Лондон

Это было не так возмутительно, как могло показаться: у Генриха и впрямь имелись все основания рассчитывать на положительный исход. Церковь иногда проявляла милосердие и время от времени изыскивала причины для расторжения неугодных браков. Миряне тоже перетолковывали законы на свое усмотрение: аристократ мог жениться на родственнице недопустимо близкой, зная, что брак можно расторгнуть. Некоторые даже умышленно допускали ошибки, принося брачные обеты и оставляя лазейку, позволявшую объявить их несостоятельными. Но папа, кроме перечисленного, откровенно хотел и считал себя обязанным помочь верному английскому королю обеспечить себе законного преемника.

Учитывая все это, поразительным невезением стало то, что стоило Генриху обратиться за помощью к папе, как сам Климент VII оказался в заложниках у другого, еще более могущественного католического монарха – Карла V. Император Священной Римской империи, король Испании и глава сильной династии Габсбургов, приходился к тому же племянником не кому иному, как Екатерине Арагонской, жене Генриха. «Расторжение брака оскорбит Габсбургов», – заявил он и велел папе сказать гонцам «нет».

Последовавшие переговоры стали отчасти трагедией, отчасти – фарсом. Они погубили духовника Генриха, великого кардинала Уолси. Генрих усиливал нажим, несчастный папа изворачивался. Испробовали все. Спросили даже мнения европейских университетов. Грубиян Лютер потешался: «Пусть станет двоеженцем!» Сам папа тайно предложил Генриху развестись и жениться повторно без его санкции, вероятно надеясь уладить дело впоследствии. «Но в этом нет смысла, – возразил Генрих. – И брак, и наследники обязаны быть законными». Для устрашения папы король даже приказал Английской церкви переподчинить ему свои суды и прекратил отсылать ее налоги в Рим. Но понтифик, угодивший в железные челюсти Габсбургов, оставался беспомощным.

В январе 1533 года время вышло: Анна понесла.
При новом архиепископе Томасе Кранмере, который считал короля правым, Генрих сделал свой ход. Властью одной лишь Церкви Англии Кранмер аннулировал брак с Екатериной и поженил короля и Болейн.

Многие воспротивились. Старый епископ Рочестерский Фишер отказался признать брак. Томас Мор, бывший канцлер, неодобрительно молчал. Религиозная фанатичка Дева Кентская предрекла порочному королю смерть и была арестована за измену. Но сам смятенный Климент VII, рукоположивший Кранмера в сан, так и не отваживался сказать, согласен он с новым браком или нет.

Что было думать Роуланду и Сьюзен Булл, чете благочестивой и просвещенной? Их праведный католический король поссорился с папой. Такое случалось и прежде. Они понимали политическую подоплеку ситуации. Вера как таковая в действительности не пострадала.
– Поступил он, может быть, и неправильно, однако старается на благо Англии, – сказала Сьюзен.
– В конечном счете все разрешится, – с надеждой заявил Роуланд.

«Особенно после чудесных сегодняшних новостей», – думал он, шагая по арочному проходу с Томасом Мередитом.
Рождение сына предсказывали астрологи; сама Анна, сидевшая со своими дамами во дворце за шитьем рубах для бедных, призналась, что у нее в этом нет сомнений; тем самым утром и врач безоговорочно заявил, что будет сын. Англии наконец предстояло обрести наследника. И кто мог поспорить с этим, будь он праведен или нет, сам папа или кто-то другой?

Поэтому преисполненный счастьем Роуланд Булл спешил этим августовским днем на поиски жены.

В саду цвели красные и белые розы. Когда вошла Сьюзен Булл, казалось, там царил полный покой.
Вскоре она увидела мужчину и женщину. Они были справа, в зеленой беседке, и смотрели на нее.

Женщину она не знала. Конечно, придворная леди. Голубое шелковое платье было задрано выше пояса. Белые чулки спущены ниже колен. Домашние туфли оставались на месте, но бледные стройные ноги обвивали крупного мужчину, ее державшего. Тот был одет полностью, за исключением мелочи: развязан цветастый клапан гульфика. Это было удобной особенностью данного предмета мужского туалета.

Сегодня король Англии Генрих VIII убедился в этом. К сожалению, его спугнули по ходу дела, он машинально вышел, и вот итог: Сьюзен Булл, изумленная и едва понимавшая, что творит, глазела на короля в его мужской красе. А он – на нее.

В течение нескольких секунд она была настолько потрясена, что не шевелилась и только глупо таращилась. Женщина, не изменявшая позы в надежде на тихий уход Сьюзен, теперь раздосадованно опустила ноги, тогда как король Генрих, к изумлению пришелицы, спокойно повернулся к ней лицом.
Что делать? Бежать поздно. Она бессознательно тронула крестик. Как ведут себя в таких случаях? Должна ли она присесть в реверансе? Ее словно парализовало. Затем король Генрих заговорил:

– Итак, сударыня, вы нынче повидали короля.
Она поняла: ее очередь. Самое время сказать что-нибудь забавное и выставить случившееся пустяком. Она лихорадочно порылась в памяти. Тщетно.

Сьюзен оказалась бессильна. Вид Генриха мог поначалу застигнуть ее врасплох, но сейчас она вспомнила репутацию короля как любовника и поймала себя на мысли, что тот ничем не отличался от ее мужа. Даже изрядно уступал ему. Она заметила и кое-что еще. Рубаха на Генрихе была частично расстегнута. Отменная фигура, которую она помнила с детства, по-прежнему узнавалась, но время не пощадило короля: талия, в обхвате некогда составлявшая тридцать четыре дюйма, расплылась чуть не до сорока четырех, а волосатое, отвислое пузо не показалось Сьюзен особо соблазнительным. Она посмотрела ему в лицо.

И Генрих самодовольно ухмыльнулся.

Это переполнило чашу. Знакомый взгляд. Ожидаемый – любовницы были у большинства государей. Но в этом случае дело обстояло иначе. После всех треволнений – отказа от верной жены, размолвки с папой, женитьбы на Анне – теперь, когда готов был родиться драгоценный наследник, а новая королева находилась, быть может, в какой-нибудь сотне ярдов, погрузневший король безмятежно развлекался в саду у всех на виду. То был алчный оскал распутника, сказавший все: виновен, но торжествую. Героический и набожный король, которого она почитала, вдруг обернулся тенью: при беспощадном свете дня, во плоти, Сьюзен узрела заурядную пошлость. Ей стало противно.

Генрих увидел это. Он совершенно хладнокровно завязал гульфик, тогда как дама с привычным проворством оправила платье. Когда король вновь поднял взор, ухмылка исчезла.
– Как мрачна эта леди!
Его голос был тих и зловещ. Генрих обратился к своей спутнице, которая чуть пожала плечами. Он уставился на Сьюзен.
– Мы эту леди не знаем, – произнес он подчеркнуто ровно, а далее грянул: – Но она нам не нравится!
И Сьюзен, вдруг вспомнившая о его власти, похолодела.
– Как тебя звать?

Боже Всемилостивый! Неужто она погубила мужнину карьеру, не успела та начаться? Душа у нее ушла в пятки.
– Сьюзен Булл, сир.
Он нахмурился. Его память, как знали все при дворе, была исключительной, но имя Булла, похоже, ни о чем ему не говорило.
– Как звали до замужества? – спросил он резко.
– Мередит, сир.
Что, брата она тоже погубила?
Но произошла едва уловимая перемена. Его лик слегка просветлел.
– Твой брат – Томас Мередит?
Она кивнула. Король задумался.

– Твой отец был нам другом. – Теперь он пристально изучал ее. – Друг ли нам ты?
Он давал ей шанс ради отцовской памяти. И она поняла, что обязана воспользоваться. «У королей, – обронил однажды Томас, – есть либо друзья, либо враги». Как бы она лично ни отнеслась к его поведению, Сьюзен не могла подвести семью. Женщина сделала глубокший реверанс.
– Всю мою жизнь я была другом вашему величеству, – сказала она и с улыбкой добавила: – Когда я была ребенком, ваше величество держали меня на руках.

Она надеялась, что выразилась емко – дружески, но смиренно.
Генрих не сводил с нее глаз. Он хорошо разбирался в смирении.
– Постарайся им и остаться, – посоветовал он негромко и жестом отпустил. Но вдруг, застигнутый одной из свойственных лишь королям метаморфоз, решил продолжить и сурово изрек: – Напрасно ты сюда забрела.

Это был деликатный, но жесткий упрек. Она склонила голову, мгновенно поняв, что с этого момента случившееся осядет в его королевском сознании как ее, а ни в коем случае не его прегрешение. Таков уж Генрих. Любой придворный мог бы поведать ей то же. Она начала отступать.
Едва достигнув входа в сад, обернулась и, желая уверить короля в своей преданности, выпалила:
– Сир, я ничего не видела, пока была здесь.

И, не успев договорить, осознала свою ужасную ошибку. Бездумными словами Сьюзен лишь показала, что ей есть что скрывать; пускай на миг, но она насладилась своим нравственным превосходством. Это было дерзостью. И это было опасно. Король посуровел и махнул ей, чтобы ушла. Она же, жалкая и смятенная, попятилась, желая, чтобы земная твердь Хэмптон-Корта разверзлась и поглотила ее.

Уходя, Сьюзен дрожала не столько из-за угрозы себе и близким, сколько потому, что открыла в тот ужасный момент, что в самом сердце королевства, очищенном от пышности и напускного благочестия, скрывалась мерзкая порча.

Дэн Доггет ждал и старался выглядеть невозмутимым, но в сложившихся обстоятельствах это было непросто.
Стоял пасмурный сентябрьский день. У Гринвича по водной глади задувал резкий ветер, и серо-зеленые воды Темзы покрылись рябью.

За последние недели ничего не изменилось. Маргарет с детьми неплохо устроились в Хэмптон-Корте, но он так и не нашел пристанища своему несносному отцу.

Миновало шесть недель с того августовского вечера, когда он впервые вез из Хэмптон-Корта Мередита с двумя его родственниками, но Дэн уже тогда смекнул, что тот человек полезный. В конце пути он снова предложил свои услуги и вскоре стал постоянным лодочником Мередита, переправляя того по первому зову. Он даже заново выкрасил лодку и позаботился одеваться опрятнее. Похоже было, что молодой человек оценил его старания. У лодочника не было четкого плана, однако отец его говаривал: «Умей правильно подойти к джентльмену – глядишь, и отплатит добром». Неделю назад дело сдвинулось с мертвой точки. Мередит между делом выразил недоумение: такой видный малый – и не ходит на барках покраше. Пока они плыли из Челси в город, Дэн изложил свои затруднения. Мередит ничего не сказал, но через два дня по пути из Гринвича в Вестминстер осведомился:

– А если, дружок, я тебе помогу, какую ты мне сослужишь службу?
– Да помилуйте, сэр! – пылко ответил Дэн. – Я сделаю все, о чем ни попросите. Только барку вы мне навряд ли устроите, – добавил он с сожалением.
Молодой придворный улыбнулся.
– Ну, мой господин, – сообщил он доверительно, – секретарь Кромвель.

Каждый знал, что после опалы Уолси именно Томас Кромвель правил Англией взамен короля – человек столь плотно сбитый, что смахивал на булыжник; с квадратной челюстью и суровым взором. Дэн и понятия не имел, сколь серьезными связями обладал Мередит.
Расставаясь с ним утром, неожиданный благодетель, вскользь заметив, что нынче для него, Дэна, могут быть новости, оставил лодочника в состоянии возбужденном.

Когда Доггет размышлял о двух великих дворцах Тюдоров на Темзе, между которыми он сновал, зарабатывая на хлеб насущный, они всегда представлялись ему различными мирами. Хэмптон, расположенный почти в двадцати милях вверх по течению средь пышных лугов и лесов, казался надежно удаленным от берега. Но стоило ему миновать Тауэр и вступить в большую восточную петлю реки, сердце начинало биться с иной скоростью. Он делал глубокий вдох. И казалось, что он улавливает соленый ветер; небо виделось куда шире, а лодка держит путь в открытое море, где возможно все.

Вид Гринвичского дворца также бодрил. Возвышаясь близ старой деревни, его бурые кирпичные стены и башни тянулись аккурат вдоль линии воды. Там был огромный двор для турниров, ибо, хотя с Войны роз тяжелое вооружение вытеснилось огнестрельным оружием, Генрих любил это опасное и помпезное развлечение, в котором и сам активно участвовал. С восточной стороны дворца размещался внушительный арсенал, а чуть подальше вверх по течению находился Дептфорд – новая верфь Тюдоров, где чинили морские суда, а воздух благоухал смолой.

Дэн Доггет всегда любил это место. Он гадал, принесет ли оно сегодня удачу.

Карьера Томаса Мередита развивалась успешно. Благодаря дружбе, которую он недавно завел с новым и еще полным сил архиепископом Кранмером, ему предоставили привилегированное место при нынешнем крещении новорожденной принцессы в часовне Гринвичского дворца. Дитя было завернуто в пурпурную мантию с горностаевой оторочкой. Томас вместе с другими придворными стоял у купели и держал полотенце, готовый принять ребенка. Кранмер был крестным отцом. Они нарекли дитя звучным монаршим именем: Элизабет.

Рождение долгожданного наследника обернулось неприятным сюрпризом: на свет появилась девочка. Королева Анна Болейн пригорюнилась; двор, с учетом всего, через что пришлось пройти королю, пребывал в шоке; сам Генрих старался сделать хорошую мину при плохой игре. Ребенок родился здоровым. Будут и другие. На какое-то время и с точки зрения Английской церкви новорожденной предстояло стать наследницей престола, так как Кранмер, аннулировавший первый брак короля, лишил принцессу Мэри законного права на трон. Мнение Ватикана оставалось неизвестным, ибо папа так и не вынес решения по поводу двух браков короля.

Мередит, подходя к барке, улыбался про себя. Вот его лодочник, ждет. Он сел без единого слова. Доггет отчалил. Решив еще немного потомить его в неизвестности, Мередит выжидал, пока они не очутились напротив Дептфордских доков. Там он заговорил:
– Ну, дружок, тебе еще нужна барка?
– Так точно, сэр. Но какая?
Придворный улыбнулся.
– Королевская, какая же еще, – ответил он невозмутимо.

Доггет так удивился, что на миг позабыл о веслах. Он с разинутым ртом уставился на Мередита. Он точно не знал, сколько получали везучие аристократы его ремесла, – наверное, вдвое против любого другого. К тому же король постоянно разъезжал по реке; Гринвич – его любимая резиденция, чуть реже он посещал Ричмонд и Хэмптон-Корт. Доггет залепетал слова благодарности, но Мередит вскинул руки.
– Может быть, я и отца твоего пристрою, – продолжил он и улыбнулся, увидев, как хапнул воздух Дэн.

Будучи спрошен, с чего вдруг молодому человеку, близко знакомому с величайшими людьми королевства, возиться с ничтожным лодочником, Томас Мередит объяснился бы без труда. Все дело в придворном чутье – том же, что подстегнуло его подыскать Роуланду место у канцлера: друзей слишком много не бывает. Кто мог знать, в чем пригодится ему когда-нибудь этот парень? Искусство заключалось в умении обзавестись десятками таких отзывчивых приятелей во всех мыслимых местах.

– Сэр, я обязан вам по гроб жизни, – произнес Доггет, охваченный благоговейным трепетом.

Мередит сдержал слово через неделю.

В Лондоне тех времен, наверное, не было места почтеннее, чем большой, с серыми стенами монастырь, находившийся чуть на восток от старой больницы Святого Варфоломея, сразу за городской стеной. Его главной особенностью являлся просторный внутренний двор, окруженный домиками с крохотным садом при каждом – все это были персональные монашеские кельи. Орден картезианцев, населявших монастырь, не относился к древнейшим, но, в отличие от большинства других, не оказался замешанным ни в один скандал. Правила были строги. Обет молчания не соблюдался только по воскресным дням. Монахи не покидали обители без разрешения настоятеля. Они были безупречны. Здесь находился дом призрения – Чартерхаус.

В тот солнечный день за его воротами шла любопытная небольшая процессия. Ее возглавлял Томас Мередит. Позади брела пара, незадолго до этого торговавшая в лавочке на соседней улице – доходное маленькое предприятие с продажей распятий, четок и отличной подборкой ярко раскрашенных гипсовых фигурок. Муж, звавшийся Флемингом, был среднего роста и с изрядно вогнутым лицом. Жена была вровень с ним и крепко сбита. Она уже несколько минут расточала хвалы придворному и монахам за удивительную милость к ее отцу – безусловно, по делу, ибо сама не проявляла к старику ни малейшего интереса на протяжении пяти лет с гаком. А замыкал процессию Уилл Доггет, которого крепко держал за руку Дэниел, теперь облаченный в великолепный костюм королевского лодочника.

Он малость сгорбился, иначе был бы не ниже сына. Несмотря на чистые рубаху куртку и вычесанную длинную и седую бороду, в походке старика присутствовало нечто непристойное. Будто старый Доггет, всю жизнь без устали делавший что вздумается, готов был в любую секунду дать деру в поисках удовольствий. Однако отныне ему предстояло жить в Чартерхаусе.

Во всех лондонских духовных заведениях содержалось сколько-то иждивенцев. Разорившиеся джентльмены, мирно проживавшие в меблированных монашеских кельях; вдовы, занимавшиеся уборкой и стиркой, не говоря уже о своре голодных, которых ежедневно прикармливали у ворот. Даже суровейшие критики орденов не столь строгих безоговорочно признавали, что о бедных заботились все.

Хотя брат Питер еще не вернулся в лондонский Чартерхаус, Томас Мередит достаточно хорошо знал монахов, чтобы выпросить место для старика. Тот будет ночевать в келье с двумя такими же и работать в саду.
– Теперь тебе придется угомониться, – внушил ему сын чуть позже. – Если тебя вышвырнут отсюда, обратно не возьму.
Уилл Доггет внимал всему этому с улыбочкой, в привычной бодрой манере.
– Правда, одному Богу известно, сколько он протянет, – заметил Дэн сестре, когда они вышли.

Перед уходом он подошел к Мередиту и склонился:
– Чем мне вас отблагодарить, сэр?
– Я подумаю, – улыбнулся тот.

Для Сьюзен тоже наступила счастливая пора. В конце лета они с Роуландом сняли домик в Челси – очаровательный, кирпичный, с дубовыми балками и черепичной крышей. Две комнаты на втором этаже, чердак, служебные постройки и прелестный сад с выходом к реке.

В первые недели работы Роуланда у канцлера Сьюзен часто думала о своей встрече с королем. Правильно ли она поступила, скрыв это от мужа? К добру ли было вообще их присутствие при дворе? Но время шло, и страхи отступали. Ничто не предвещало беды. Роуланд возвращался из Вестминстера, где проводил бо́льшую часть дня, и говорил лишь о любезном к себе отношении. Дом был прекрасен; доходы позволяли ей жить легко, как никогда прежде; дети радовались. Она успокоилась и выкинула случившееся из головы.

Без труда семья вошла в обыденный ритм. Старшая дочь Джейн, уже десяти лет, была главной помощницей по дому, но каждый день, пока две малышки играли, Сьюзен усаживала ее за книги на три часа – в точности как некогда заставляли ее саму. Джейн успела неплохо освоить латынь, а если и ныла порой, твердя, что многие ее подружки умели только читать и писать по-английски, Сьюзен твердо отвечала: «Не хочу, чтобы ты вышла замуж за невежду, и поверь: счастливый брак означает единство умов, как и всего остального».

Но самым милым был маленький Джонатан. Девочки уродились белокурыми, но он в свои восемь был копией отца – красивая темная шевелюра и бледное пытливое личико. Сейчас мальчик начал посещать школу в Вестминстере. Отец часто забирал его по утрам, и Сьюзен наблюдала, как они удалялись по дорожке рука в руке, а если Роуланд ехал верхом, то сажал мальчика спереди. Пару раз она испытала такое счастье и любовь при виде этой картины, что к горлу подступил ком.

Питера все не было, и ей отчаянно не хватало его общества и мудрого совета. Место Питера, правда, занял Томас. Теперь они с Роуландом виделись часто, и супруг приглашал его в дом. Потянулись счастливые вечера: Томас играл с детьми и мягко подтрунивал над всеми. Она же, хотя всегда считала его излишне мирским, не могла не смеяться над его остротами и не восхищаться умом, когда он описывал свою жизнь при дворе.

Когда порой они втроем усаживались у огня, разговор обращался к религии и шел особенно живо, благо оба мужчины оседлали своего конька.
Сьюзен улавливала за добродушными шуточками и приземленностью Томаса тоску по бесхитростной вере, которой раньше не сознавала, и этим он нравился ей. С некоторыми высказываниями о распущенности и суевериях, прокравшихся в Церковь, она почти соглашалась, хотя порой он заходил слишком далеко.

– Не пойму, с какой стати нам отвергать правоверную английскую Библию, – говорил он. – Я знаю, – перебивал он Роуланда, – ты вспомнишь лоллардов и скажешь, что люди собьются с пути, если предоставить их самим себе. Но я не согласен.
– Лютер начал как реформатор, а закончил еретиком. Вот что бывает, когда люди восстают против авторитета многовековой мудрости, – парировал Роуланд.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь