Лондон

Лондон

Эдвард Резерфорд

1534 год

За первый год жизни в Челси душевное спокойствие Сьюзен лишь однажды оказалось под угрозой, и с этим она, по ее твердому мнению, неплохо разобралась.

Тот апрельский день начался скверно. Из Чартерхауса прибыл посыльный с письмом от Питера, только что пришедшим из Рима, в котором тот сообщал, что занемог и не вернется в Лондон еще несколько месяцев. Это были печальные новости. Но даже они показались не важными при виде мужа, который понуро подъехал в середине дня – бледный как смерть и в сопровождении необычно мрачного Томаса. Сьюзен выбежала навстречу.
– Что случилось? У тебя неприятности? – спросила она Роуланда.

– Нет, – ответил Томас. – Но завтра возможны.
Он вошел в дом.

Исполненная решимости хранить в семье мир и спокойствие, Сьюзен умышленно не обременяла свой ум мировыми проблемами. Она сожалела о политических событиях последних месяцев, но не встревожилась отчасти потому, что они были ожидаемы. Папа, принужденный в конце концов выбрать между могущественным Габсбургом и островным королем Генрихом, нехотя отлучил последнего от Церкви. В марте же, что было еще прискорбнее, он объявил законной женой английского короля не Анну Болейн, а испанку Екатерину. Генрих был готов: Акт о престолонаследии, уже составленный, представил парламенту секретарь Кромвель, и его быстро утвердили. К акту прилагалась присяга, объявлявшая детей Анны законными наследниками трона, а в преамбуле к документу говорилось, что у папы нет власти изменить эти установления.

– Отныне мы не вправе сомневаться в престолонаследии, – объявил Генрих. – Все мои подданные обязаны присягнуть.
Лондонским олдерменам поручили принять присягу у каждого гражданина и предоставить в Гринвич отчет; в прочих краях этим делом занялись чиновники Кромвеля.

Сьюзен сочла происходящее неприятным, но необходимым. Она полагала, что лучше договориться о престолонаследии, пусть даже ценой затяжной ссоры с папой, чем спорить о короне, а из услышанного поняла, что большинство рассудило так же. Лондонцы ворчали, однако никто, насколько она знала, не отказался подчиниться королевскому указу. Поэтому ее потрясли слова Роуланда, произнесенные уже в доме.

– Дело в присяге. Трое отказались. Их отправили в Тауэр. – При виде ее недоумения он добавил: – А завтра присягать придется мне.
– И он считает, – подхватил Томас, – что тоже должен отказаться.
Сьюзен вдруг испытала слабость, но сохранила выдержку.
– Кто эти трое?
Некий доктор Уилсон. Она никогда о нем не слышала. И старый епископ Фишер.
– Этого следовало ожидать, – сказала Сьюзен.

Будучи тем самым епископом, что отказался благословить новый брак Генриха, праведный старец едва ли мог передумать теперь. Однако на третьем имени она обмерла.
– Сэр Томас Мор.
Она знала, что Роуланд был поклонником и последователем бывшего канцлера – ученого, писателя, правоведа и убежденнейшего католика.
– Что с ними будет? – спросила Сьюзен.

– Согласно акту, отказ от присяги, к счастью, не является изменой, – сказал Томас. – Но в Тауэре они потомятся. Любой, кто последует их примеру… – Он посмотрел на Роуланда и скривился. – Конец карьере. Конец всему. – Он указал на ее любимый дом. – Мне тоже, как зятю, придется несладко.
Роуланд колебался.
– Мор все же законник, у него должны быть основания.

На это Сьюзен Булл лишь с отвращением фыркнула, потому что если и был в Лондоне человек, которого она, несмотря на свою праведность, терпеть не могла, так это сэр Томас Мор.

История щадила сэра Томаса Мора, и неспроста, однако при жизни к нему чаще, наверное, испытывали ту же антипатию, что была и у Сьюзен. Лично у нее имелось на то несколько причин. Двумя годами ранее подав в отставку, тот почти не выходил из своего дома в Челси возле реки – тот стоял меньше чем в полумиле от ее собственного. Сьюзен видела его сварливую жену и членов обширного семейства, но сам великий муж показывался редко. И хотя люди, его знавшие, отзывались о нем как о человеке добром и остроумном, она по немногочисленным встречам сочла этого седевшего субъекта отрешенным, а также уловила его невысокое мнение о женщинах. Однако истинная неприязнь восходила ко временам его канцлерства. Именно тогда проявилась более досадная сторона его натуры.

Он страстно ненавидел еретиков. Не имея сана, в вопросах веры он тем не менее обозначил себя в качестве королевского сторожевого пса. Юристу до мозга костей, ему нравилась роль как прокурора, так и судьи. Предполагаемых еретиков волокли на допросы в Челси. Часто он проводил их лично. Его честность и ум не подвергались сомнению, но даже Сьюзен при всей ее набожности считала его одержимым. «Он не епископ, – негодовала она. – И это вовсе не по-английски». В отличие от многих государств, Англия Божьей милостью избежала охоты на еретиков. Поэтому сейчас Сьюзен возразила:

– Мор – фанатик.
– Подумай хорошенько, – вмешался Томас. – Эта присяга не имеет отношения к вере, она касается только престолонаследия. Разве папа назвал наследника английской короны?
– Конечно нет.
– Отлично, раз так. Подумай еще: откуда исходит эта присяга – только ли от короля? Нет. Она была одобрена парламентом. – Он улыбнулся. – Ты восстаешь против парламента?
Томас прекрасно знал, что в этом заключался ключ к делу – тот, которым столь аккуратно пользовался его патрон Кромвель.

Английский парламент, по сути, оставался средневековым. Но для такого сильного короля, как Генрих, обладал одним особо полезным свойством. Он мог безоговорочно подтвердить королевскую волю. Ибо кто осмелится отрицать, что объединенный глас палаты общин и палаты лордов, куда входили также епископы и аббаты, выражал общее, духовное и светское, мнение всего королевства?

– Позволь привести пример. – Томас быстро воспользовался моментом. – Если король и парламент решат, что следующим королем буду я, Томас Мередит, сможете ли вы с папой это оспорить?
Роуланд помотал головой.
– Ну и славно.
– А как же преамбула? – не унимался тот. – Разве в ней не отрицается папская власть над таинством брака?

– Спорное место, – мгновенно признал Томас. В действительности формулировка представляла собой продуманный компромисс между Кромвелем и епископами и точный смысл был преднамеренно затуманен. – Но епископы не возражают. И даже если они ошибаются, – подчеркнул он, – нам всем известно, что без этого не обойтись, ибо король и папа оказались в неприемлемом положении.
Это был убедительный довод, и Сьюзен, видя колебания мужа, внесла свою лепту.

– Ты обязан присягнуть, – произнесла она твердо. – Ты не вправе погубить семью и карьеру. Не ради этого. Повод не тот.
– Наверное, ты права, – кивнул Роуланд и улыбнулся. – Я знаю, что твоему суждению можно доверять.
Сьюзен порадовалась собственной убежденности. Не подсказало ли ей чутье, что Фишер и Мор ухватили самую суть дела? Она вспомнила Генриха, каким повстречала его в саду, поспешно отогнала видение и вместо этого подумала о своих детях. Ей не вынести их страданий.

Томас ушел, и Роуланд как будто успокоился, но оставался бледным весь вечер. Сьюзен понимала, что совесть продолжала его точить. Пару раз он заметил ей с печальной улыбкой: «Эх, был бы здесь Питер!» Она же не знала, какими словами умиротворить его рассудок.
Ранним утром Сьюзен выглянула из окна и возрадовалась: из тумана показалась барка, а через несколько секунд Мередит уже стоял на пороге. Он улыбался.

– Решил, что нужно сказать тебе. Вчера вечером я отправился в Чартерхаус. Все тамошние присягают. – На самом деле суровые картезианцы согласились с серьезнейшими оговорками, но Томас не видел надобности вдаваться в эти материи и бодро изрек: – Коль это могут сделать в Чартерхаусе, куда переселится Питер, то сможешь и ты.
И тут она увидела, как лицо Роуланда наконец расслабилось. «Храни Бог Томаса», – подумала Сьюзен.

Явившись на службу одним погожим майским утром, Дэн Доггет пребывал в приподнятом настроении. Он выглядел краше некуда. Алая куртка с золотым шитьем, белые рейтузы, блестящие черные туфли с серебряными пряжками и элегантно заостренная шапочка черного бархата – летний наряд королевского лодочника отлично подходил его статной фигуре.

Месяцы, прошедшие с поступления на королевскую барку, были поистине счастливыми. Жалованье превосходило всякие ожидания, а по торжественным дням случались огромные премиальные. Его немного смущало только одно: он не привык к дисциплине. Когда начальник лаконично указывал ему, что делать, Дэн иногда приходил в замешательство и не однажды ловил себя на тоске по безалаберности своего папаши. «Наверное, – признавался он себе, – я похож на него больше, чем думал». Но ему удавалось обуздывать свои чувства.

Едва он прибыл в Гринвич, начальник огорошил его:
– Сегодня ты свободен. Вот письмо – там сказано, что тебя ждут в Чартерхаусе. У тебя там отец? – Доггет кивнул, и тот усмехнулся: – Похоже, твой старик немного чудит. Советую поторопиться.
Дело оказалось хуже, чем он боялся. В монастыре Дэна ждал помощник настоятеля, а также сестра.
– Настоятель в высшей степени недоволен, – сообщил первый.

– Да помилует Господь душу несчастного старика, – подхватила сестра с агрессивной набожностью. – Это твоя забота, Дэн, – добавила она твердо.

Для местных монахов случившееся явилось настоящим событием. Те, что помоложе, никогда не видели ничего подобного, тем более что, будучи под мухой, Уилл Доггет запоминался надолго. Он отправился в местный трактир и свел кое-какие знакомства; ему налили. Старик несколько часов пьянствовал там и в других кабаках. Горланил песни, а под занавес, употребив куда больше, чем вылакал за многие месяцы, отправился назад в Чартерхаус.

Когда Уилл Доггет добрел до места, уже стемнело, большие внешние ворота заперли. Поскольку его «добродушные» удары не нашли никакого отклика, он решил выломать монастырскую калитку. Когда наконец ему отворил глубоко возмущенный молодой монах, дедуля скорбно прошел к ореховому деревцу, уселся, привалился к нему спиной и выдал несколько куплетов из песенки лодочника на языке, которого прежде, конечно, в Чартерхаусе не слыхивали.
– Мы этого не потерпим, – заявил помощник настоятеля.

Дебошира выставили бы еще утром, не поклянись его дочь всеми святыми, образками которых торговала, что не в состоянии ему помочь.
Когда Дэн добрался до папаши, Уилл перевел себя в сидячее положение и удостоил сына взглядом наполовину укоризненным, наполовину виноватым.
– Что же, твоя сестрица меня не берет, – вздохнул он. – Монахи велят уходить и снова жить у тебя.
– Не выйдет, – твердо ответил Дэн. – У меня негде.
В конце концов помощь пришла от самого настоятеля.

– Твой отец не пропащая душа, – сказал он Дэну с похвальной откровенностью, однако серьезно продолжил: – Но у нас строгий монастырь. Твой родитель может остаться при одном условии: он не будет выходить за ворота.
Дэн взглянул на отца. Вероятность подобного показалась ему невысокой.

Кошмар для Сьюзен Булл начался погожим летним днем.

Одним из милых ей качеств Роуланда было то, что он, хотя карьера и брак возвысили его в обществе, ни в коей мере не стыдился своих родных-пивоваров. Чета навещала старую пивоварню в Саутуарке каждые несколько месяцев. На сей раз к ним присоединился Томас. Они прошлись по разросшейся территории предприятия и отправились на старый постоялый двор «Джордж», где все когда-то и началось.

Сьюзен пребывала в неплохом настроении. Апрельская угроза миновала. Нравилась присяга или нет, Акт о престолонаследии едва ли кто отказался признать, и хотя доктор Уилсон, Фишер и Мор оставались в Тауэре, к ним больше не применяли никаких мер. Потеплело и при дворе. «Король и королева Анна счастливы, – докладывал Томас. – Все убеждены, что рано или поздно появится наследник мужеского пола». Но главное, доволен был Роуланд. Угрызения совести остались в прошлом, он увлеченно трудился, и их супружеская жизнь расцвела.

Посиделки вышли веселые, прибыли трое: престарелый отец Роуланда и двое братьев. Сьюзен прекрасно ладила с Буллами. В отличие от темноволосого, лысевшего Роуланда, который больше походил на валлийца кельтских кровей, они воплощали семейную породу – светлые волосы, голубые глаза и широкие саксонские лица. Родственники были глубоко консервативны во всех своих взглядах. Если им и недоставало умственных способностей Роуланда, то было очевидно, что они гордились им не меньше, чем он ими. Вскоре Томас уже воодушевленно твердил им: «Такой блестящий ученый, как Роуланд, не может не стать когда-нибудь канцлером».

Мередит был в ударе. Он живо расписал развеселую жизнь при дворе: турниры, спортивные увлечения, музыку. Позабавил их байками обо всех тамошних шишках. Отец Роуланда проявил интерес к художнику Гольбейну, уже написавшему портреты многих знатных англичан.
– Представьте себе, – ответил Томас, – что король Генрих вышел на портрете совсем как живой! В первый день, когда тот повесили, один придворный оставался в неведении. Так он сделал стойку и поклонился!

Томас выставил в радужном свете даже своего сурового господина Кромвеля.
– Кромвель строг, – признал он, – но отменно умен. Любит ученое общество, с ним часто обедает Гольбейн. А знаете, кто его ближайший друг? Сам архиепископ Кранмер. – Мередит усмехнулся, глядя на Сьюзен. – Мы, придворные, не такая уж негодная публика.
Им было так хорошо в старой таверне, где в давние времена хозяйничала дама Барникель, что к середине дня, когда они решили вернуться по реке в Челси, все были слегка навеселе.

«До чего же славно вокруг», – подумала Сьюзен, пока их барка скользила по течению. Вода напоминала жидкое стекло, небо было синим, воздух – неподвижным. Тюдоры, несомненно, облагородили Лондон. Когда миновали устье Флита, которое сузилось под наступлением береговых построек, она одобрительно взглянула на новый королевский замок возле Блэкфрайерса, а также на небольшой дворец Брайдуэлл для важных иностранных гостей, к которому через Флит тянулся мост. Она улыбнулась огороженному Темплу и зеленым лужайкам больших домов, от каждого из которых сходили ступени к реке. Правда, старый Савойский дворец утратил свой блеск – он так и не оправился от разорения Уотом Тайлером веком раньше, и там теперь размещалась лишь скромная больница. Но с приближением к Вестминстеру обозначилось новое огромное здание – прекрасный дворец, который король Генрих намеревался назвать Уайтхоллом.

У Вестминстера она поняла, что Роуланд порядком охмелел. Не беда. Супруг что-то напевал под нос, но вполне мелодично. Глаза блестели. Что касалось Томаса, то его забавляло решительно все.
Через несколько минут, когда они прошли Вестминстер и почти поравнялись с Ламбетским дворцом архиепископа, Роуланд толкнул ее и показал пальцем. Тут Сьюзен разглядела, что у ступеней привязана барка, а ее пассажиры вот-вот пройдут через большие кирпичные врата ко дворцу.

– Это Кранмер, – сказал он, и Сьюзен с любопытством присмотрелась к высокой, статной фигуре, выбиравшейся из барки.
Но вскоре ее вниманием завладело нечто другое. Мужчины выгружали солидный багаж, и она заметила, что четверо понесли большущий ящик, чуть ли не гроб.
– Кто-то умер? – спросила она.
Тут Томас без всякой видимой для нее причины начал посмеиваться.
– Не вижу ничего смешного, – заметила она. – Люди, знаешь ли, умирают.
Но тот уже хохотал.

– Мог бы и объяснить, – произнесла она раздраженно.
– Маленький секрет Кранмера, – бросил Томас и ухмыльнулся. – Тсс!
– Ты пьян, – вздохнула Сьюзен.
– Может, и так, сестрица. – Его глаза налились кровью.
Мередит несколько секунд молчал. Затем гроб внесли в сторожку, и Томас снова прыснул. Он доверительно проговорил:
– Обещаешь молчать, если я скажу, что там такое, в ящике?
– Пожалуй, – ответила она нехотя.
– Госпожа Кранмер, – осклабился Томас. – В ящике его жена.

Сьюзен на миг онемела. Конечно, священники грешили, хотя английское духовенство в этом смысле в последнее время подтянулось. Но чтобы архиепископ содержал женщину…
– У Кранмера есть любовница? – уточнила она.
Однако Томас помотал головой:
– Не любовница, а законная жена. На самом деле – вторая. Они поженились до того, как он стал архиепископом.
– Но знает ли король Генрих?

– Да. Не одобряет. Но ему нравится Кранмер. Опять-таки он нужен, чтобы узаконить брак с Болейн. Поэтому он обещал Кранмеру хранить тайну. Вот почему никто не видит госпожу Кранмер. Когда он выезжает, она сопровождает его в ящике. – Он снова рассмеялся. У него слегка заплетался язык. – Ты не находишь это забавным?
Сьюзен посмотрела на Роуланда, но тот продолжал напевать и явно пропустил сказанное мимо ушей. И хорошо.
– Должно быть, распущенная женщина, – произнесла она с отвращением.

– Вовсе нет, – возразил Томас. – Весьма почтенная. Кранмер женился на ней, когда учился в Германии. По-моему, ее отец – пастор.
– В Германии? – нахмурилась Сьюзен. Пастор? Она не сразу осознала, что это значило. – Лютеранский пастор? Ты хочешь сказать, – продолжила она потрясенно, – что эта женщина, которая замужем за нашим архиепископом, лютеранка? – Тут ей пришла в голову мысль еще худшая. – Но кто же тогда сам Кранмер? Может, и он тайный еретик?

– Скромный реформатор, – заверил ее Томас. – Не больше.
– А король? Он же втайне не сочувствует протестантам?
– Святые угодники, конечно нет! – воскликнул тот.
Но Сьюзен полагала, что так и есть. Впрочем, она заметила, что разговор отрезвил его. Томас даже слегка всполошился. На том бы она и отстала, не посети ее вдруг ужасная догадка.
– А ты, Томас? – повернулась она к нему. – Ты сам-то кто?
Вот теперь брат протрезвел. Она посмотрела ему в глаза, но Томас потупил взор и не ответил.

Для Томаса, как и для многих других, обращение состоялось в годы студенчества, хотя радикальную смену его взглядов было не вполне правильно называть обращением, так как он не перешел в другую веру.

В действительности процесс протекал незаметно. Кое-чем Томас легко делился со Сьюзен и Роуландом во время их бесед в Челси, например естественным для ученого желанием очистить библейские тексты, понятным для мыслителя неприятием идолопоклонства и суеверия. Но за этим таилось нечто более радикальное и опасное, и вдохновитель этих идей – по крайней мере, для Томаса – умещался в одном слове: Кембридж.

Из двух великих университетов Кембридж всегда был радикальнее Оксфорда, где придерживались традиций. И когда кембриджцы, вдохновленные Эразмом – ученым эпохи Ренессанса, – обратили свои взоры к пошатнувшемуся колоссу Средневековой церкви, они быстро добрались до основ и подвергли анализу даже священные доктрины.

Томас навсегда запомнил тот первый раз, когда столкнулся с нападками на главную доктрину Пресуществления – чудо евхаристии. Он знал, разумеется, что Уиклиф и лолларды ставили ее под сомнение. Ему было известно, что ее отрицали современные европейские еретики-протестанты. Но, услышав кембриджского ученого, он был потрясен.

– При обсуждении этого вопроса речь обычно шла о деталях, – указал тот. – Действительно ли Бог всякий раз дарует чудо каждому священнику? Или, выражаясь в более философском ключе, как могут Святые Дары одновременно являться хлебом и Телом Христовым? Но все это, – заявил он уверенно, – суть ненужные спекуляции. Мои доводы намного проще и опираются на то, что действительно сказано в Библии. Господь наш велит ученикам возобновлять эту часть Тайной вечери только в одном Евангелии из четырех и речет следующее: «Сие творите в воспоминание обо Мне». Больше ничего. Это поминовение. И все. Зачем же тогда мы изобрели чудо?

Ко времени, когда Томас Мередит расстался с бодрящей восточноанглийской атмосферой Кембриджа, он уже не являлся убежденным католиком.

Будучи вынужден определить свою позицию, он был бы должен отнести себя к партии реформаторов. А это весьма немалая группа. Хотя интеллектуальной основой был Кембридж, в Оксфорде тоже формировался кружок вокруг восходившего светила – Латимера. Там были прогрессивные церковники вроде Кранмера, некоторые видные лондонцы, сочувствовавшие придворные аристократы, включая отдельных родственников королевы Анны Болейн, и даже, как выяснил Томас, секретарь Кромвель. Это была элита. Английские простолюдины в своем большинстве придерживались взглядов старых и привычных. Реформаторы, как обычно бывает, не отзывались на глас народа, а просто решили улучшить последний.

– Не знаю, лютеранин ли я, – признался недавно Мередит Кромвелю, – зато знаю точно, что хочу радикального очищения религии.
Однако в Англии был только один человек, способный изменить народную веру, – король. Как было реформаторам переманить в свой лагерь того, кто объявил себя Защитником Веры?


Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь

Report Page