные качества, ни честь, ни достоинство. Дитя природы, необразованный, по-солдатски простой и грубоватый, Лефевр никогда не стыдился, как и его жена, своего происхождения. Он ничем не был обязан образованию, но всем только себе: своей природной смекалке, находчивости… Он не имел каких-либо выдающихся способностей, кои выделяли бы его среди когорты его товарищей маршалов, но он обладал здравым умом и взвешенными суждениями. Его не прельщали ни великолепие жизни, ни блеск титулов. Он сохранял до самой смерти революционную простоту как в общении с людьми, так и в жизни. Казалось, он был лишен мелких амбиций и тщеславия, чего нельзя сказать было о многих соратниках великого корсиканца. Он ни перед кем не заискивал и не лебезил. Нужды и несчастья простого солдата трогали его больше, чем всевозможные титулы, звания и известность. Солдаты боготворили его. Для Лефевра солдат был человеком, а не «пушечным мясом», которым можно бесцеремонно жертвовать ради личных амбиций и честолюбия.
Как полководец, Лефевр не обладал тем стратегическим и тактическим мышлением, коими обладали Даву, Ней, Ланн, Массена, Сульт, Сен-Сир. Однако его напористость, решительность, умение выйти из щекотливой ситуации, его храбрость, потрясающая выносливость не уступали самым прославленным маршалам Империи. В умение ободрить войска, вдохнуть в души солдат чувство победы, умение повести солдат в самые жестокие схватки Лефевру не было равных. Даже став маршалом, высшим сановником Империи, герцогом, - он оставался родственной душой для простого солдата.
«Открытый, словно вросший в землю, коренастый, мастер соленого казарменного юмора, он воплощал собой тип старшего сержанта, который может, например, отпустить дружелюбную шутку в адрес неуклюжего рекрута с тем, чтобы подбодрить новичка и заслужить смех рядовых…» — Рональд Делдерфилд
После мира 1799 года, Лефевр оказался практически без средств к существованию и написал в Директорию потрясающее письмо, характеризующее его в полной мере: «Окончательное заключение мира позволяет стране обойтись без моих услуг. Я прошу вас предоставить мне пенсию, на которую я мог бы жить, не испытывая затруднений. Я не хочу ни экипажей, ни лошадей; я желаю только хлеба. Вы знаете о моей службе также хорошо, как и я. Я не буду подсчитывать ни свои победы, ни свои поражения».
За взятие Данцига Наполеон возвел Лефевра в ранг герцога Данцигского. 28 мая 1807 года, сразу после капитуляции Данцига, вышел декрет императора, гласивший: «Желая дать Нашему кузену (Наполеон, обращаясь к маршалам, именовал их «мой кузен») маршалу и сенатору Лефевру свидетельство Нашей благосклонности за преданность и верность, которые он постоянно проявляет к Нам, и выражая признательность за важные услуги, которые он всегда оказывал Нам ранее, и к которым он прибавил новый подвиг взятием города Данцига; желая сверх того в специальном титуле память об этом славном и достопримечательном событии, Мы решили даровать и Мы даруем ему настоящим решением титул герцога Данцигского с дотацией от владений, расположенных в Нашей державе».
Эдмон Лепеллетье так описывает сцену посвящения маршала Лефевра в герцогский сан: «Через два дня после вступления Лефевра в город Наполеон явился туда, чтобы осмотреть траншеи и произведенные работы. Он назначил в гарнизон Данцига 44-й и 151-й линейные полки и пригласил всех генералов на парадный обед, где Лефевру было отведено место по правую руку императора.
Перед обедом, в то время как все генералы и маршалы Лефевр, Ланн и Мортье ожидали прибытия императора, появился обер-гофмаршал Дюрок со шпагой, рукоятка которой была художественно сработана из золота и усеяна бриллиантами. За ним шел офицер с подушкой красного бархата, на которой лежала золотая корона. Дюрок со шпагой и офицер с подушкой расположились по обе стороны кресла, приготовленного для Наполеона.
Вскоре появился и император. На нем был обычный мундир полковника стрелкового полка, он улыбался и хитро поглядывал на подушку, корону и шпагу. Он остался стоять и торжественно сказал Дюроку:
- Потрудитесь предложить нашему дорогому и возлюбленному маршалу Лефевру подойти поближе!
Дюрок отсалютовал, передал Лефевру приказание, и сейчас же отправился к Наполеону.
Он машинально протянул руку, так как подумал, что император собирается публично поздравить его со взятием Данцига и по-товарищески пожать его руку, но Наполеон продолжал:
- Господин обер-гофмаршал, благоволите предложить герцогу Данцигскому преклонить колени, чтобы принять пожалование его герцогским достоинством!
Услыхав этот неизвестный ему титул «герцога Данцигского» Лефевр обернулся недоумевая, не обратился ли император к кому-нибудь из стоявших сзади него… Но Дюрок наклонился к его уху и шепнул:
- Становись на колени!
Офицер-ассистент предложил Лефевру подушку под колени, после чего Наполеон взял корону и возложил ее ему на голову.
Лефевр был до такой степени поражен и оглушен всем происходящим, что никак не мог понять, что именно проделывается над ним, пока Наполеон, взяв шпагу и троекратно слегка ударив его по плечу, сказал с важностью священнодействующего жреца:
- Во имя империи, Божией милостью и по воле нации, я возвожу тебя, Лефевр, в достоинство и сан герцога Данцигского, дабы ты пользовался всеми преимуществами и привилегиями, которые нам благоугодно связать с этим саном! – Затем более нежным голосом он прибавил: - Встаньте же, герцог Данцигский и поцелуйте вашего императора!
Немедленно все барабаны под окнами дворца забили «в поход», а генералы и офицеры, присутствовавшие здесь, поспешили с поздравлениями окружить новопожалованного герцога».
«Наполеон, - пишет Делдерфилд, - восстановил в 1806 году дворянские титулы по совсем иной и более важной для него причине, чем просто желание видеть себя окруженным титулованными особами. Он сделал это потому, что понимал силу и слабость человеческой натуры лучше, чем любой другой человек из его поколения. Он отдавал себе отчет в том, что если его трону и династии суждено выстоять, то для этого нужны мощные опоры, устойчивые против всякой возможной реакции. Все это было частью его плана извлечения из бури и сумятицы революции прочных, надежных элементов и, наоборот, подавления анархичных, еще способных снова, во второй раз отдать Францию во власть толпы. Ничто так эффективно не гасит революционный запал, как душ привилегий, рассыпаемых тут и там на головы наиболее способных и ярких идеологов. Это верно для любой партии в каждой стране и сегодня; это было верно и тогда, как это доказал Наполеон, с большим тщанием распределяя почести в годы, последовавшие за Аустерлицем».
Поэтому возведение маршала Лефевра в герцогское достоинство было событием большой политической важности.
Правда, из всех тех, кто получил в свое время герцогский, княжеский или иной титул, меньше всего обращали на него внимание именно семейство Лефевров. Лефевр не так быстро смог привыкнуть к своему титулу.
Сохранился рассказ о том, как Наполеон пригласил Лефевра на завтрак. Когда маршал явился, Наполеон велел дежурному офицеру ввести герцога Данцигского. Адъютант вышел и в ту же минуту вернулся, смущенно заявив, что «в приемной нет никакого герцога Данцигского; там сейчас только маршал Лефевр». Наполеон и находившийся при нем маршал Бертье улыбнулись, и вскоре Лефевр, герцог Данцигский, уже приступил к завтраку за императорским столом.
«Во время завтрака, - пишет Эдмон Лепеллетье, - который подавал камердинер Констан, Лефевр совершил несколько неловкостей. Каждый раз, когда Наполеон обращался к нему со словами: «господин герцог», Лефевр вздрагивал и оборачивался, разыскивая глазами того человека, которому было адресовано это обращение.
Наполеон любил пошутить. Он знал, что Лефевр честен и беден. Он сделал его герцогом, а теперь захотел сделать его также и богатым человеком.
За завтраком, на котором присутствовал еще и Бертье, он вдруг спросил маршала:
- Вы любите шоколад, герцог?
- Да, ваше величество! Я очень люблю шоколад, если вам угодно; люблю все, что вы любите!
- Ну ладно, так я подарю вам фунт. Это данцигский шоколад. Должны же вы попробовать изделие того города, который вы завоевали.
Лефевр молча поклонился. Он не всегда понимал, что говорил ему император, и зачастую боялся ответить какой-нибудь глупостью, а потому в таких случаях он молчал и ждал, что будет дальше.
Наполеон встал, взял с маленького столика коробочку, достал оттуда продолговатый пакет, имевший форму фунта шоколада, и протянул Лефевру, говоря:
- Герцог Данцигский, примите этот шоколад. Маленькие подарки укрепляют дружбу!
Лефевр без церемоний взял пакет, засунул его в карман мундира и снова уселся за стол, сказав:
- Благодарю вас, ваше величество, я отдам это в госпиталь. Говорят, что для больных шоколад очень полезен.
- Нет, - улыбаясь ответил император, - пожалуйста, не отдавайте никому и оставьте у себя. Очень прошу вас об этом!
Лефевр поблагодарил. Завтрак шел своим чередом…
Маршал вернулся к себе в восторге от любезности императора… Он машинально развязал пакет, данный ему Наполеоном. Там под шелковой бумагой оказались триста тысяч франков ассигнациями. Это был подарок новому герцогу для поддержания его ранга. С того времени между военными (Лефевр и не подумал скрывать милость императора) всякие неожиданные награды получили название «данцигского шоколада».