Лондон

Скромная попытка ввести этот налог уже предпринималась двумя годами раньше, но эта была намного амбициознее. Богатейшим людям королевства предстояло выкладывать крупные суммы.
– Даже бедным крестьянам придется отдавать заработок за несколько дней, – объяснил Силверсливз.
– Вы думаете, начнутся беспорядки? – спросила Тиффани.
– Да, возможно, – согласился он.

Сборщики нагрянули в «Джордж» неожиданно. Это случилось ранним летним утром, когда Дукет нагружал ручную тележку. Главой семейства официально числился бакалейщик, и Джеффри послали за ним.

После странной ночной беседы юноше казалось, что хозяин стал меньше витать в облаках и воспрянул духом. Тот иногда выглядел встревоженным за прилавком, но это было естественно из-за упадка торговли на рынке. Его поведение изменилось только в одном: в последние месяцы он взял моду исчезать. Это случалось не очень часто, может быть раз в десять дней, и неизменно по вечерам. Но Дукет не слишком об этом задумывался, так как считал, что хозяину просто нравилось прогуливаться в одиночестве, благо погода стояла теплая. Пока он шел за Флемингом, его одолевало лишь чистое любопытство: предпримет тот что-нибудь или нет?

Поистине замечательной особенностью подушного налога было число уклонявшихся от него. Оно поражало. Повсеместно загадочным образом исчезали незамужние женщины, взрослые дети, подмастерья, слуги. Сельские дома вдруг пустели. В иных областях по сговору с местными сборщиками попросту взяли и растворились целые деревни. Могло показаться, будто Черная смерть нанесла очередной удар. Недоставало примерно трети английского населения.

«Спрячет ли Флеминг Эми?» – прикидывал юноша. Прятать ученика бакалейщику было уже поздно. И сколько они потребуют? Беднейших крестьян оценивали в жалкий гроут, для большинства из них составлявший дневной или двухдневный заработок, но многих лондонских торговцев оценивали в целый фунт и больше. Как оценят даму Барникель – как жену или независимую предпринимательницу?
Однако он никак не ожидал, что Флеминг, отчаянно бледный и после мучительных колебаний, признается:

– Я не могу заплатить. У меня нет денег.
Когда же сборщики расхохотались и предложили сочинить что получше, сломленный бакалейщик отправился на склад, откуда принес всего полмарки. Тут Дукет наконец взглянул на его лицо и понял, что хозяин говорил правду. Бакалейщик был гол как сокол.

– Но как?..
Дама Барникель была слишком расстроена, чтобы гневаться. Она заплатила подушный налог, составивший две марки, и теперь наедине с мужем в спальне ошеломленно смотрела на него.

– Торговля шла хуже некуда, – промямлил он.
– Пусть так! Но ты же откладывал?
– Да, – признал он рассеянно. – Да. Мне казалось, там больше. – Он помотал головой и пробормотал: – Мне нужно немного времени.
– Не будем об этом, – нахмурилась она. – Ты хочешь сказать, что там должно было быть больше?
– Да, разумеется. – Супруг помялся, опять покачал головой. – Ничего не понимаю, – произнес он с трудом.
– Кто-нибудь мог украсть эти деньги?
– О нет. Вряд ли. – Бакалейщик пришел в недоумение.

– Кому известно, где ты прячешь сундучок?
– Никому, только нам с тобой. И Дукету. – Флеминг нахмурился. – Никто ничего не крал.
– Тогда почему там нет денег? – настойчиво спросила она.
Но бакалейщик так и не смог ответить.

Два дня спустя Булл завел доверительный разговор с Тиффани.

– Приходила дама Барникель, – пояснил отец. – Она спрашивала, не замечал ли я за юным Дукетом склонности к воровству. – Булл серьезно взглянул на Тиффани. – Я знаю, что он всегда тебе нравился, но будь добра, поройся в памяти хорошенько. Может, он делал или говорил что-нибудь подозрительное?
– Нет, отец. – Она ненадолго задумалась. – Нет, я правда ничего не припоминаю.

– Дама Барникель считает, – продолжил Булл, – что была кража и Флеминг может выгораживать парня. – Он поджал губы. – Ни в коем случае никому об этом не говори, особенно Дукету. Дама Барникель собирается не спускать с него глаз. Если парень ни при чем, то и незачем распространяться. Будем надеяться, что так оно и есть. – Он покачал головой. – Но за найденышей не поручишься. Дурная кровь…

Единственным другим человеком, с которым Булл, чуть поразмыслив, поделился этими тягостными раздумьями, был Силверсливз. Он верил, что сей юноша умеет хранить секреты, но также рассудил: раз Дукет нанес законнику оскорбление, Силверсливз постарается вспомнить, не ходила ли о подмастерье какая молва. Но тот, немного помедлив, явил ответ, который, по мнению Булла, его немало украсил.

– У меня нет причин жаловать этого малого, – сказал он. – Но я не слышал, чтобы за ним водились такие грехи. Он, может быть, авантюрист, но, по-моему, честен. – Силверсливз посмотрел на Булла. – Вам так не кажется?
Но Булл лишь пожал плечами.
– Я буду молиться за него, – произнес Силверсливз.

Весной 1380 года Эми заметила, что Бена Карпентера что-то гложет. Сперва он не хотел открываться, но когда все же сказал, она опешила. Карпентер расположился мыслями к Богу.

Интерес угрюмого ремесленника был не таким уж необычным. В последние годы о религии говорили все – не только в учреждениях духовных, но и на улицах и в тавернах Лондона. Однако причиной этого странного интереса была фигура весьма неожиданная: тихий ученый средних лет и со скромными достижениями из пребывавшего еще во младенчестве Оксфордского университета. Его имя было Джон Уиклиф.

Поначалу воззрения Уиклифа не содержали ничего возмутительного. Если он жаловался на продажность духовенства, то так поступали все церковные реформаторы на протяжении столетий. Но постепенно он разработал более опасные доктрины. «Всякая власть, – возглашал он, – исходит от Божьей милости, не от человека. Если Церковь может низложить злонамеренных королей, то почему не поступить так же с епископами и даже с папами?» Церковным властям такие речи не нравились, и это лишь побуждало оксфордского богослова к большим крайностям. «Если руки священника грязны, – заявлял он, – то я не могу уверовать в свершение чуда евхаристии».

Это был шок. Однако по-настоящему разгневало Церковь другое его заключение. «Не может быть правильным, – постановил он, – чтобы Священное Писание толковали для правоверных сугубо священники, которые зачастую грешны. Неужто Бог не властен говорить с каждым напрямую? Почему людям непозволительно читать Писание самостоятельно?»

Такое было неприемлемо. Католическая церковь всегда сохраняла за проповедниками право нести Слово Божье своей пастве. Да и Библия, как сказано, изложена на латыни, а потому недоступна для понимания простонародья. На это Уиклиф ответил самым вопиющим образом:
– В таком случае я переведу ее на английский.

Не приходилось удивляться, что Уиклиф пользовался у лондонцев популярностью. Святая церковь господствовала в средневековом мире столетиями, но никогда ее присутствие в городе не было настолько всепроникающим. Мрачный старинный собор Святого Павла нависал надо всем, и почти на каждой улице стояла церковь. Целые городские районы были отданы огромным монастырям и обнесены стенами. Пригороды изобиловали женскими обителями и больницами разнообразных орденов, равно как прекрасными домами и садами епископов и аббатов. Люди – во всяком случае, большинство – веровали в Бога, рай и адское пламя. Купцы по отдельности и гильдиями больше, чем когда-либо, жертвовали на отправление по себе в будущем заупокойных служб. Каждой весной таверны Саутуарка наводнялись паломниками, державшими путь к усыпальнице Бекета в Кентербери.

Но Церковь не чуралась и мирского. Она владела третью Англии. На улицах ежедневно попадались дородные чернорясники и даже серорясники-францисканцы, которые жили слишком роскошно, а молились слишком мало. Были священники, отпускавшие грехи за деньги, имелись женские монастыри со скандальной славой. А в последние годы Церковь опять раскололась, и два соперничавших папы клеймили друг друга – каждый называл другого самозванцем, а то и Антихристом. Церковь, как всякий крупный и могущественный институт, была естественной мишенью для сатиры. Бесстыдный оксфордский выскочка Уиклиф воззвал к простому здравому смыслу лондонцев. Все это суммировалось однажды вечером в реплике дамы Барникель, смотревшей на тучного чернорясника, который накачивался в «Джордже»:

– Если этот Уиклиф переведет Библию, я выясню, толстяк, что ты от меня скрывал.
Церковь объявила Уиклифа еретиком, Оксфорд его осудил. Но тем дело и закончилось. Реформатора взял под защиту сам Джон Гонт: он любил досаждать епископам. И Уиклиф спокойно продолжил свою работу по переводу Библии.

Большинство лондонцев воодушевленно соглашались с Уиклифом, но Карпентер относился к этим материям серьезнее. За долгие часы стояния с луком и труда в столярной мастерской парень не раз обдумал происходящее.
– Грядет что-то скверное, – предупредил он Эми. – Не знаю что, но Бог, наверное, даст знак.

Он продолжал работать и ухаживал за ней, как обычно. Какие бы ни бушевали бури, девушке казалось, что ее личный кораблик плывет с неизменной уверенностью. Иногда она опасалась, не слишком ли много Карпентер размышляет, но знала, что всегда может положиться на него.

Юный же Дукет жил беззаботно. Какое-то время, не ставя в известность болтливого Уиттингтона, он наслаждался услугами сестры Олив. Осваиваясь и входя во вкус, он спал уже и с несколькими другими женщинами. Но кое-что ставило его в тупик. Дела на рынке шли лучше, и Флеминг приободрился, но все равно периодически исчезал, и однажды Дукет застал хозяина наутро с налитыми кровью глазами и рукой, перевязанной после сильного ожога.
– Случайно вышло, – буркнул тот, но не стал вдаваться в подробности.

Еще более странно вела себя дама Барникель. Если Эми оставалась дружелюбной, то ее мать, похоже, изменила отношение к Дукету. Она зорко следила за ним. Держалась холодно. Он не мог понять почему.
Но Джеффри не позволял себе огорчаться из-за таких вещей. Если окружающие вели себя странно, он принимал это бодро и жизнерадостно. До конца его ученичества оставалось меньше двух лет, после чего предстояли решения более серьезные. А пока можно гулять вволю.

Год ознаменовался очередным катастрофическим походом на Францию. Совет избрал канцлером архиепископа Кентерберийского. Этот благонамеренный, но не особенно мудрый муж столкнулся с огромным счетом и совместно с парламентом решил учредить иной подушный налог. Вместо того чтобы взимать меньше с бедных и больше с богатых, архиепископ зачем-то решил ввести налог единый. Богатым, соответственно, предстояло платить меньше, а бедным – в три раза больше, чем прежде: целый шиллинг с человека.

– Нам и вправду скостят, – заметила дама Барникель домашним, – так как в прошлый раз достаточно ощипали. Но вы понимаете, что это значит для крестьянина? Шиллинг за себя. Еще один – за жену. Допустим, с ними еще живет пятнадцатилетняя дочь. Она пойдет за взрослую. Еще шиллинг. Итого – заработок за несколько недель. Где им столько взять, черт побери? – Она покачала головой. – Скверное дело.

Декабрьским днем 1380 года, когда город покрылся снегом и река спокойно несла свои воды под Лондонским мостом, Дукет, укутанный в шерстяные одежды, еще не успел подойти к церкви Святого Магнуса у северного входа на мост, как заметил приближение пары. Оба в богатых плащах, подбитых мехом, и меховых шапках; шагали они бок о бок, смеясь на ходу. Силверсливз и Тиффани были настолько поглощены друг другом, что не заметили его.

С последней встречи Джеффри и Тиффани прошло немало времени. После памятной беседы с Силверсливзом он вел себя осмотрительно и навещал ее лишь от случая к случаю в память о детской дружбе. «Сыграешь свадьбу куда раньше меня», – заметил он ей однажды с живостью.

Носатый юноша, раскрасневшийся на морозе, казался почти красивым. Лицо девушки было повернуто к нему, глаза весело сияли. В следующий миг они заметили его. В улыбке Тиффани не было ни тени неловкости – только благожелательность. Приветствие Силверсливза прозвучало шутливо и мирно, как подобало человеку, который удачлив в любви и встретил того, кто заведомо не может быть соперником. Разве не естественно? Разве законник не был смышленым молодым человеком из хорошей семьи с прекрасным будущим – достойным супругом, имевшим, в отличие от Дукета, все права на эту очаровательную девушку?

Тогда почему, когда они прошли, подмастерье вдруг испытал столь неистовое, удивительное чувство? Прилив тепла, знание полное и доподлинное: она – та самая, единственная.
Но это невозможно. Он не имел права. Пустые мечты. Он не мог, не должен влюбиться в Тиффани Булл.

Был канун дня святой Люсии и зимнего солнцестояния, полночь года. Долгая, глубокая ночь, темная, словно таившая природу вещей. Так и было, ибо за плотно затворенными ставнями скрывалась великая тайна – не что иное, как секрет самой вселенной.

То, что этот секрет очутился в границах города, объяснялось небольшим изменением географии. На различных участках подходных дорог новые границы города обозначались цепями, преграждавшими путь всякому движению без уплаты пошлин. Эти проходы именовались городскими решетками, или барами. На западе таких заграждений было два: в полумиле от ворот Ладгейт на улице, теперь называвшейся Флит-стрит, у старой обители тамплиеров – Темпл-Бар, а на таком же расстоянии от ворот Ньюгейт – Холборн-Бар.

Именно здесь, в юридическом квартале между Холборн-Бар и Темпл-Бар, собирались ученейшие мужи Лондона. Там издавна располагались инны – места проживания окрестных законников. Но в последние десятилетия число юристов настолько умножилось, что те слетались сюда стаями, как скворцы. Отдельные общежития и школы уже приобретали устойчивые названия: Грейс-Инн, Линкольнс-Инн. Этой востроглазой и галдящей публике сдавались даже владения тамплиеров, чей орден был распущен. По центру квартала, от Холборна на юг до Флит-стрит, тянулся узкий проезд под названием Ченсери-лейн. Именно здесь, на Ченсери-лейн, в каморке на последнем этаже, откуда, не будь заперты ставни, открылся бы вид на крошечный закрытый дворик, дотошно исследовался секрет вселенной.

Флеминг завороженно наблюдал, обратив вогнутое лицо к мерцавшим в очаге углям, а темная фигура перед ним продолжала трудиться. Чародей был одет в черную хламиду с вышитыми золотом изображениями Солнца, Луны и планет. Посреди комнаты на столе выстроилось десятка два мисок, склянок, флаконов, мензурок и реторт. Перемещаясь, чародей походил то на некую странную и опасную птицу, то на священника, свершающего обряд, но пассы его неизменно внушали благоговение и околдовывали.
– Принес ли меркурий?

Дрожа, бакалейщик протянул маленькую мензурку с двумя унциями жидкого металла.
– Славно, – одобрительно кивнул чародей. Он очень осторожно отмерил унцию и перенес в небольшой глиняный тигель. – Смотри за огнем, – приказал он.
Флеминг покорно взялся за мехи и поддерживал пламя, пока его собеседник нависал над столом.

Надо было отдать должное тщательности, с которой чародей занимался своим делом. Из одной миски он взял железную стружку, из другой – негашеную известь, к ним добавил селитру, винный камень, квасцы, далее – серу, жженую кость и гроздовник из склянки. Затем – волшебный порошок, фантастически дорогой, состава которого не раскрывал, и, наконец, будто любезно признавая ремесло посетителя, измельчил драгоценную перчинку из тех, что бакалейщик принес ему неделей раньше, которую добавил тоже. Следующие пять минут с лицом, наполовину скрытым в тени, он размешивал и нагревал это колдовское варево, после чего, удовлетворившись, благоговейно отлил немного в мензурку, повернулся и вперился мрачным взглядом в своего ученика.

– Готово, – сказал он мягко и нараспев.
У Флеминга перехватило дыхание.
– Ты уверен? – осмелился спросить тот.
Алхимик кивнул.
– Это Эликсир, – шепнул он.
Неудивительно, что Флеминга трясло. В Эликсире заключался секрет вселенной. И сейчас, о небеса, они будут получать золото.

Искусство – или наука – средневековой алхимии опиралось на элементарный принцип. Порядок присутствовал во всем: в строгом чередовании божественных сфер, восходящих к небесному своду. В ангельской иерархии от простых крылатых посланников до лучезарных серафимов, пребывающих близ Бога Отца. Так обстояли дела и в природе: каждый элемент подчинялся божественному порядку в восхождении от грубейшего к более чистому.

Это относилось и к металлам. Философы выделяли семь, каждый из которых соответствовал той или иной планете: свинец – Сатурну, олово – Юпитеру, медь – Венере, железо – Марсу, меркурий – ртуть – назывался, как и планета, серебро – Луне, а золото, металл самый чистый, – ослепительному Солнцу.

Но в этом заключалась удивительная тайна: с течением времени тепло Земли постепенно преобразует все эти металлы, этап за этапом, в формы очищенные; железо станет ртутью, ртуть – серебром, пока наконец в самом конце времен все не обратится в чистейшее золото, перейдя в последнее и совершенное состояние.

Философы задавались вопросом: нет ли способа ускорить этот процесс и перевести металл из формы грубой и низкой в благородную золотую? А потому не приходилось удивляться, что ученые, названные алхимиками, подобно паломникам, искавшим исцеления при святынях, и книжным рыцарям, стремившимся обрести святой Грааль, искали субстанцию, способную заставить металлы трансформироваться в чистое состояние. Это магическое вещество, чем бы оно ни было, наверняка заключало в себе секрет вселенной и приобрело название Эликсира, или философского камня.

И Силверсливз его нашел.

Бенедикт Силверсливз практиковал магическое искусство алхимии уже пять лет, и Флеминг был лишь одним клиентом из многих, благоговевших перед ним; каждый верил, что секретом делились только с ним. Силверсливз был в этом деле великий мастер. Он мало того что удивлял своими познаниями даже людей образованных, но и действительно умел превращать неблагородные металлы в драгоценные. По крайней мере, так считали его клиенты, ибо видели, как он это делал.

Основа же данного чуда была очень проста, и Силверсливз, хотя и разработал много хитроумных вариантов этого фокуса, всегда предпочитал самый легкий. Именно этим он и занимался сейчас.

Нацедив в тигель несколько капель Эликсира, он поставил посудину на огонь. Серьезно взирая на дело своих рук, он принялся помешивать смесь длинным тонким жезлом. В знак особого доверия он даже дал помешать бакалейщику. Флеминг не знал, что до его прихода Силверсливз поместил в жезл несколько крупиц чистейшего серебра, которые удерживались маленькой восковой пломбой на кончике. По мере помешивания воск таял и крупинки выпадали. Он мог проделать такую штуку с любым металлом.

И так его клиенты раз за разом наблюдали появление железа в расплавленном свинце и наглядное образование серебра из железа, олова или ртути. Не видывали они лишь одного – получения золота.
Ибо в том была мудрость Силверсливза. Если он мог превратить простой металл в серебро, то когда-нибудь, несомненно, преуспел бы и в достижении главного. Вера зрителей была глубока, а жадность – еще сильнее. Подобно игрокам, опьяненным азартом, они приходили к нему снова и снова. С деньгами.

– Дело не в железе и ртути, – объяснил он. – Их вы, кстати сказать, можете принести. Дело в порошке для изготовления Эликсира. Он стоит целое состояние. Поэтому мне нужна ваша помощь.
Действительно, он не мог получить даже грана меньше чем за пять марок.
Эликсир состоял в основном из мела и сухого навоза, а потому Бенедикт Силверсливз, не утвердившись еще должным образом в своей профессии, зарабатывал неплохо и жил припеваючи.

Зачем он это делал? Уведомив Булла о скромности своего состояния, он сильно преуменьшил подлинные размеры бедствия – по сути, откровенно солгал. К моменту кончины его вдо́вой матушки семейные средства истощились настолько, что он остался практически без гроша.

Молодому человеку не пристало быть нищим. Богатый купец мог приветствовать в своем доме младшего сына из семейства джентри: домашний капитал обеспечивал юноше известную опору; кроме того, ему обычно начинали оказывать некоторую финансовую поддержку. Он мог приветить честолюбивого малого из старой лондонской семьи вроде Силверсливзов, с хорошими перспективами, исходя из наличия у того каких-то средств. Но возьмите такого юношу и оставьте без оных – тот мигом превратится в авантюриста, объект подозрений и порицаний. Поэтому Силверсливз придумал способ нажить скромное состояние. Его добрый конь и богатые одежды были целиком оплачены такими, как Флеминг, несчастными глупцами. Более того, ему предстояло продолжать это занятие по ходу всего длительного и осторожного ухаживания за богатой невестой. Чего-чего, а терпения и выдержки ему было не занимать.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь